Норниус
Шрифт:
– Когда нас это останавливало? – улыбнулась Сиф. – У природы нет плохой погоды, тебе ли этого не знать!
И действительно, Чарльз Скаген сутками напролёт всю свою жизнь муштровал новоприбывших солдат норвежских вооружённых сил, заставляя их бороздить леса, болота и фьёрды с баулами наперевес, чтобы вечером прийти к своим любимым девочкам: Агнес, Агате и Сиф и быть с ними самым нежным мужем и заботливым отцом.
Дочки никогда ни в чём не нуждались, с самого детства им привили то, что они достойны всего самого лучшего, и могут добиться невероятных высот. Агнес и Агата стали наилучшим воплощение воспитания своих родителей. Перебрались в столицу, там старшенькая Агнес стала заместителем директора ННП (Национальной Нефтяной Промышленности), а младшая Агата являлась Верховным Мировым судьёй, в её-то юные годы! У девочек были мужья, с детками они пока не торопились, так что Чарльзу и Сиф пока не довелось понянчить внуков.
Девочки были гордостью своих родителей! Правда, радовали своим присутствием они маму и папу последний раз около двух лет назад, когда Агата играла свою свадьбу. Но это было и понятно! Такие должности, личная жизнь, большой город… Всё это выматывает и требует сто процентов внимания. Поэтому, когда полгода назад их матери поставили диагноз: лейкоз – рак костного мозга, это не сильно повлияло на ход жизни девочек.
Нет! Ни в коем случае, они не были черствыми и им не было всё равно на маму. По крайней мере, так себя убеждала Сиф… Просто они не хотели верить, что всё так серьёзно. Ведь их мать проходила курсы химиотерапии и даже, казалось, шла на поправку. Но это казалось… А улучшения… Так было только потому, что она смирилась. Смирилась, что скоро покинет этот мир и отказалась проводить последние дни в душной палате, отказавшись от третьего курса химии.
Чарльз с уважением принял выбор любимой супруги и поддержал её, помогая разобраться во всех отказных документах, что ей было необходимо подписать, однако был этим совершенно разочарован. Если Сиф сдалась, то он нет. Он хотел продолжать борьбу. Он был не готов терять свою спутницу, что больше шестидесяти лет идёт с ним по жизни рука об руку. Потерять её значило бы потерять себя! Но проблема в том, что главным его противником в этой борьбе была та, которой он не мог доставить и малейшего переживания, не говоря уж о полноценной битве – сама Сиф. Как же убедить её в том, что сдаваться нельзя!? Это ведь её выбор… И даже самые мягкие уговоры жена пресекала на корню, заявляя, что всё идёт своим чередом.
Пока они были тут, Чарльз был с этим согласен. Этот подарок, что он сделал Сиф, в виде поездки, стал сгустком всего самого светлого и хорошего, что только можно было найти в последних месяцах их жизни. Болезнь, врачи, неучастие дочек во всей этой суматохе, ожидание хоть какого-то малейшего улучшения, которое всё так и не наступало… Это было видеть больно. Поэтому Чарльз снял все деньги со своего не особо крупного военного пенсионного счёта, что предполагалось, потратиться на оставшиеся спокойные года жизни и пустил их на «Норниус», ни капельки не жалея.
Ещё бы! Такой то домяра…
Они поднялись на веранду, которая буквально через пару часов станет их счастливым пристанищем и, отворив дверь картой, попали в самое уютное пространство, что только можно было придумать! Небольшой узкий коридор с половицами из тёмного дерева вёл их в кухню-столовую, что буквально разила уютом. Круглый стол перед высокими, стеклянными окнами, выходящими на сосновый лес, был накрыт скатертью с еле заметным национальным узором, в центре стояла ваза с полевыми цветами, что ещё даже не планировали оканчивать свой жизненный путь. Деревянные стены, выкрашенные чуть в более светлый оттенок в отличие от пола, были украшены картинами, старинными гербами и керамикой. Кухонный гарнитур тёмно-болотного цвета, в тон с диваном и плотными шторами, был настолько комфортным, что ему, наверняка, позавидовали бы лучшие ведущие кулинарных шоу. Отсутствие телевизора давало чувство свободы, а разбросанные по всему пространству искусственно состаренные бра, что больше напоминали подсвечники, добавляли тёплого, обволакивающего уюта.
