Ностальгия по чужбине. Книга первая
Шрифт:
— Как договаривались, Юлий Александрович…
— Очень изменился?
— Да я бы не сказал… Постарел малость, немного погрузнел… А в остальном все тот же зверь. Верите, Юлий Александрович, я стараюсь не оставаться с ним наедине. Хотя и знаю, что он ничего не сделает. Одно слово: монстр с глазами херувима. Впрочем, можете сами убедиться.
— Не сейчас… — отмахнулся Воронцов. — Ты уверен, что мы сделали правильный выбор?
— Уверен, Юлий Александрович. Все сходится в одной точке. Мишин это и есть то, что мы искали. Просто счастье, что его раньше не шлепнули…
— И имя этому счастью — Юрий Андропов… — Начальник Первого главного
— Жаль, что не уберегли.
— На ТАКОМ уровне уберечь может только Господь.
— Точно, — кивнул Карпеня.
— Мишин не бунтует?
— А смысл?
— Тоже верно… Ты ему с женой поговорить дал?
— А не нужно было?
— Сколько разговаривали?
— Несколько секунд.
— Как отреагировал?
— Шут его разберет! — Карпеня развел руками. — Запись можете прослушать. Только смысла особого нет — говорили на датском. А у меня тут, вы же знаете, с толмачами напряженка. Датчан на базе пока не держим, а передавать кассету на Лубянку не хочется. Береженого Бог бережет…
— Здесь ты прав. И смотри, дед, за эту дамочку ты мне головой отвечаешь… — Воронцов вздохнул и открыл глаза. — Это наш с тобой страховой полис. А с Мишиным я все проблемы улажу — моя забота. Если, дай Бог, все пройдет нормально, потом разберемся. Со всеми…
— Что у нас со сроками, Юлий Александрович?
Карпеня вытащил платок и высморкался.
— Все только ориентировочно, — негромко отметил Воронцов, не прекращая сеанс самомассажа. — Нужен момент, дед. Хороший момент, складный… Если будем его ждать, то вполне можем и не дождаться. Следовательно, необходимо ускорить его наступление. Но готовы к нему мы должны быть в любую секунду. А потому временем не разбрасывайся…
— Когда это я разбрасывался, Юлий Александрович? — Карпеня обиженно выпятил нижнюю губу. — Работаем…
6
Каир.
Международный аэропорт Халилья.
Январь 1986 года
Только в аэропорту по-настоящему понимаешь, что современный мир, при кажущейся бескрайности, на самом деле очень тесен. Во всяком случае, на Ближнем Востоке запись «Задохнулся в толпе» в заключении о смерти встречается ненамного чаще, чем констатация летального исхода от инфаркта миокарда. И в этих богоугодных краях подобным парадоксам никто уже не удивляется.
Прожив на Ближнем Востоке десять лет, он мог с уверенностью утверждать, что практически полностью адаптировался в этом странном мире. И, прежде всего, потому, что вовремя сообразил: если Создатель по какой-то непонятной причине решил положить начало земной цивилизации на Ближнем Востоке, то наверняка с одним условием — чтобы эта самая цивилизация, зародившись в междуречье Тибра и Евфрата и распространившись по всему белу свету, ни при каких обстоятельствах не возвращалась на свою географическую родину.
Что, собственно, и произошло.
Он не был ни расистом, ни снобом, ни даже занудой. Больше того, с определенной симпатией относился к арабам, к которым за долгие годы основательно привык. Именно поэтому их удивительная, по-детски непринужденная способность создавать невообразимый бардак везде, где они появлялись даже на мгновение, примирила его в конечном счете и с Геродотом, и с Творцом: создав несколько тысячелетий назад фундаментальные основы математики, астрономии, письменности, а также изощренные способы
Решив про себя эту историко-философскую проблему, он дал слово ничему в Египте не удивляться. Вот и в то солнечное, январское утро, вжавшись в искусственную выемку между газетным киоском и лавкой с прохладительными напитками и прикидывая в уме, сколько же, все-таки, осталось до прибытия самолета из Лондона (информационное табло в аэропорту, естественно, не работало), он привычно взирал на ревущие табуны усатых мужиков в белых галабиях и тучных, густобровых дам, обвешанных тоннами серебряных украшений, проносившихся мимо его естественного укрытия подобно селевым потокам, сметая на своем пути скамейки, плевательницы, канатные ограждения и зазевавшихся иностранцев. Над черным морем голов непринужденно парило несколько беззаботных ласточек, свивших себе гнезда под металлическими стропилами аэровокзальных перекрытий.
В колыбели мировой цивилизации зарождался новый день…
Он вздохнул, не без усилий развернулся в своей выемке и стал наблюдать сквозь давно немытую стеклянную витрину терминала за интригой привычного скандала, назревавшего между двумя владельцами такси. Он давно уже привык к тому, что в Каире за пальму первенства в перехвате пассажира, таксист запросто может перерезать горло коллеге. В том случае, естественно, если конкурент окажется менее проворным. О таком понятии, как корпоративность, здесь даже не догадывались…
Мысленно поставив в надвигающейся схватке на коренастого палестинца в красно-белой куфие, он прикинул, что обмен изощренными оскорблениями перерастет в драку не позднее чем через полминуты. Однако увидеть триумф своего фаворита ему так и не довелось — за спиной прозвучал печальный, чуть надтреснутый голос:
— Доброе утро, Николай Игоревич…
Вообще-то его звали Кеннет Джей Салливан. Немногочисленные коллеги предпочитали обращение Кен, близкие приятельницы — Кенни. Как видите, ничего общего с Николаем, а тем более Игоревичем не наблюдалось. Да, и еще одна важная деталь — он абсолютно не владел русским языком. О чем свидетельствовала персональная карточка учета кадров британского информационного агентства Би-би-си, в которой, много лет назад какой-то дотошный кадровик черным по белому вписал, что собственный корреспондент агентства на Ближнем Востоке Кеннет Джей Салливан, 1953 года рождения, уроженец Дублина, выпускник отделения восточной филологии Каирского университета, холост, помимо родного английского, владеет арабским, немецким и испанским языками. Короче, оборачиваться он не собирался, хотя и подумал непроизвольно, что грозившая с секунды на секунду обернуться поножовщиной разборка двух таксистов как-то сразу утратила свою первоначальную привлекательность.
— Николай Игоревич, ты чего набычился?.. — Надтреснутый голос демонстрировал откровенную назойливость. — Или не узнаешь?..
Кроме него, в выемке никого не было. Надо было что-то отвечать. Незнание языка, как известно, не освобождает от естественной реакции на уровне второй сигнальной системы. А потому, испытывая легкое напряжение в ногах и теле, он медленно развернулся с уже ГОТОВЫМ выражением изумления на лице:
— Простите, вы это мне? — спросил он на английском.