Ностальгия по чужбине. Книга первая
Шрифт:
— …Вы хотите снять со счета деньги, не так ли? В таком случае инструкция предусматривает ответ на вопрос, который я вам задал…
— Я ничего не понимаю, мсье, но если вы настаиваете, то готова ответить.
— Буду вам весьма признателен.
— На моем счету должно лежать сто пятьдесят тысяч долларов США.
— И еще вопрос…
— Мы договорились только об одном!
— Он является составной частью первого: когда вы открыли свой счет?
Мне понадобилась секунда, что восстановить в памяти мишинское письмо, и еще доля секунды, чтобы выхватить нужный абзац: «На тот случай, если этому человеку или тебя понадобятся деньги. Под номером 11 проставлены название банка, номер секретного счета и специальный код. На этом
О дате вклада в письме ничего не говорилось…
— Дайте вспомнить, — проворчала я, выигрывая несколько лишних секунд на раздумье. — Это же не вчера было…
— Конечно, мадам, конечно…
Все это кончилось в семьдесят восьмом… В мае… Нет, в конце апреля… Он был ранен и просил отправить его в Копенгаген… Видимо, уже тогда у них с Ингрид что-то было… Иначе, на кой хрен ему сдалась Дания?.. Потом он должен был лечиться после ранения… Сколько на это ушло времени? Месяц? Два?.. Полгода?.. Он писал, что думал об этом с самого начала… Будем считать по максимуму — два-три месяца на восстановление, потом… В принципе, в семьдесят восьмом он и должен был открыть этот долбаный счет… Хотя… Стоп! Витяня писал, что женился на ней в семьдесят девятом… Значит, до того момента он еще ничего не решил — ждал, когда его возьмут. Боялся за нее… А потом не выдержал и женился… Сделал выбор…
— Если мне память не изменяет, мой муж открыл этот счет в семьдесят… девятом году. В первой половине года.
— В апреле, мадам, — уточнил мужской голос, и я поняла, что угадала. — Ваш супруг, кстати, поступил весьма дальновидно, мадам, не сняв с того счета в течение без малого семи лет ни одного цента. Так что, сегодня на вашем счету двести тридцать три тысячи долларов и семьдесят три цента.
— Мой муж очень умен, мсье, — выдохнула я, вспомнив соломенную шевелюру Витяни. Я вдруг подумала, что Мишину, наверное, было бы приятно услышать эту часть разговора.
— Какую сумму вы хотите снять?
— Пятьдесят тысяч долларов.
— Наличными?
— Здесь мне нужен ваш совет.
— Буду рад быть вам полезным, мадам.
— Видите ли, я путешествую одна — у мужа, как всегда, дела… И, естественно, не хотела бы держать при себе крупные суммы наличными…
— Это вполне разумно, мадам.
— В то же время, я не знаю, когда именно мне могут понадобиться деньги… Что вы мне посоветуете?
— Самое простое, мадам — получить у нас платиновую кредитную карточку. «Мастеркард», «Визу» или «Амэрикэн экспресс», что не имеет ровным счетом никакого значения — наш банк работает со всем финансовым миром. Сумма счета дает вам право на платиновую кредитку. Следовательно, вы можете распоряжаться всей суммой вклада и, кроме того, если вам вдруг понадобятся наличные, мадам, вы ежедневно можете снимать с любого банкомата сумму до десяти тысяч долларов США в любой конвертируемой валюте. Причем, где угодно, даже на территории Восточной Европы и в Китае. Поверьте мне, это очень удобно.
— Что ж, последую вашему совету… — Доводы мужчины выглядели разумными. — Когда я смогу ее получить?
— Завтра утром, мадам. Вам привезут ее в отель и передадут лично в руки. Секретный код вашей карточки и будет кодом для банкомата. Таким образом, вам не придется запоминать новую комбинацию цифр. На чье имя ее выписать?
— На мое, естественно.
— Повторите по буквам ваше имя и фамилию.
