Новая притча

Петрожицкий Александр Иосифович

…и я опять встречаю рассвет. Это мои сны, которые нельзя назвать таковыми, нормальные сны мне больше не снятся. И это мой обычный цикл: проснуться два раза ночью, один раз на самом рассвете, ну а после уже как получится.

Времени 05.30.

Времени 07.00.

Я только заснул, и уже будят. Это Людмила Сергеевна, маленькая женщина с волшебными руками. Она часто напускает на себя строгость, но её легко рассмешить.

– Только уснул, – бормочу я, доставая из-под одеяла левую руку.

Людмила Сергеевна тут же вскипает:

– Так! Это не мои проблемы!

Она перетягивает мне руку жгутом, обязывает поработать кулаком и начинает готовить шприц. Я опять засыпаю и просыпаюсь оттого, что Людмила Сергеевна снимает жгут и уходит.

– А кровь? – бормочу

я.

Она показывает мне полную пробирку и делает на прощанье ручкой. Вы понимаете? Она проткнула мне вену, взяла кровь, а я и не проснулся. Кроме неё, во всём отделении есть ещё только Сашенька, хирургическая сестра, чьё прикосновение столь же легко, причём сразу видно, что ей это ровно ничего не стоит, она только так умеет. Когда она делает перевязку или снимает швы, человек может расслабиться и даже унестись мыслями.

Ну, всё – день начался. С соседней кровати слышится тяжкий вздох, затем ещё один и ещё. Это Витя. Адепт, апологет и паладин съестного. Не как тот скупердяй с шариком, который по принципу «лучше в нас, чем в унитаз». Там имела место вульгарная жадность, здесь же призвание, посвящение и самый смысл экзистенции. Вот мы: мы иногда делимся друг с другом конфетами, всякой выпечкой, а Витя среди нас единственный, кто никогда ничего никому не предложит. И это, повторюсь, не жадность, просто еда для него священна, и поделиться ею всё равно, что, скажем, для доброго христианина дать поносить кому-то свой нательный крест. Он и вздыхает сейчас в надежде, что кто-нибудь из ходячих проснётся и встанет. В принципе, рановато, но сегодня ему повезло: встаёт Володя из вновь прибывших. У него тоже несолидный перелом рёбер, и долго он здесь не залежится.

– Что, Вить, нужно чего? – спрашивает он с участием.

Вить вздыхает ещё жалобнее и начинает длинно рассказывать, как вчера физиотерапевт намучил ему ногу, и он всю ночь не спал. Володю это не слишком интересует, и он собрался идти дальше, но Витя начеку:

– Ладно, дай мне печёночки. В такой маленькой коробочке с пластмассовой крышкой.

Володя лезет в холодильник и некоторое время там роется.

– Не могу найти, нет тут никакой коробочки.

– Как нет? – встревожился Витя, – а на второй полке!

– С красной крышкой?

– Ну да!

– И это, по-твоему, маленькая?

Витя примиряюще трясёт головой. В коробочке печёночка, тушёная в сметане, и салат из помидор со сметаной же. Холодильник у нас работает исправно, поэтому мясо наверняка жестковато и сметана комочками, но это несущественно: Витя начинает есть. По внутренней силе этот момент сравним, например, с фразой «тонкие нервные пальцы коснулись клавиш, и полилась волшебная музыка». Я всё более прихожу к мысли, что Витя рождён, чтобы есть. Хотя он иногда читает и вступает в общий разговор. Он глуховат, сказались годы, проведённые в железных цехах родины, поэтому слышит он весьма избирательно и реагирует так же, но всегда бескомпромиссно, отрезая себе малейший путь к отступлению. Да, забыл: Витя худой, как щепка, ему под 60, и он здесь потому, что на остановке опрометчиво сошёл с тротуара и был сбит подоспевшей автомашиной. Недавно ему прооперировали ногу, и поскольку другие конечности в норме, решили его активизировать, приставив физиотерапевта Костю, но о нём сейчас не будем – дадим поесть человеку.

Ну вот, поел, теперь и время до завтрака веселей. Запил соком из пакета, берёт книгу и предаётся чтению. Вообще, читает он подолгу, и при этом у него такое лицо, что передать совершенно невозможно – ни пером, ни кистью, ни даже через Вестерн Юнион. Ну, разве придёт на ум чичиковский Петрушка.

Времени 07.45.

Ко мне уже прилетала утка на рассвете, и теперь я пытаюсь поступить плотником на судно. Это, естественно, иносказание, понимать его никто не обязан, поэтому я немного поясню. Слово «судно» уже прозвучало выше, а плотник это человек, умеющий работать с деревом. В частности, делать из него разные предметы, например, стул. Сейчас с этим полный порядок, а вот раньше, в самом начале, были проблемы морального толка. Помню, я долго просил врачей, чтобы дали мне костыли, я дойду до туалета, не могу я на судно! Они, конечно, игнорировали мои просьбы, но однажды, когда я вновь заострил вопрос, один из них спросил:

– А ногу ты куда денешь?

– Положу рядом на пол, – отвечал я, уверенный, что положу рядом на пол.

Врач взял меня за ногу, тогда в открытом гипсе, и вдруг поднял вверх. Не закричал я только из принципа.

– Ну что, положил?

Я активно затряс головой и назавтра же поступил плотником на судно. Ведь самое главное доходчиво объяснить, и тогда человек всё сделает как надо.

Времени 08.45.

Входит Тамара, это она сегодня дежурная сестра. Собственно, про Тамару нельзя говорить «входит», для этого у неё слишком яркий темперамент, слишком сильное тело. Крупноватое, но весьма соблазнительное, смотреть на неё приятно. Итак, дверь распахнулась, и в палату ворвалась Тамара, рыжие кудри вразлёт, вокруг тела вихрятся потоки энергии внешнего мира.

– Так! Быстренько убираем тряпки и пакеты и всё с подоконников!

И убегает.

Сегодня же пятница, профессорский обход! Всю неделю ежедневный простой обход, а в пятницу больных посещает зав. отделением в сопровождении внушительной свиты и лично вникает в каждый случай. У него в меру длинные седые волосы (из-под шапочки видно), безусловное значение во взгляде, умеренная фундаментальность в лице и вполне профессорский возраст. Он подходит к Витиной кровати и начинает вникать в его случай под объяснения Олега Павловича, нашего лечащего врача. Наклоняется, чтобы осмотреть Витину ногу, отклоняется, просвечивая на окно рентгеновские снимки, и почти вся свита в точности повторяет его движения. Следующая кровать моя. Олег Павлович опять показывает профессору снимки, которые за час до этого извлёк из-под моего матраса, и рассказывает про ногу. Профессор внимательнейшим образом её осматривает. Затем Олег Павлович переходит к руке: позавчера с неё сняли гипс, мама часа два отмачивала её и отмывала в воде с бактерицидным мылом, и теперь вид у руки вполне презентабельный. Дело в том, что она срастается криво, и это видно теперь воочию, поэтому Олег Павлович предложил два решения: или мне вытягивают руку и после кладут снова в гипс, но это минимум на полтора месяца, или в руку вставляют пластину, и тогда она становится оперативной в самое короткое время. Пластину! У меня и тени сомнения не мелькнуло, так я устал лежать. Почему лежать? А кто же мне разрешит костыли, если одна рука сломана и не в гипсе? Ах, почему руку не прооперировали вместе с ногой? Потому что кожные покровы после аварии были в неподобающем состоянии. Вот примерно об этом идёт сейчас высокоучёная беседа. Я молчу и благожелательно на всех поглядываю.

– Подними-ка руку, – говорит вдруг профессор.

Я поднимаю.

– А пальцы шевелятся?

Да, и пальцы шевелятся.

– А ну-ка распрями в локте. Что, больно?

Я морщусь и распрямляю, сколько могу.

– Ну, а вот так? – профессор сжимает свою руку в кулак и начинает им вертеть, как если бы дверь открывал.

Это самое болезненное, но я стараюсь повторить вслед за ним.

Профессор переглядывается с ассистентом, который всегда стоит ближе всех. Это самый нелепый персонаж, который, несмотря на близость к профессору, кажется из всей компании наиболее далёким от медицины. У него лицо тайно пьющего монаха, шапочку он носит, как держал бы меч человек, всю жизнь бывший писцом, и в нагрудном кармане его халата сложенный стетоскоп, что только увеличивает комичность образа. Итак, профессор переглянулся с ним и спросил как бы у себя:

– И так срастётся, а?

Ассистент важно кивает.

– Всё, не нужно операции.

Я опешил, а профессор уже перешёл к следующей кровати.

Времени 09.00.

09.00?? Ну, это я хватил! Ещё завтрака не было, а я уже прокрутил профессорский обход. Это обычный бывает до завтрака, как раз от девяти до десяти, а профессорский – никак не раньше одиннадцати.

Проснулся Пётр. Ночью он сходил к Володе и получил ещё один обезболивающий укол, поэтому утром спал в полную силу. Я слышу, как он тихонько запел: