Ностальгия по чужбине. Книга вторая
Шрифт:
— Но не здесь?
— Но не здесь.
— Вы хотите вернуть меня в Штаты?
— Тогда бы тебя отправили ко мне рейсом «Пан Америкэн», — хмыкнула Паулина. — Под надежной охраной…
— И в наручниках?
— Я бы позаботилась, чтобы внешне они напоминали браслеты от Диора.
— Добрая как всегда, — пробормотала я.
— Если бы ты только знала, насколько ты права, — хмыкнула Паулина.
— Значит, останемся в Европе?
— Скорее всего, — кивнула Паулина. — Кстати, а на какие деньги ты до нее добралась?
— До Европы? — переспросила я, выгадывая пару секунд для вразумительного
— Но ты ведь не в Азию рванула с поддельным паспортом. Который, кстати, тоже не бесплатно приобрела.
— За те восемь лет, что мы не виделись, Паулина, я стала вполне зажиточной женщиной.
— Настолько, что даже имеешь счет в швейцарском банке?
— Я совершила еще одну измену по отношению к Соединенным Штатам?
— Ты совершаешь еще одну ошибку, пытаясь запудрить мне мозги, — спокойно ответила Паулина.
— Зачем вы спрашиваете, если знаете?
— Я знаю не все, — уточнила Паулина. — И меня это не устраивает.
— Разве Моссад не мог оплатить мои расходы, связанные с этим путешествием? Тем более, что проделала я его исключительно под их патронажем…
— Раньше Ниагара пересохнет, чем израильтянин раскошелится… — Паулина пристально смотрела мне в глаза. — Этот народ платит только в крайнем случае, когда другого выхода нет. А поскольку оптимизм в сочетании с лицемерием — национальная еврейская черта и в безвыходные ситуации они не верят, то можно сказать, что они вообще не способны платить — только получать. И вообще, скажи спасибо, что еще не получила от них счет за аренду комнаты в конспиративной квартире, изведенные продукты и телефонные переговоры с надбавкой на индекс подорожания…
— Да вы антисемитка, Паулина! — воскликнула я. — Классическая антисемитка!
— Я американка, — сухо уточнила Паулина. — А это не всегда одно и то же…
— Теперь я понимаю, почему вы меня забираете отсюда.
— Похоже, тебя это не огорчает? — улыбнулась Паулина. — Или мне показалось?
— Не показалось, — пробормотала я.
— Рим тебя устроит?
— Почему именно Рим?
— А почему бы и не Рим?
— Я там никогда не была.
— Тем более.
— Мне по-прежнему не надо знать больше того, что мне знать надо?
— Я обожаю твои вопросы, Валечка.
— А я — вашу манеру оставлять их без ответа.
— Не злись на меня, ладно?
— Что вообще происходит, Паулина?
— Много всякого разного, неоднозначного и непонятного. Поговорим об этом попозже… — Паулина встала и потянулась. — Господи, я не спала толком больше двух суток. Ты только посмотри, на кого я похожа!
— Прекратите кривляться! — Меня аж передернуло от ее демонстративного лицемерия. — Вы же прекрасно выглядите. Мне бы так в ва…
Я прикусила язык и с опаской взглянула на Паулину.
— Я выгляжу омерзительно! — без тени кокетства возразила Паулина и, повернувшись к зеркалу, стала внимательно себя рассматривать. — Вот завтра, когда мы как следует выспимся, попаримся в сауне, поплаваем в бассейне, позавтракаем с гренками и апельсиновым соком и проведем по паре часиков у приличного римского парикмахера, я буду выглядеть действительно прекрасно… — Она повернулась ко мне. — Такой план тебя устраивает, девочка?
— Хороший план, Паулина. Знать бы еще, что последует за визитом
— Все-таки ты русская! — Паулина вздохнула. — Даже несмотря на восемь лет жизни в Штатах. Это от привычки жить заботами страны, а не собственными проблемами. Давай доживем до завтра, а там видно будет. Так устраивает?
Я кивнула.
— Тогда собирайся! — Паулина сделала повелительный жест. — Постарайся сохранить свое новое лицо, поскольку до Рима ты летишь по британскому паспорту.
— В Риме будет организован торжественный ритуал прощания с Роми Шнайдер?
— И не только с ней.
— А Якоб нас выпустит?
— Ты имеешь в виду того носатого у дверей с выражением вечной скорби еврейского народа?
Я кивнула.
— Не просто выпустит, но еще и снесет наши вещи к машине и даже позаботится, чтобы ротозеи у входа не заглядывались на двух очаровательных дам…
Наиболее характерной особенностью профессионального шпиона является полное отсутствие у него характерных особенностей. Неразличимо слиться с толпой, ничем не выделяться и никак не выпячивать собственную индивидуальность и, тем более, значимость — это и есть приметы профессионального агента. С другой стороны, надо было хорошо знать Паулину, чтобы допустить даже гипотетическую возможность ее слияния с чем-либо вообще. Потому то, собственно, я нисколько не удивилась, когда наше такси гордо проплыло мимо зала вылетов парижского аэропорта Орли и, попетляв по двум или трем аэропортовским пандусам, припарковалось у входа в какое-то замысловатое строение, украшенное надписью на трех европейских языках: «Только для частных пассажиров. Вход по специальным пропускам».
Проехав на плоской ленте эскалатора метров триста, мы вышли у зеркальных дверей с табличкой Swiss Air, где нас дожидался коренастый мужчина с седыми казацкими усами и в роскошном костюме-тройке преуспевающего брокера с Уолл-стрита. И вообще я обратила внимание — стоило только Паулине появится где-нибудь даже на минуту, как рядом, словно из-под земли, тут же вырастали роскошные мужики (Якоб, естественно, не в счет. Впрочем, рядом с Паулиной я его так и не увидела).
За спиной коренастого красавца я разглядела небольшой, ярко освещенный ангар для частных пассажиров. Увидев Паулину, мужчина ослепительно улыбнулся и выдал пару дежурных фраз относительно погоды и безукоризненной внешности моей опекунши. Судя по выговору, мужчина был стопроцентным американцем с атлантического побережья. Затем седоусый удостоил меня коротким, СКАНИРУЮЩИМ взглядом, после чего гостеприимно махнул рукой в сторону самолета — серебристой двухмоторной «Сессны», хвост которой украшал белый крест на алом фоне. И мы направились к самолету под контролем седоусого американца, чей цепкий взгляд я физически ощущала спиной.
— Паулина, чей это мужчина? — вполголоса спросила я, когда мы поднимались по трапу.
— Не мой.
— А самолет?
— Судя по кресту — швейцарский.
— Я серьезно спрашиваю.
— Тогда считай, что мой.
— Подарок сослуживцев перед уходом на пенсию?
— Не хами.
— И кто оплачивает наш полет?
— Не ты.
— Надеюсь, и не вы?
— Ты становишься меркантильной, Валечка.
— А вы желчной.