Ностальгия по чужбине. Книга первая
Шрифт:
Обычно именно на этом вопрос его внутренние силы иссякали, и Мишин погружался в тревожное, полное страшных, фантасмагорических снов, забытье. А на следующую ночь повторялась та же картина…
Генерала Карпеню после первой встречи Мишин больше не видел. Про него словно забыли, полностью отдав беглого изменника на попечение трех инструкторов-надсмотрщиков, которые не могли скрыть профессионального удовлетворения результатами своего труда: за три недели их подопечный сбросил в весе двенадцать килограмм, оброс рельефной мускулатурой, утренние пятнадцать плюс пять со свинцовым поясом километров пробегал почти на шесть
Как-то утром Витяня сквозь зубы бросил старшему в группе надсмотрщиков — стодвадцатикилограммовому старшему сержанту внутренних войск Гене Кузину, разрывавшему на спор 52-листовую колоду карт и связывавшему каждые два слова армейским соединительным союзом:
— Повидай Карпеню, шкаф.
— Щас, бля! — отмахнулся Гена. — Все, бля, брошу и повидаю!..
— Сказано ведь: повидай, урод!
— Я те, бля, за урода!..
— Свяжи все три извилины в голове и соображай, — оборвал Мишин и сплюнул Гене под ноги. — Не повидаешь, будут проблемы. Ферштейн?
Кузин молчал, соображая.
— Ну, бля, увижу… — Выдавил он наконец. — И что, бля?
— Скажешь, что я передал: хочу с его начальником встретиться. Только быстро. А пока не встречусь, объявляю перерыв в занятиях. Каникулы у меня зимние. Понял?
— Ну, бля!
— Выполняй, шкаф!..
Его привели в ту же комнату, где Мишин встречался с Карпеней, ровно через два дня, поздно вечером. За обшарпанным столом сидел генерал Воронцов в модном пиджаке из черной лайки и сером свитере. Обычно холеное, тщательно выбритое лицо Воронцова выглядело потрепано: легкая щетина, мешки под глазами, нездоровый, пепельный цвет лица…
— А, блудный сын Виктор Мишин явился, — вяло улыбнулся Воронцов и кивнул на кресло. — Присаживайся, герой обороны Копенгагена…
С минуту оба молча разглядывали друг друга.
— Что смотришь, — первым нарушил молчание Воронцов. — Постарел?
— А кто на нашей службе молодеет?
— И то верно, — вздохнул первый зампред КГБ. — Зачем видеть хотел?
— Уточнить кое-что.
— Уточняй, — флегматично пожал плечами генерал.
— Меня готовят на крупного зверя, ведь так?
— Это точно, — кивнул Воронцов. — Не на зайца…
— Я так понимаю, что затея ваша?
— А какое это имеет значение, Мишин?
— Просто хочу знать, с кем решать вопросы.
— Со мной и решай, — кивнул Воронцов. — Пока в этой лавке я старший.
— Вы же ведь не солдафон вроде Карпени, Юлий Александрович… — Мишин говорил спокойно, с характерной для него иронией в голосе. — Я лично всегда уважал вас за интеллигентность и ум…
— Что я слышу! — ухмыльнулся Воронцов. — Легендарный хам-подполковник Мишин и откровенная лесть! Это так на тебя не похоже, Виктор!..
— Я говорю сейчас то, что думаю, — серьезно возразил Мишин. — Вернее, то, что думал… Что за приемы, Юлий Александрович? Жена в качестве
— Ну, во-первых, не стоит так утрировать, — спокойно возразил Воронцов. — Не в караульной, а в самом натуральном родильном отделении. А что касается, как ты выразился, приемов, то ставки в этой игре очень высоки, Виктор. А ты — ломоть отрезанный, семь лет пасся на вольных хлебах. Плюс ручки твои интеллигентные по локоть в крови наших товарищей… Я понимаю, обстоятельства, то да се… Но почему я должен тебе верить, а?
— Может быть, поговорим, как мужчина с мужчиной? У вас ведь тоже есть жена…
— Есть, — радостно кивнул Воронцов. — И дети есть, и внуки… А какая связь? Я что-то не улавливаю…
— Разве вам недостаточно моего слова?
— Честно?
— Естественно.
— Не я придумал законы спецслужб, Мишин… — Воронцов говорил отрывисто и жестко. — Мне тоже в них не все нравится. Не скрою: были моменты в работе, когда и мне хотелось взбунтоваться, протестовать, просто отомстить… Но я этого не сделал. Жить надо по законам. Сантиметр в сторону — и то, что ты делаешь, уже называется иначе. Ты нарушил закон, Мишин. И потому я тебя ненавижу. Говорю об этом прямо, в глаза, поскольку продолжаю уважать тебя как мужчину, сильную личность… Но не как чекиста. Такие как ты позорят нашу службу. А ты опозорил ее многократно. И если в тебе осталась хоть капля благородства и чувства профессионального долга, ты не должен сейчас унижаться передо мной и вымаливать какие-то снисхождения, не должен вести со мной этот унизительный торг. Как бывший офицер КГБ ты обязан выполнить то, что от тебя потребуют, а затем пустить себе пулю в лоб, не дожидаясь позорной для чекиста процедуры расстрела…
— А при чем здесь моя жена? — тихо спросил Мишин. — И ребенок, которого она должна родить? И разве вы, благородный и чтящий законы генерал-полковник КГБ, не нарушаете нравственный кодекс чекиста, похитив и насильно удерживая иностранную гражданку, беременную женщину, чтобы использовать в качестве рычага давления на вышедшего из-под контроля сотрудника?..
— Я слишком устал для дискуссий на моральные темы, — Воронцов откинулся на спинку стула. — Короче: что ты хочешь от меня?
— Отпустите Ингрид.
— Даже не думай об этом!
— Вы делаете ошибку, Юлий Александрович.
— Возможно…
— Я ведь выполню то, что вы от меня ждете.
— Конечно, выполнишь, — кивнул Воронцов. — Но только я при этом буду спокоен до самой последней секунды.
— Что будет с ней потом?
— Ее отпустят, — медленно произнес Воронцов. — Ты мне не веришь?
— Я просто отвечаю вам взаимностью, — мрачно процедил Витяня. — И потом, у меня не будет возможности убедиться, сдержали ли вы свое слово…
— Тебе нужны гарантии, да?
— Да, — кивнул Мишин. — Но только гарантии РЕАЛЬНЫЕ.
— Предложи — обсудим, — пожал плечами Воронцов.
— Ничего в голову не лезет…
— Что же ты от меня-то хочешь? Проблема твоя, Виктор, ты и формулируй…
— А вам не страшно, Юлий Александрович?
— Мне?! — окрысился Воронцов. — Чего, по-твоему, я должен бояться?
— Ситуации, при которой я сумею сформулировать, — негромко ответил Мишин и встал. — Просить вас действительно не о чем. Что ж, я сделал попытку договориться с вами по-мужски…