Нормандская лазурь
Шрифт:
– Да что ж ты чушь порешь? – сказал Никита устало. – Я имею в виду – все эти звонки по праздникам, «здравствуй, как у тебя дела», «спасибо, хорошо». Это я могу бывшим однокурсникам так звонить, но ты-то не бывшая однокурсница.
– Это верно, – согласилась Ольга. – Я еще хуже. Я бывшая одноклассница.
У нее замерзли руки – наверное, оттого, что держала стакан со льдом, – и Ольга сунула ладони под мышки.
– Оль, я не о том. Мы тогда с тобой поссорились, но это же давно было. Мне надоело, что мы... даже не разговариваем толком. Вот с этим я и предлагаю завязать.
– Мир.
Что бы это ни значило.
– Отлично, – повеселел Малиновский, – а теперь давай еще расскажи, как ты жила без меня эти восемь лет.
В номер Ольга вернулась поздно, нетрезвая, дезориентированная и в одиночестве. Никита без слов ушел к себе, и оставалось только гадать – что именно значило это примирение и что теперь будет. Ольга умылась, забралась под одеяло и долго лежала без сна, ожидая, раздастся или нет стук в дверь.
Женщины горазды сочинять о мужчинах то, что сами мужчины никогда в виду не имеют. Никита всего лишь помирился. Они же старые друзья, мушкетеры – д’Артаньян, Атос и Арамис, и все вместе они Портос. Это главное, а больше и нет ничего. Давняя ошибка исправлена, мир восстановлен, и теперь можно спокойно беседовать о делах житейских.
«Как ты жила без меня эти восемь лет?»
Да никак, хотелось тогда сказать Ольге. Никак я без тебя не могла жить, идиот. Сначала совсем не могла, потом стало легче – и все равно, если случалось со мной что-то хорошее, то хотелось побежать и рассказать тебе, а если плохое – побежать, чтобы ты меня пожалел. Я складывала это все в копилку и каждый раз думала: вот это нужно не забыть рассказать Никите, и это... Мелочи забывались, теперь и не упомнишь все, что в копилке лежит. В последние пару лет о ней думалось все реже. Несмотря на звонки в день рождения. Несмотря на то, что, когда ты в первый раз позвонил после долгого перерыва, у меня руки тряслись, хотя ты всего лишь поздравил и спросил, как я живу. Потом я сидела на кухне и мне очень хотелось курить – как никогда раньше.
И теперь – что мне про тебя думать теперь? Ты помирился, ты улыбнулся, ты спросил, как я жила. Вчера ты спал, уткнувшись в меня носом, и это было самое правильное, что случалось со мною за эти восемь лет. Еще несколько дней, и мы вернемся в Москву, там распрощаемся и станем чаще пить кофе, что ли? Это все, Малиновский? Кофе мы станем пить не раз в полгода, а, скажем, раз в квартал, и тебе об этом будет напоминать секретарша? «Никита Львович, у вас на следующую неделю запланирована встреча с Ольгой Шульц». – «Да-да, Машенька, спасибо, что напомнили, я вечно забываю...»
Ольга лежала, мысленно разговаривала с Никитой – молча, разумеется, – и ждала, что он придет.
Он не пришел, конечно.
11
Бывало, что игры их перерастали в драку, и в этих потасовках перевес оказывался не всегда на стороне короля.
Утром дождь прекратился, хотя вихрастые тучи продолжали гулять над городом. Ветер трепал их неровные края, проделывал прорехи, и в прорехах мелькала робкая небесная шкурка.
Ольга спустилась к завтраку, предусмотрительно одевшись потеплее (мало ли что взбредет в голову выспавшимся мужчинам – может, они рванут с места, не дав толком вещи собрать), и оказалось, что к завтраку она вышла первая: ни Никиты, ни Женьки в зале не наблюдалось. Зевая, Ольга налила себе побольше кофе и прихлебывала его уже минут пятнадцать, когда появились мужчины.
– Доброе утро! – жизнерадостно приветствовал ее Женька, падая на стул напротив. – Сегодня великий день! День найденных сокровищ!
– Господин Арамис уверен, что мы обернемся за день, – усмехнулся Никита. – Птица говорун, как известно...
– Да ладно, – Женька с аппетитом надкусил круассан. – Не так уж много условий, и часть пути мы уже прошли. Вряд ли сокровища находятся за пределами Нормандии – речь изначально шла о ней. Более того, я уверен, что это место где-то неподалеку. Шефер-то знал только о высадке союзников.
– Ты думаешь, это завязано на высадке?
– Ну, я предполагаю.
– Никит, а ты что думаешь?
– А я не знаю. Я прочитал письмо еще раз, но оно слишком туманное. Давайте завтракать, и пойдем поищем дом. Я не уверен, что он найдется, но вдруг...
После завтрака, выписавшись из отеля, они забросили вещи в багажник машины (Женька пихнул туда и чемоданчик, проворчав, что надоело повсюду с ним таскаться), оставили «Пассат» на стоянке и пешком побрели к гавани. Городок оказался очень симпатичным и тихим; Ольга вслух читала названия яхточек в узкой внутренней бухте, рассматривала дома – большинство из них, кстати, оказались серыми. На крышах иногда попадались флюгера, но в основном это были обычные кованые флажки, без изображений животных.
– Может, вон там? – предположил Женька, указывая на витрину еще закрытого зоомагазина. С плаката улыбалась киска, которая купила бы «Вискас».
– Это вряд ли. – Никита тоже внимательно все осматривал. – Хорошо бы знать, что имелось в виду – изображение, барельеф, флюгер...
– Полагаю, если мы увидим это, то узнаем.
– Я надеюсь.
– Ник, а что здесь было во время высадки? – спросила Ольга.
– Высадка. Сражались, бомбили, все как обычно. А вообще-то это был важный пункт – здесь бензопровод. Есть фотография сорок четвертого, на которой водители бензовозов заливают топливо в большое количество канистр.
– Она и среди распечаток есть, – припомнил Женька. – Я тебе потом покажу, Оль.
– Ну, военные склады, как без них, – продолжил Никита. – Бензопровод уходил прямо в пролив, там стояли на рейде танкеры. Здесь красивый порт, дамбы... Смотри.
Порт действительно был хорош: две дамбы, словно тонкие руки, обнимали небольшую бухту, где на приколе покачивались яхты, с парусами и без. Выглянувшее на минуту солнышко осветило старинную круглую башню с конической крышей, разложенные на причале разноцветные сети с розовыми и желтыми буйками, горбатые фонари, маяки на выходе из бухты. Волны тыкались пенными носами в причал, как щенки в материнский живот.