Слева, слегка приоткрытые двустворчатые двери вели в спальню, что перекликалась своим болотным постельным бельём и неисчислимым количеством небольших подушек природных оттенков с залом. Какие там были прикроватные тумбы! Боги, казалось, они попали сюда прямиком из восемнадцатого века. А их резной узор на массиве дуба с бронзовыми ручками… Ммм!
Нельзя не отметить то, что наши гости привнесли в это пространство. Обилие вручную связаных пледов – последствие долгих вечеров, проведённых Сиф в палатах клиник, свечи с самыми вкусными ароматами корицы и миндаля, груды вязаных кофт и шалей, что ровными рядами были выложены на стеллажах, придавая комнате мягкости. И, конечно же, забитые ещё вчера доверху всякими вкусностями и ингредиентами для того, что вот-вот может стать вкусностью, кухонные полки…
Сиф сняла с себя обувь, по пути к кухонному столу скинула жилетку на ближайшее кресло и, не откладывая дело в долгий ящик, завернув рукава своего серого мягкого джемпера, стала лазать по полочкам, добывая всё необходимое для приготовления того самого миндального печенья.
Чарльз, следуя за супругой, взял эту безрукавку с кресла и, нежно приобняв её, угнездился на диван, наблюдая за каждым движением своей жены, будто хотел запомнить абсолютно всё, каждую мелочь, что была хоть как-то связана с Сиф. Сиф же этого толком не замечала, она была погружена в момент. У неё немного времени осталось на такие мелочи, и потому ей хотелось проживать их полностью, не отвлекаясь на шелуху. Не зря же говорят, что вкус жизни появляется только тогда, когда смерть объявляется на пороге…
– Дорогой, ты не мог бы включить джаз? – между делом, обронила свою просьбу Сиф. – И зажжёшь свечи? Из-за туч очень темновато… Давай создадим немного уюта?
– Конечно, жизнь моя… – суетливо ответил Чарльз, не до конца успевший отойти от созерцания самых счастливых последних моментов и, второпях, стал искать спички на многочисленных полках.
Уже через пятнадцать минут дом был наполнен кедровым ароматом свечей, из колонок тихонько пел Фрэнк Синатра, а Сиф заканчивала формировать маленькие печенья, выкладывая их на противень, чтобы отправить в разогретую духовку через считанные секунды. На плите закипал чайник, чтобы своим кипятком заполнить стеклянный заварник, в который уже предусмотрительно положили тимьян, морошку, яблоки, бруснику, лимон и несколько ложек мёда, что представляло из себя без пяти минут произведение искусства.
Чарльз шнырял из дома на веранду туда-сюда, организовывая уютный уголок для себя и своей любимой: вытащил туда пледы, накрыл ими плетёные кресла, вынес несколько свечей, чьё пламя колыхалось от каждого порыва ветра, на небольшой металлический круглый столик, и подготовил всё, что только можно было предусмотреть.
– Чарльз! – раздался голос Сиф с кухни, как раз в тот момент, когда её муж выравнивал деревянные подстаканники, ублажая своего внутреннего перфекциониста.
– Да? Уже иду. – каждый зов Сиф заставлял его сердце сжиматься и переживать, что это может быть последнее, что он услышит от своей жены, и с каждым днём страх приближающейся к ним смерти нарастал.
Слава Богам, на этот раз не случилось ничего, чего стоило бы бояться. Сиф с улыбкой стояла возле кухонного стала и утирала руки полотенцем. Она только что выложила печенье в миску ручной работы и залила ягодно-травяной чай кипятком, от него шёл пар, и стенки запотевали. Ещё она достала удивительно красивую чайную пару, две чашки с блюдцами бирюзового цвета с бежево-коричневым узором. Эта картина представляла собой полноценный натюрморт.
– Сфотографируй на память. – попросила Сиф, с улыбкой на лице. – Может потом покажешь девочкам, когда они приедут тебя навестить.