Non Cursum Perficio
Шрифт:
Это занятие было прервано запыхавшейся Тин-Тин, приволокшей красивый прозрачный зонт с бубенчиками на концах спиц. Анияка восхищённо присвистнула сквозь дырку от зуба, а Шэгги осторожно спросил:
– Ну и где ты его спёр… взяла попользоваться?
– Где взяла, туда и положу, тебе какая разница, лохматый, – нахохлилась Тин-Тин, распахивая зонт и поднимая его повыше над головой, чтобы все влезли. – Пошлите, а то ночь настанет.
– Ночью, – громко и радостно объявила Анияка, втираясь мне куда-то под локоть, поближе к зонтику, – ночью у нас здесь шастают чернявки. Они из разлома приходят. А ещё могут появиться алюминиевые трамваи с красными дверями, и нефтяные коровы… Трамваев мы не боимся, мы не некоторые и не ведьмы, особенно моя мама, а вот коровы – это плохо!
– Трепло, – оборвал Шэгги, – коровы дальше Заднего Двора не суются, им и там корма хватает.
– Сам трепло, – тут же разозлилась Анияка и попыталась ткнуть Шэгги локтём, при этом едва не уронив меня в лужу. – Весной очень даже суются. Они даже к живым людям подходят. Их Теана видела аж на Стеклянном мосту, когда от молочницы топала, так она домой неслась, словно нитры глотнула. А потом два дня заикалась и боялась даже на лестницу выйти.
– Ну, значит Теана трепло, – пожал Шэгги плечами, а Тин-Тин ехидно добавила:
– И заикается она с детства, потому что подслушивала под дверью у старшей сестры, о чём она со своим парнем говорит, а сестрица-то резко вышла и двинула Теане по лбу…
Анияка сочла ниже своего достоинства реагировать на эти инсинуации: фыркнув, она повела наш квартет под одним зонтиком вдоль десятиэтажного корпуса общежития, стоявшего странной загогулиной наподобие буквы Z. Поскольку край зонта постоянно то и дело цеплял меня за нос, то как следует рассмотреть я смог лишь потрескавшийся асфальт под ногами и живописно раскиданные у фундамента дома пустые бутылки, консервные банки и какие-то непонятные доски. Идти было недалеко – буквально через пару минут Тин-Тин сложила зонт и крутнула им в сторону пяти ступенек, ведущих к искомому подъезду. Избавленный от необходимости избегать ударов спицами зонта, я, наконец, смог разогнуться и оглядеться.
Довольно страшненький дворик с парой турников для выбивания ковров и паласов, полоса кусточков неопределённого подвида, далее – незаконченная лет эдак пятьдесят назад стройка непонятно чего. То ли автоматизированного коровника, то ли станции по запуску космических спутников. Сзади, то есть собственно на этой аллее Прогресса, – офисное здание и странное сооружение цвета давленых колорадских жучков, осенённое вывеской «Сеть супермаркетов самообслуживания «Крошка Цахес».
С трудом отведя взгляд от этого пейзажа, достойного совокупного внимания Гойи и Дали, я переключился на общежитие. Как и говорили шустрые детки, двери в подъезд не наблюдалось, и над тёмным проёмом сиротливо шоркала по кирпичной стене ржавая жестяная табличка с надписью белилами: «Комнаты 11001-20700». На этом отрезке стены окон по непонятной причине не наблюдалось: они начинались только на третьем этаже и были настолько грязными, что стремление рассмотреть сквозь них что-то было равносильно попытке выпросить хоть цент милостыни у Шарля Моллара.
– Вы идите, идите, мы вас тут подождём, – подтолкнула меня в спину Тин-Тин.
Топтавшиеся на нижней ступеньке Шэгги и Анияка прижались друг к другу плечами и согласно закивали, вытаращив глаза.
