Нордвест Смит
Шрифт:
Первый глоток чуть не вывернул его наизнанку, затем тошнота отступила, осталось лишь ощущение ненасытного голода и жадное желание насытиться. Он пил, ничего не видя и не слыша, ни о чем не думая, пил, пока не очнулся, почувствовав на плече руку девушки.
Жаркий, терпкий напиток ударил в голову, как вино, Джо почти не помнил, как они покинули Храм, пересекли голодный, без ветра волновавшийся луг, как прошли под низко склоненными, зловеще перешептывавшимися ветвями. Опьянение продлилось до самого вечера, и только медленная мгла, пришедшая с озера, вернула
Жизнь стала предельно простой — хрустальная прозрачность дня и вязкий мрак ночи, утренние походы в Храм и терпкие поцелуи золотоволосой девушки…
Однажды вечером, когда в воздухе повисла первая, еще прозрачная дымка, Джо оторвал взгляд от гладкой, как зеркало, поверхности озера и увидел вдали — или это ему показалось? — смутные очертания горного хребта.
— А что это там, за озером? — лениво поинтересовался он. — Похоже на горы.
— Не знаю. — Глаза девушки тревожно потемнели. — Мы предпочитаем не интересоваться тем, что вдали.
Техасец не смог, да и не попытался скрыть раздражение.
— "Мы предпочитаем", — зло передразнил он. — "Об этом лучше не говорить". На все вопросы — один ответ. Меня тошнит от твоих недомолвок! Вы тут вообще хоть чем-нибудь интересуетесь, или только дрожите от страха перед этой невидимой тварью?
— Те, кто задают вопросы или ищут ответы — погибают, — вздохнула девушка. — Весь воздух здесь пронизан опасностью — непостижимой, неуловимой и кошмарной. Чтобы сделать жизнь хоть немного сносной, мы должны смириться. Ничего слишком пристально не рассматривать, ни о чем не задумываться, не задавать вопросов… А эти горы недостижимы, как мираж, — и горы, и все, что лежит за горизонтом. В этой стране нет иной пищи, кроме… той, что в Храме, так что человек, задумавший исследовать ее просторы, либо вернется с полпути, либо умрет от голода. Наши невидимые глазом узы крепче любых цепей и решеток.
Джо равнодушно пожал плечами. На землю опускалась умиротворяющая мгла, раздражение погасло, едва успев разгореться.
И все же с этого дня в нем начало нарастать смутное неудовлетворение. Ни блаженный покой, ни пьянящая горечь, сочившаяся из трубок Храма, ни другая, во сто крат более пьянящая горечь страстных, ненасытных губ не могли стереть из его памяти туманного силуэта далеких гор. Пробудившееся беспокойство искало выхода, подталкивало к действиям, пусть даже и безрассудным; закаленное опасностями тело рвалось из наезженной колеи: сон — пища — любовь.
Леса и луга, везде, куда ни кинешь взгляд — леса и луга, а на горизонте — далекие, манящие горы. И — окутанные голубым сумраком недра загадочного Храма. Все чаще и чаще возникала у Техасца мысль обследовать залы, куда боятся заходить здешние обитатели, подойти к окнам, от которых они отводят глаза. Что лежит за этими лесами, этими лугами? Какую таинственную страну скрывает стена покрытых голубым туманом гор?
Джо безжалостно и безрезультатно терзал девушку расспросами. Ее народ не имел ни прошлого, ни будущего, жил в постоянном стремлении извлечь как можно больше радости из вот этого конкретного мгновения, ведь
В памяти вставали яркие картины того, другого, настоящего мира — многотысячные толпы, шум и смех на улицах и бульварах городов, ослепительное сияние огней. Космические корабли вспарывали ночное небо, неслись сквозь звездную пыль от планеты к планете. Джо вспоминал схватки в барах, злобные крики и грохот, узкие лучи светло-голубого смертельного пламени, едкую вонь до костей прогоревшей плоти. Перед мысленным взором Техасца проходила жизнь во всем ее яростном великолепии, бок о бок с извечной своей спутницей, смертью; его терзала тоска по прошлому — вздорному, суматошному и все же прекрасному.
Развязка наступила закономерно и все же внезапно. В один из ясных, теплых, неотличимых друг от друга дней глаза Техасца, рассеянно скользившие по еле различимому силуэту гор, внезапно сузились; в них сверкнула холодная, опасная сталь, на скулах заиграли желваки.
— Все, — процедил он сквозь стиснутые зубы, а затем стряхнул со своего плеча голову девушки и вскочил на ноги. — Больше не могу.
— В чем дело? — испуганно пробормотала она, поднимаясь с ярко-желтого песка. — Что с тобой?
— Я ухожу — куда угодно, хоть к чертовой бабушке. Скорее всего — туда, в горы. Ухожу сейчас, сию же минуту.
— Но… так значит, ты хочешь умереть?
— Лучше сдохнуть, чем такая… не то жизнь, не то смерть. Хоть развлекусь напоследок.
— А чем ты будешь питаться — если даже сумеешь справиться со всеми опасностями? Да что там еда, ты же не сможешь даже спать на этой траве, она съест тебя заживо! Покинув эту рощу — и меня, — ты не оставишь себе ни одного, самого крошечного шанса выжить.
— Умирать так умирать, — небрежно отмахнулся Джо. — Я долго об этом думал и принял окончательное решение. Собственно говоря, можно просто побродить по Храму, скормить себя этой вашей нечисти — и дело с концом. Только мне хочется попытать сначала судьбу: а вдруг все не так уж плохо, как можно было подумать, и я выживу? А вдруг я найду место, где растет что-нибудь съедобное? Попробую, может, что и получится, все лучше, чем гнить заживо!
По щекам девушки катились слезы. Джо хотел еще раз сказать, как невыносимо для него это существование, даже открыл рот — и замер, заметив на ее губах странную улыбку.
— Ты никуда не пойдешь. — Заплаканные глаза смотрели на что-то за его спиной. — Смерть. За нами пришла смерть.
Она говорила так спокойно и бесстрастно, что в первый момент Джо ничего не понял; тогда она указала пальцем, и он обернулся.
Воздух между пляжем и розовым павильоном дрожал и переливался, в нем возникла легкая голубая дымка, которая быстро сгущалась и темнела. Затем необычное облако приобрело розоватый оттенок, он разгорался все ярче, сжимался к центру, еще секунда — и Джо увидел ослепительно алый, ритмично пульсирующий ком.