Non Cursum Perficio
Шрифт:
Во время обеденного перерыва я до того погрузился в Сомбрерины «Записки охотника», что никак не прореагировал на сообщение девчонок о том, что они покушать, а потом в волновой по делу, а потом к Тангрену не по делу, а потом к Длинному потрепаться, а потом попить кофейку и по домам. В результате часиков так в пять я дочитал все эти рукописи и обнаружил, что сижу один в пустом отделе, словно сыч в дупле, и пускаю слюни на рабочий проект мансардного этажа клинки в Марчелле.
Послать за хавчиком было некого, а у ключей от наружной двери неожиданно выросли ножки, и они ушли куда-то погулять. По крайней мере, после четверти часа беготни между столов, с лихорадочными раскопками бумаг и перетряхиванием мусорниц, я оные ключи так и не нашёл. Зато нашёл в Ларисином столе НЗ – одиозные макарошки в брикете – и изготовил их в надежде съесть. На запах макарон, как на призыв, нарисовался мой четвёртый (и последний) подчинённый, Санчелло, под ручку с оживлённо щебечущим Молларом. Вот и пришлось мне быстренько смыться прочь по коридору в обществе макарошек…
Поглощённый размышлениями о гипотетической съедобности китайской лапши, я добрался до знаковой Кофеварочки и, немного поколебавшись, свернул во флигель. От болтливой, как миксер, Кармелли я узнал, что кто-то из южанок открыл на чердаке флигеля закусочную «Приют сталкера» с весьма лояльными ценами. Хотя шляться по малознакомым местам после вчерашнего было с моей стороны фирменным психизмом, банальный голод легко перекричал чувство самосохранения в мысленной дискуссии. Вся моя генетика бурно протестовала против посещения пролетарской столовки № 1, а все остальные едальные заведения в правление ла Пьерра резко сделались мне не по зубам. Можно, конечно, было зайти в «Еду» к Каренье, но без Норда туда соваться не хотелось – я уже потерял надежду отыскать в тамошнем меню понятные, знакомые блюда. Особенно после купленных в «Еде» третьего дня пирожков «Ах лето, лето!» с начинкой из маринованной крапивы.
Топая по весьма скупо освещённому коридору флигеля, я судорожно пытался припомнить составленный Длинным черновик плана десятого этажа. Попытки эти прекратились, когда коридор резко свернул, и я упёрся рогом в двустворчатую дверь. По её сторонам тускло светились два бра в виде гнусненьких колокольчиков. В их чахлом мерцании я обнаружил на замазанном белилами стекле приклеенную скотчем бумагу. «Второй этаж, – гласили порядком выцветшие буквы. – Строго воспрещён вход руководителям нулевого и онкологического отделов, а также коменданту общежития химиков и директору седьмого корпуса». В левом верхнем углу эту надпись украшал косой росчерк подписи Норда, а в правом нижнем углу темнел оттиск печати.
Надпись меня до того изумила, что я отклеил бумажку от стекла и тупо заглянул на обратную сторону. Там от руки знакомым резким почерком директора было дописано: «Седар, Вы что, дятел?! Чёрным по белому напечатано специально для индусов: Вам туда идти категорически нельзя!!». Я подозрительно огляделся, как будто из-за угла мог выскочить радостно ржущий Длинный, устроивший этот прикол, или появиться Норд собственной персоной и выдать тираду о моей врождённой неспособности адекватно понимать печатный текст.
Прошла минута, другая… Никто не выскакивал, не ржал, не ехидничал и вообще никак не реагировал. Только в батареях умиротворённо побулькивала тёплая вода, да стучали о пыльные стёкла оттепельные дождинки. Я аккуратно прилепил странную бумагу на место и потянул на себя ручку двери. Ладно, входить запрещено, но поглядеть-то можно?..
Ожидая увидеть по ту сторону двери что-нибудь жуткое, выжжено-разбомбленное или покрытое мраком с подвываниями из ниоткуда, я был глубоко разочарован, обнаружив самый обыкновенный холл общежития. Ну, может, слегка грязноватый и давным-давно не ведавший капремонта, но всё равно банальный до того, что скулы сводило. Грязно-коричневые стены, у окон с пыльным тюлем – инвалидский диван с прожжёнными бычками дырками в обивке. Из коридора тянет вкусным запахом жареной картошки. Под высоким потолком негромко гудят металлические венткороба. Где-то далеко играет радио.
«Интересно, почему Норд написал, что мне сюда нельзя входить?» – подумал я растерянно, и по инерции вошёл, оставив дверь приоткрытой. Потоптался, как самый умный, с кружкой остывших блевашей в руке, и двинулся по коридору на запах картошки. Может, если сделать умильное лицо, меня там на халяву покормят? Всё-таки, я довольно известная в Антинеле личность…
Заранее приятно улыбаясь, я заглянул в бездверный проём и обомлел.
В помещении кухни, под гирляндами сохнущего белья, на полу у печки сидела троица чумазых ребятишек, и в оной печке-буржуйке изготовляла жареную картошку! Как раз когда я высунул голову из-за косяка, вымазанная сажей девчушка выгребла на кафельный пол кочергой кучу углей и вожделенные корнеплоды. Несмотря на почернелость, пахли картофаны так, что у меня голова закружилась от голода.
– Тин-Тин, тащи соль, – скомандовала девчушка. Её тощая длинная подруга, по-арабски сидевшая на кучке цветастых тряпок, распутала свои журавлиные ноги, встала и упёрлась взглядом мне в переносицу. Какое-то время мы увлечённо играли в гляделки. Потом Тин-Тин сообщила куда-то в пространство:
– Анияка, у нас тут, типа, варяг, – после чего соизволила, наконец, обратиться непосредственно ко мне, – здрасьте, а вы тут у нас не живёте, а чего вы тогда тут ходите, а чего мы вообще вахтёру платим, а?
– Извините, – немного растерялся я, – просто…
– Соль!! – перебила меня всё ещё выгребающая угли из печки Анияка и нетерпеливо взмахнула кочергой. – Когда я, наконец, её дождусь?
Сидевший у буржуйки на корточках исключительно лохматый мальчишка, с серьгой в ухе и в жутком полосатом серо-зелёном свитере, мученически вздохнул и изрёк:
– Женщины, не устраивайте панику и массовые беспорядки. Это не варяг, это руководитель нулевого отдела Антинеля Сао Седар. Мне про него дядя рассказывал. Что ему всякие вахтёры и тому подобное. Заходите, господин Седар! Вы к нам зачем?
– Да будь он хоть Эрнесто Че Гевара! – опять встряла Анияка и так треснула кочергой по полу, что отколола кусок от кафельной плитки. – Если это Сао Седар, значит что, картошку теперь солить необязательно?..
– На, подавись ты своей солью, – не глядя, сунула скандалистке жестяную баночку Тин-Тин, продолжая на меня таращиться.
– Ну наконец, выродила! – буркнула Анияка, деловито обтёрла чёрную картошечку подолом своей блузки, обмакнула в соль и счастливо засунула в рот целиком. Лохматый тем временем выволок мне из-под стола табуретку и брякнул на плиту закопченный чайник.
– Картошку с нами будете? – прозорливо осведомился он и внимательно посмотрел на кружку с макаронами в моей руке.
– Спасибо, не откажусь, – стараясь не наступить в рассыпанные по полу угли (я, конечно, индус, но не йог!), я пробрался к табуретке и поболтал китайскую лапшу в чашке. – У вас тут мусорка есть где?
– Ой, не надо выливать, – встрепенулась Тин-Тин, – наша кошка это ест.
– Ладно, хорошо, – продолжая потихонечку одуревать, отозвался я.
Милые детки шустро пособирали с пола картошку на сковороду, потом Анияка лениво сгребла угли кочергой под буфет и равномерно размазала остатки сажи по всему полу.