– Иду… – со вздохом я шагнул через порог и неуверенно сощурился. Кишкообразный коридор с ободранными плиточными стенами провёл меня мимо грозди почтовых ящиков, батареи, двух разбитых ртутных ламп, приделанных отчего-то на стены, ещё одной батареи…
Тупо хлопая глазами, словно рыбка гуппи, и чувствуя себя полным Савимброй, я вышел из подъезда на крылечко и уставился на детишек, смирно ожидавших меня на нижней ступеньке.
– Не понял?! – прорезался у меня голос где-то спустя минуту.
– Вы не поняли?! – неожиданно возмутилась Тин-Тин, сердито блеснув тёмными глазами и вся взъерошившись. – Но вы же физик-нулевик!!
– Физики-нулевики тоже не всё понимают с первого раза, – ляпнул я, потом рассердился и огрызнулся, – особенно, если им никто ничего толком не объясняет.
– Успокойся, Тин, – примиряюще сказал Шэгги и затеребил серёжку-колечко в ухе. – Мы сами толком не понимаем. Может, расскажешь всё господину Седару по порядку?
– Ты лучше расскажи, ты умеешь понятно говорить, – отказалась девочка.
– Ладно. Вообще, нам запрещают ходить к этому подъезду. Говорят, он весь вымер после войны и раскола, весь первый корпус. Но однажды мы играли в прятки с детьми никельщиков с соседней улицы. Было это в конце ноября. Тин-Тин никак не могла найти, где спрятаться. А уже досчитали почти до ста, и она от безнадёги забежала в этот подъезд и притаилась в том простенке, что возле разбитых ламп. Игра закончилась, её не нашли, и мы стали Тин-Тин звать, чтобы вылезала. Она пошла обратно на крыльцо, но вместо этого вышла в Задний двор.
– Задний двор, – встряла явно не умевшая слушать молча Анияка, – это всё то, что сзади.
– Сзади чего? – решил уточнить я, дабы избежать ещё каких-нибудь неудобоваримых сюрпризов типа закольцованного коридора.
– Сзади всего Никеля, – почему-то очень тихо выговорила Анияка и машинально поднесла руку к воротничку потрёпанной, бело-голубой блузки. – Оттуда больше некуда идти. Только на рельсы. А рельсы ведут или на вокзал, или в трамвайное депо, и неизвестно, что из этого хуже…
Я почувствовал, что у меня тихо едет крыша от этих детей и от этого города. На их фоне Антинель вкупе с его директором казались простыми и понятными, как болгарский трактор.
– Ладно, и что тогда сделала Тин-Тин? – поторопил я с объяснениями.
– Заревела белугой, – с ноткой мстительности ответил Шэгги. – И ревела так минут двадцать, пока не осипла, не закрыла рот и не вспомнила, чему её в школе учили.
– Вас в школах учат основам нулевой физики?..
– Нет, нас в школе учат основам логики, – разъяснил Шэгги и поскрёб пятернёй в лохматых каштановых волосах. – Ну вот Тин-Тин логично вернулась к простенку между ламп, потом повернулась и пошла в другую сторону от крыльца – и успешно туда вернулась! И хорошо, а то мы там уже с ума от страха сошли. Дети никельщиков, те вообще уже сложили ей из военных досок и осколков ламп могильник, подумали, что её чернявки утащили… Это днём-то! Впрочем, что с них взять, дети никельщиков есть дети никельщиков, верят чему зря…
– Я тоже верю, – выступила Анияка.
– Слухи с ниоткуда не берутся, сам знаешь, non fumio onno flaema…
На этих словах я вздрогнул и вытаращился на эту светловолосую забияку так, будто она заговорила на санскрите. Потому что эта светловолосая забияка заговорила на сарларо – наречии сакилчей!
– Как твоя фамилия? – прошуршал я, пытаясь отыскать глазами на одежде Анияки традиционное золотое украшение детей Са в виде спирали, рассеченной стрелой.
Девочка удивлённо замигала и отозвалась: