Ностальгия по чужбине. Книга вторая

Шагал Йосеф

— Ясно, — кивнула я, все еще до конца не веря, что Ингрид может оказаться на свободе. — Где именно намечена акция?

— В Большом театре.

— Вы уверены, что ОН будет там?

— Абсолютно, — кивнул Горюнов. — Вместе с президентом Финляндии. Оба — с супругами. «Пиковая дама», исполнение государственных гимнов, короче, все по протоколу…

— Когда Мишин должен начать?

— Ровно через десять минут после начала второго акта.

— И никаких шансов хоть на неделю перенести покушение?

— Лично от меня ничего не зависит… Всеми узлами операции

занимается непосредственно Карпеня. Воронцов доверяет ему полностью и совершенно справедливо полагает, что чем меньше народу будет посвящено в технические детали, тем вероятней успех намеченного. Так что, Карпеня контролирует весь ход акции — люди, оружие, пароли, ну и, так далее. Любая моя попытка вмешаться тут же меня засветит. Понимаете?

— И ничего нельзя придумать? — Я впервые отступила от буквы инструкции — столь беспомощный вопрос, естественно, не мог прийти в голову авторам этой операции. — Совеем ничего?

— Боюсь, что нет…

И вот тут я ощутила первые симптомы наступающей паники — щеки запылали, а внутри, под сердцем, напомнил о себе неведомо кем вживленный, тревожно тикающий часовой механизм. Именно в такт этому ужасному тиканью, я лихорадочно искала выход, хоть какой-нибудь, но выход… В тот момент мною двигало и безгранично командовало единственное желание — как можно скорее закончить весь этот кошмар и вернуться домой не в цинковом гробу. Не будь в этой истории Витяни и беременной Ингрид, я, скорее всего, уже бы выскочила из машины, хватала такси и мчалась в Шереметьево, чтобы с первым же рейдом в любую сторону навсегда покинуть этот проклятый, приносящий мне одни несчастья, город.

Ни судьба «архитектора перестройки», ни стратегические замыслы ЦРУ и Моссада, ни даже глобальное будущее бывшей родины меня абсолютно не волновали. Я просто не думала о такой малозначительной ерунде. Если бы тогда, в машине Горюнова, кто-то неведомый шепнул мне на ухо: «Включай мозги на полную катушку, Валентина, ведь ты и представить себе не можешь, что именно от тебя зависит сейчас, в какую сторону качнется маятник Истории», я бы отмахнулась от этого голоса, как от приставучего комара, надсадно зудящего у носа и мешающего заснуть. Какое мне было дело до всех этих материй! Я сражалась только за себя, за свою семью и свое право жить так, как нравится мне, а не СИСТЕМАМ. Эти о себе сами позаботятся — с их-то возможностями!..

— Так что, Валентина Васильевна, в конце они не поженятся… — Пробормотал себе под нос Горюнов и повернул ключ зажигания.

— Что вы сказали? — голос Горюнова рывком выдернул меня из пучины абсолютно бесцельных раздумий. — Простите, я не расслышала…

— Я сказал, что ничего не получится.

— Нет, вы сказали что-то другое… — Я физически ощущала, как замедлил ход тикающий внутри механизм. — Что-то про женитьбу…

— Выражение есть такое… — Горюнов невесело усмехнулся. — Все будет хорошо, а в конце они поженятся. К сожалению, не про наш случай…

— А почему, собственно, не про наш? — ощущение радости от того, что противный механизм перестал тикать, было таким безмерным, что, позабыв об элементарных

правилах приличия, я выхватила изо рта генерала дымящуюся сигарету и с наслаждением затянулась. — Очень даже про наш! Еще как про наш!..

Горюнов с нескрываемой тревогой посмотрел на меня.

— С вами все в порядке, Валентина Васильевна?

— Вот сейчас, кажется, да! — я часто закивала. — Да не беспокойтесь вы так, генерал Горюнов. Просто вы подали мне потрясающую идею!..

— Какую именно? — Горбюнов скептически поджал губы.

— А почему с таким недоверием? — я тычком загасила в пепельнице вонючую сигарету. — Это ведь не моя идея, а ваша.

— О чем вы толкуете, не пойму?

— О женитьбе. Слушайте меня внимательно. При каких условиях свадьба физически не может состояться? Ну?..

Горюнов угрюмо молчал.

— При отсутствии одной из сторон, составляющих брак, — подсказала я.

— И что? — темные глаза Горюнова были переполнены недоумением.

— Господи!.. — Я почувствовала, что теряю терпение. — Если все генералы КГБ так же тупы, как вы, Горюнов, ничего удивительного в том, что здесь так просто можно ухлопать президента!.. Кто должен стрелять в Горбачева?

— Мишин.

— Резервный вариант существует?

— Нет.

— Вы уверены?

— Да, уверен… — Горюнов помедлил с ответом. — Вы же знаете, после известных… осложнений у нас не было времени.

— Значит, если Мишин по какой-то причине выпадет из этой операции, покушения не будет?

— Теоретически, да… — Горюнов выглядел обескураженным.

— А почему только теоретически?

— Потому, что на практике я не представляю себе, ЧТО может произойти с Мишиным…

— Я тоже. Но только пока…

Мне понадобилось еще несколько секунд, чтобы выстроить в голове примерную схему.

— Скажите, Горюнов, вы уверены, что Ингрид Кристианссен завтра улетает домой? Что это не уловка?

— Да.

— Завтра двадцать третье, — беззвучно бормотала я. — Пусть себе девочка спокойно улетает, ей рожать пора, а не с этими дебилами общаться… А двадцать четвертого… Или нет, лучше даже двадцать пятого… Чтобы острее почувствовали цейтнот… Вот тогда они завертятся… Отступать-то все равно некуда…

— У вас с головой все в порядке? — не без беспокойства в голосе осведомился Горюнов.

— К счастью, все, — кивнула я и вдруг увидела, что, казавшийся еще час назад таким уверенным в себе генерал КГБ, на самом деле дрейфит ничуть не меньше, чем я. — А если вы поймете меня до самого конца и сделаете то, что нужно будет сделать, то и с вашей гордо посаженной головой тоже ничего не случится. Слушайте меня внимательно, генерал-майор Горюнов. Двадцать четвертого, то есть, послезавтра, в десять утра мы с вами обязательно должны встретиться на том же месте, что и сегодня. При любых обстоятельствах, даже если начнется третья мировая война, понимаете? К этой встрече вы должны будете принести только одно бесспорное доказательство — что Ингрид Кристианссен действительно находится в Копенгагене и ей больше ничего не угрожает. Договорились?