Ностальгия
Шрифт:
Борелли просто-таки фонтанировал интересом. На взгляд Филипа Норта, гид доказывал очевидное. И он, и большинство остальных постепенно отдрейфовали прочь.
— «Закон природы, — процитировал русский, — состоит в том, чтобы затрачивать как можно меньше усилий, по возможности избегая неудобств». Природа не борется.
Наглядная тому иллюстрация — линия провисания самой обыкновенной бельевой веревки. Одна такая крепилась у стены; остальные даже взгляда на ней не задержали. Остались лишь Борелли с Луизой и Шейла. Гид отступил на шаг, любуясь произведенным эффектом.
— Как видите, веревка достигла состояния равновесия по отношению к тяготению. То, что мы называем принципом наименьшего действия. — Гид восхищенно покачал головой.
— Это прямо про меня, — выдохнул Борелли.
— Это почти поэзия, — согласился русский.
Луиза оглянулась на Шейлу — и закатила глаза. Повернувшись к ней, Борелли взял в руки Луизино ожерелье. И — разжал пальцы.
— Принцип тяготения — он везде.
— Это и ребенку понятно.
— Но прежде мы о нем толком не задумывались, верно?
— То же самое о чем угодно сказать можно, — пожала плечами Луиза.
Коренастый русский между тем деловито стягивал с себя пиджак и рубашку. Обнажив волосатую грудь, он помедлил, дожидаясь возвращения остальных. Шея загрубелая, обветренная… гид внезапно показался едва ли не стариком. Живот его исчертили шрамы от пуль и шрапнели.
— Мы говорили о том, что природа ленива по сути своей: про линию наименьшего сопротивления.
Широкое, унылое лицо; плохо выбритые складки. Горизонтально вытянув руки, он подбородком указал на полоски бледной кожи подмышек — а затем руки его словно сами собою упали, влекомые к земле тяготением.
Вот и грудь у него обвисла.
— Я уже не молод, — посетовал он.
— А я могу двадцатицентовые монетки под грудью удержать, — игриво похвасталась Саша Норту. — Кажется, таков критерий. Как бы то ни было, этот музей мне не по душе.
— Ш-ш, помолчи — и узнаешь что-то новое.
Тяготение подточило щеки гида, оттянув их к земле, заодно со складками кожи под подбородком, подпустило воздуху в веки: линия наименьшего сопротивления! Гид вновь надел рубашку. Кое-кто из туристов непроизвольно хмурился, пощипывая себя за подбородок.
— «Чтобы вещь стала интересной, надо просто смотреть на нее достаточно долго», [141] — процитировал русский.
Вспомнив о своих прямых обязанностях, гид внезапно упомянул про галстуки (хотя сам галстука не носил). Ведь поведение их напрямую зависит от тяготения. И он указал на галстук Джеральда.
141
Автор цитаты — французский романист Гюстав Флобер (1821–1880).
— Практически абсолютно, — кивнул Борелли.
— Ха-ха! — захохотал Гэрри.
— По-моему, он «с приветом», — шепнула Саша. — Какая, в сущности, разница! Милый, пойдем-ка отсюда.
Русские, они зачастую такие меланхолики.
— Не суетись и слушай, — одернул ее Норт. — И хватит вертеться!
— Это становится интересным, — кивнул Джеральд. — Многое из того, что он говорит, мы просто-напросто упустили. Совершенно неожиданная точка зрения.
Реконструкции: бурый валун на вершине холма из папье-маше, а ближе к середине зала — превосходный макет башни для испытаний ядерного заряда. Однако и это, и все прочее разом затмила виселица, что выжидательно чернела в нескольких шагах справа.
— История и тяготение.
— Ух ты!
Кто это сказал? Гэрри Атлас.
С первого взгляда было ясно: это не модель и не реконструкция. Деревянные ступеньки истерты. Джеральд пошарил под люком, заглянул в черный проем, сквозь который, брыкаясь, проваливаешься в вечность. То и дело наталкиваясь на согруппников, Кэддок выбирал подходящий ракурс для фотографии. Многим ли доводилось в жизни увидеть своими глазами настоящую виселицу? Для вящего эффекта Кэддок попросил, чтобы кто-нибудь поднялся на помост.
— Я могу! — вызвался Гэрри. Он картинно вывалил язык и закатил глаза.
— На вашем месте я бы не стал этого делать, — посоветовал Хофманн.
Гид не спускал с них глаз.
— Вы такие же, как американцы и канадцы. Вы мало знаете. В сущности, ничего.
— Иногда мы бываем шумны и крикливы, — подал голос Норт.
— А порою кажемся старомодными, — согласился Борелли.
— А у вас в Советском Союзе до сих пор применяется смертная казнь? — громко осведомился Хофманн, вновь возвращаясь к теме России.
— Ну, право! — совсем расстроилась Саша. — Это так ужасно!
— А где же наша Анна? — осведомилась миссис Каткарт. Тяжело дыша и балансируя локтями, она карабкалась вверх по наклонной плоскости.
— Так это ж Россия, верно? — ухмыльнулся Гэрри.
— Заткнись! — рявкнула Вайолет.
— Нам всем стоит его послушать, — кивнул Джеральд. — Ничего дурного в том нет.
В Центре, по-видимому, отлично понимали, какое впечатление производит виселица. Следующий небольшой раздел был посвящен спорту.
— Вы, конечно же, понимаете, что большинство видов спорта — это забавы с тяготением. Хотелось бы остановить ваше внимание на играх с мячом — и на гимнастике в частности. Истинный мастер — это просто-напросто тот, кто лучше прочих умеет нейтрализовать тяготение.
И гад принялся рассказывать о разнообразных способах «победить тяготение». Конечно же, почетное место отводилось бюсту Игоря Сикорского [142] и двум громадным серым лопастям с одного из его вертолетов. Неизменный спутник и фотопортреты первых советских космонавтов туристов не заинтересовали, что само по себе занятно; впрочем, Кэддок заявил, что даты приведены неправильные. Напротив, смутно знакомый рычаг с обрывком провода, помещенный под стекло, приковал к себе всеобщее внимание. Австралийцы вопросительно обернулись к гиду.
142
Игорь Иванович Сикорский (1889–1972) — российский и американский ученый-авиаконструктор. Создатель первого в мире серийного вертолета (США, 1940 год).