Я повторила.
— Благодарю вас, мадам. Для нашего банка большая честь иметь дело с такими клиентами.
— И вам спасибо, мсье…
Полностью иссушив организм тремя изнурительными телефонными разговорами, в которых я, поочередно меняя обличье и тембр голоса, называлась именами Вэл, Синди и Гортензия, я рванулась к прохладному оазису мини-бара, дрожащими руками вытащила оттуда две бутылки с ледяной минеральной водой и даже не заметила, как за какие-то секунды обе опустели. После чего рухнула
Понятно, что не только за красивые глаза и тонкий стан женщин во все времена называли хранительницами семейного очага. Если бы этот святой объект охраняли мужчины, то весь мир давно уже превратился бы в единый общенациональный институт хронического блуда и безбрачия. Другое дело, что во все времена (матриархат только подтвердил неорганичность любого исключения из правил) женщины стерегли свой семейный очаг, предпочитая особенно от него не отдаляться. Так сказать, на своей территории. Именно здесь, умело манипулируя основной ударной силой — мужем, и мощным вспомогательным резервом в виде детей, женщины, как правило, выигрывали все генеральные сражения, отбивая назойливые кавалерийские набеги профессиональных любительниц строить собственное счастье на чужой беде. Жаль, что ни одному историку так и не пришло в голову подсчитать количество генеральных сражений, выигранных женщинами в битвах за СВОЮ СЕМЬЮ. Ибо и по драматизму противоборства, длительности боев и литрам пролитой крови, эти баталии ничем не уступали масштабам Ледового побоища, Куликовской битвы и Корсунь-Шевченковского котла.
Даже если очень сильно постараться, я бы все равно не смогла обмануть себя, влезая в наспех придуманную личность сорокалетней женщины с лицом Роми Шнайдер. Тем более, что я даже не старалась. Просто у меня не оставалось другого выхода, как разорваться надвое: душа любящей и преданной жены обливалось кровью там, где и должна была — у больничной койки своего единственного мужчины, едва не заплатившего жизнью за ее ошибки. А тело, оторвавшись от души почти на десять тысяч километров, накапливало силы, собирало воедино мужество и строило планы защиты, способные уберечь то единственно дорогое, что составляет смысл жизни любой женщины — свой очаг, свою семью, свою любовь…
Это неправда, что отделение души от тела означает смерть. У человека остается еще последняя, призрачная надежда на воссоединение. Но только в том случае, если душа и тело не хотят существовать порознь, если они стремятся друг к другу, выполнив то, что должны были выполнить…
Я внимательно и придирчиво изучала в зеркале новое лицо, новый смысл взгляда широко расставленных глаз, потихоньку привыкая к мысли, что ЭТА женщина не имеет права на роскошь быть похожей на меня. И не только лицом и выражением. Гортензия Лоуренс не для того появилась на свет, чтобы молча и смиренно наблюдать, как стреляют в ее мужа, как угрожают ее детям, как уничтожают ее друзей… Как затравленная волчица, вокруг убежища которой сжимается кольцо преследователей, Гортензия Лоуренс была полна готовности петлять и прятаться всю оставшуюся жизнь, сбивать своих преследователей со следа, в критические моменты бросаться на них, оскалив пасть, короче, делать все, чтобы только увести их как можно дальше от того места, где осталась беззащитная, наполовину обезглавленная семья…
В отличие от меня, ЭТА женщина, едва явившись на свет и поняв, что происходит, твердо знала, что врага ни в коем случае нельзя допускать к своему очагу — с ним необходимо расправляться на ЕГО территории. Тут товарищ Сталин был, конечно же, прав.
Только так и не иначе!
…Сны без сновидений были в тот период самым верным признаком моей внутренней опустошенности. Я спала почти сутки, толком даже не раздевшись, не расстелив постели, в чулках и блузке. Просто уткнулась головой в подушку и куда-то упала, провалилась, так и не ощутив момента приземления…