Ностальгия по чужбине. Книга первая
Шрифт:
— Почему ты злишься?
— Потому, что зло берет!
— На меня?
— На себя.
— В чем ты себя винишь?
— В том, что не могу тебя убедить.
— Так что же делают сейчас этим самые китайцы-немцы-таиландцы?
— Они ПРОГОНЯЮТ твой голос. Фильтруют картотеки. Сопоставляют оперативные данные… Короче, они тебя ВЫЧИСЛЯЮТ, дорогая…
— Ты специально сгущаешь краски, да? — Я спрашивала шепотом. — В конце концов, я могла сразу же повесить трубку, не говорить ей, откуда я звоню…
— Ничего ты не могла, Вэл… — Он уткнул подбородок в переплетенные пальцы и грустно улыбнулся. — В этом трижды проклятом деле
— Но ведь она же спрашивала меня номер автомата… — Своими репликами Юджин убивал во мне последние остатки надежды на спокойную жизнь. — Зачем ей было это делать, если, по твоим же словам, им ничего не стоит меня разыскать?
— А зачем тратить несколько суток на то, что можно получить в течение часа?
— Тебе доставляет удовольствие пугать меня?
— Извини, — пробормотал Юджин, одним глотком покончив со своим неразбавленным виски. — Все. Больше не буду…
Мы поднялись из-за столика синхронно, не сговариваясь. Заказанный мной «эспрессо» так и остался нетронутым. Стакан Юджина, как живой укор моему ослабленному духу, был девственно чист. Толкнув дверь бара, Юджин вышел первым и только потом пропустил меня. Мостовая влажно поблескивала. Сероватая крупа редкого, словно просеянного через дуршлаг, снега лениво падала на асфальт и тут же таяла. И только тронутые белой сыпью кокетливые бока вечнозеленых кипарисов, которыми было высажено главное городское авеню Линкольна, напоминали о зиме в этих далеких, южных краях, так и не ставших мне родными. Вокруг по-прежнему было безлюдно и тихо, если не считать негромкого ворчания работающего мотора приземистой спортивной машины у тротуара напротив, в которой самозабвенно целовалась патлатая молоденькая парочка. После гомона прокуренного «Колумба», где время текло мерно и неторопливо, как пиво из-под медного крана Римаса, опустевшее авеню Линкольна — эта краса и гордость провинциального Барстоу, где можно было встретить всех без исключения горожан — казалось неестественным и мертвым. Словно фрагмент декорации в брошенном на произвол судьбы театре.
Я поежилась и подняла воротник утепленного плаща.
— Тебе холодно? — спросил Юджин, повторяя ту же операцию с воротником своей дубленки.
— Немного. Просто в баре было слишком уж натоплено…
Я чувствовала себя виноватой со всех сторон и просто боялась признаваться мужу, что меня буквально колотит нервная дрожь.
— Который час, Юджин?
— Не торопись… — Он огляделся и прикурил вторую за день сигарету. — До звонка есть еще семь минут. Успеешь.
— Ладно… — Я посмотрела на телефонный автомат, возле которого, естественно, не было ни души. Да и какому сумасшедшему пришло бы в голову вылезать в такую слякоть на улицу, чтобы позвонить? Тем более, что в теплом баре наискосок было целых три телефонные кабинки плюс запасливый бармен Римас с никогда не кончающимися телефонными жетонами в выдвижном ящике кассы. — Я сейчас пойду, милый, а ты жди меня здесь…
— Не торопись, еще есть пара минут… — Повернувшись спиной к проезжей части улицы, Юджин за плечи притянул меня к себе, заслоняя от порывистого ветра, и слегка наклонил голову. — Я хочу попросить тебя об одной вещи, Вэл…
— Ты же знаешь, что в ближайшие две минуты я не смогу это сделать, — пробормотала я, вдыхая родной запах. — Зато потом…
— Вэл, пожалуйста, перестань резвиться! — Шепот Юджина стал жарким. —
С годами я поняла, что женщины реагируют только на интонации. Смысл любых, даже самых важных вещей, а также значение тех или иных выразительных жестов доходит до их сознания чуть позднее, словно преодолевая естественный барьер восприятия. И только ИНТОНАЦИЯ принимается мгновенно, практически без паузы. Поскольку несет она в себе самое что ни есть главное — ответ на извечный бабский вопрос, ХОРОШУЮ или ПЛОХУЮ новость принес ее единственный. Так вот, интонация, с которой Юджин сказал «Я говорю серьезно…», была такой ужасной, что я…
И в этот момент, почувствовав мое непроизвольное желание дернуться, он прижал меня еще крепче и негромко произнес:
— Стой тихо, дорогая. Вот так… И слушай меня, не перебивая… Я знаю, что тебе это будет сделать непросто, но ты уж постарайся ради меня, ладно?
— Да что с то…
— Представь себе, дорогая что я — стена. А дверь «Колумба» — стена противоположная. Как только я скажу тебе: «Вперед!», ты пулей, — понимаешь, родная, пулей и даже чуть быстрее, — промчишься от одной стены к другой, не отклоняясь в сторону даже не полградуса…
— Зачем я до…?
— Заткнись! — ласково прошептал Юджин, щекоча дыханием мое ухо. — Делай, что я тебе сказал. Как только очутишься в баре, срочно вызывай полицию. Поняла, Вэл?
— Нет!
— Сделать то, что я прошу, без вопросов сможешь?
— Только ради тебя, дорогой.
— Тогда бе…
Он так и не сказал «Беги». Я даже не услышала, а УЛОВИЛА где-то совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, прерывистый шелест воздуха. Словно кто-то за спиной моего мужа открыл подряд три жестянки пива. Или «кока-колы». И в ту же секунду Юджин, не разжимая объятий, стал как-то странно оседать и клониться, подминая меня под свое неестественно грузное, непонятно почему отяжелевшее тело. Ничего не соображая, я грохнулась на тротуар, не в силах даже шевельнуться — тело Юджина словно пригвоздило меня к мокрому асфальту.
Я хотела закричать, но вдруг с ужасом почувствовала, что горло не пропускает ни единого звука. Словно кто-то вырвал из меня голосовые связки, вставив на их место вязкий рулон туалетной бумаги. И почти в ту же секунду уши буквально заложило от пронзительного визга тормозов и рева мощного двигателя. Кто-то торопился по своим делам, даже не обратив внимание на взрослую и прилично одетую пару, валявшуюся на мокром тротуаре как два окурка.
И только потом, когда ужасный визг и резкий запах паленой резины постепенно растворились и исчезли, а высаженное кипарисами авеню Линкольна вновь впало в состояние неестественной тишины, все вокруг стала поглощать беспросветно черная мгла. Медленно погружаясь в эту чернильную бездну, я представляла себе, что пытаюсь поднять своего мужа, о чем-то кричу, кого-то зову на помощь…
На самом же деле я лишь беззвучно шевелила губами…
5
Подмосковье.
Правительственная дача ЦК КПСС.
Январь 1986 года
В вертикальной системе советской власти, доведенной до автоматизма десятилетиями подковерной борьбы, суровых репрессий, иезуитских партийных и государственных чисток, политических интриг и не прогнозируемых кадровых перестановок, должность председателя Президиума Верховного Совета за глаза называли «дежурным по Советской власти»…