Ностальгия по чужбине. Книга вторая
Шрифт:
— Что-то я совсем запуталась… О чем вы говорите, Паулина?
— Ну-ка, давай, вспомни, ты ведь у нас девушка образованная и даже интеллектуальная. Во всяком случае, была таковой, пока не стала стопроцентной американкой и не решила все свои материальные проблемы. Так что, Валечка, говорят англичане о воспитании детей?
— При чем здесь англичане?
— Отвечай! — в голосе Паулины зазвучал металл хозяйки сторожевого пса, приказывающей несчастному животному: «Голос!»
— Да что угодно! — Мне все меньше нравилось это
— Скажи первое, что тебе приходит на память?
— Не знаю!
— Напрягись, Валечка!
— Отстаньте от меня!
— Валентина!
— Ну, хорошо!.. — Я закрыла на секунду глаза. — Пожалеешь розгу — потеряешь ребенка.
— Умничка! — Гладкое лицо Паулина просияло, словно его вначале обтерли ароматической салфеткой, а потом опрыскали зеркальным лаком. — Но это теза. А антитеза?
— Насилуя меня подобным образом, вы все равно не компенсируете мне дефицит общения с мужчинами!..
Я смотрела на Паулину, силясь сообразить, куда клонит эта непредсказуемая женщина.
— Ну, хорошо, не напрягайся. А антитеза звучит примерно так: «Не родишь ребенка — не используешь розгу». Ты понимаешь, о чем я говорю, Валечка? Я выстроила все в один ряд: похищение Мишина, покушение на тебя, арест в Штатах двух агентов КГБ, высматривавших подходы к дому твоей свекрови, странную авиакатастрофу, в которой погибает Грег Трейси… Все это розги, Валечка, все это болезненные удары по попе… А где тот ребенок, которому они предназначались? В чем, собственно, идея, пафос этой странной экзекуции?..
— Почему вы спрашиваете об этом у меня?.. — Впервые за долгие годы никотинового воздержания мне вдруг захотелось курить. Я даже зажмурилась от удовольствия, представляя, как глубоко, до самых легких, втягиваю в себя ароматный, крепкий дым сигареты. — С чего вы взяли, что я могу стать вашей помощницей в разгадывании этих ребусов?
— Сможешь, дорогая! — взгляд Паулины был суров. — Еще как сможешь! Просто ты не хочешь настраиваться на эту волну. И совершенно, кстати, зря: кто знает, возможно, ты и есть тот самый безмолвный ящик, в который упрятан ответ на эту головоломку.
— За безмолвный ящик — персональное спасибо, — пробормотала я. — Вы хоть изредка вспоминайте, что я — одного пола с вами, мадам.
— Валя, соберись! — Я почувствовала, как огрел меня недобрый взгляд из-под насупленных тонких бровей. — Думай ВМЕСТЕ со мной, а не наперекор. Перестань склочничать и соберись! Ну!..
— Почему вы связываете эти факты, Паулина? Ну, я с Витяней, вроде бы, ясно. А при чем здесь этот ваш… Трейси? Что может быть общего между нами?
— В том-то и дело, что ничего общего между вами не было, нет и быть не могло!.. — Паулина радостно закивала, словно услышала от меня очередной комплимент по поводу своей безупречной внешности. — Эта вероятность уже неоднократно просчитана.
— Тогда я не понимаю, о
— Это не может быть случайностью, совпадением, понимаешь, Валечка? — Взгляд Паулины, непривычно рассеянный, отстраненный, блуждал, не фиксируясь, с моего лица на пустующее кресло и обратно. — Просто так самолеты не разбиваются. Особенно, те, что летят из Москвы в Вашингтон с высокопоставленным сотрудником госдепартамента на борту. И чем больше я не вижу НИКАКОЙ связи между тобой, Мишиным и Грегом Трейси, тем беспокойнее становится у меня на душе. Трейси — лишний предмет в этой комнате, понимаешь?
— Нет, — честно призналась я. — Не понимаю.
— Если допустить, что крушение самолета — не случайность, а чья-та преднамеренная акция, следовательно, мы имеем дело с экстраординарной мерой. Такой же экстраординарной, как, скажем, попытка застрелить тебя среди бела дня в тихом и зачуханном городке Барстоу или выкрасть Виктора Мишина в абсолютно спокойном с криминогенной точки зрения Копенгагене. И это хорошо, черт побери! Это просто замечательно!..
— Что же в этом замечательного, Паулина?
— В самом деле не понимаешь? — Ее взгляд принял, наконец, осмысленное выражение и цепко, въедливо сфокусировался на моих глазах. — Вычислить природу столь внезапно возникшего интереса советской госбезопасности к тебе или Мишину значительно сложнее, нежели причину физического устранения несчастного Грега Трейси…
— Почему, собственно, проще? Потому, что он американец?
— Потому, что мы знаем и, следовательно, можем проанализировать каждую минуту из семидесяти двух часов его пребывания в Москве. Понимаешь, Валечка? Интерес к Трейси возник именно в Москве, я теперь в этом не сомневаюсь. Но где? В какой момент?.. Если мы найдем ответ на этот вопрос, то сможем ответить на куда более важный — что опять задумали твои неугомонные соотечественники, чего вдруг в их задницах появились новые шпильки.
— А почему вы сказали, что этот Трейси — лишний предмет в комнате?
— Они не должны были его убирать, Валечка, — тихо произнесла Паулина. — Это немотивированный идиотизм!
— Меня и Мишина, значит, должны были, — желчно процедила я. — А этого вашего Трейси — не должны…
— Они допустили ошибку, Валя. Серьезную ошибку…
— Но если вам это ясно, то и они, наверное, это понимали, верно?
— Естественно, понимали, — кивнула Паулина.
— Почему же тогда они сделали это?
— Может быть, у них просто не было другого выхода… — пробормотала Паулина и посмотрела на меня. — Когда, Валечка, ты совершала больше всего ошибок?
— В доме повешенного о веревке не говорят, — пробормотала я. — С вашей стороны, Паулина, это просто бестактно…
— Когда тебя загоняли в угол обстоятельства, — ответила Паулина на собственный вопрос и игнорируя мою реплику. — Когда у тебя не оставалось времени на осмысленное решение…