Новая реальность
Шрифт:
— Простой, временами может быть жестким, и неподкупный, — Петька задумался. — Отец часто шутил, что от того его семейство и бедное такое. — Я кивнул. Именно такую характеристику мне на него Ушаков принес, когда кандидатуры на пост начальника полиции предлагал. Сам уже понимает Андрей Иванович, что не справляется. Для полицейских дел нужны именно что полицейские, нечего там Тайной канцелярии делать. — За Натаху просить тебя, государь, Петр Алексеевич, бесполезно? — Шереметьев даже не спрашивал, он утверждал.
— Это был ее выбор, Петя, — я отвечал тихо. — Я не заставлял ее ни замуж за Ваньку бежать, ни в путь далекий собираться. Думаю, что и ты над сестрой власти уже никакой не имеешь.
— Я ее без приданного грозил оставить. И Ваньке грозил, но они уперлись, что любят друг друга и ему все равно, что она бесприданница, он сам скоро гол как сокол останется. Что, если это не проверка их чувств, то что тогда считать проверкой?
— Да, даже завидно где-то становится, — я передернул плечами. — Но даже ради Натальи, не могу я смягчить участь Долгорукова. Слишком Ванька провинился передо мной.
— Я понимаю, потому и не осуждаю, — Петька снова вздохнул. — Будем свечки ставить, чтобы все обошлось, и они и взаправду землю обетованную нашли, как Борька Юдин пишет. — Он замолчал, затем встряхнулся. — Пойду я в приказ, может тоже что смогу выяснить, что стряпчие пропустили, думая, что ерунда это.
Он вышел, насвистывая что-то бравурное. Мы с Репниным проводили его взглядами.
— Этот не предаст, — наконец сказал Репнин. — Столько лет верен был, даже когда почитай в опале находился.
— Я знаю, Юра. Петька мне предан был еще в то время, когда наследники каждый день менялись, в зависимости от дедова настроя. Не для корысти ради, а просто потому что считал, что так будет правильно Петр Шереметьев возле меня обретался. Только я вовремя не увидел этого блеском забав, Долгорукими созданными, ослепленный.
— Главное, что сейчас прозрел, — Репнин сказал это тихо. Так тихо, будто надеялся, что я не услышу. Я услышал, но промолчал, потому что нечего было ответить. Репнин тем временем продолжил как ни в чем ни бывало. — А что, Елизавету Петровну и впрямь за Надир-шаха отдашь?
— В гарем? Православную царевну? Бог с тобой, — я махнул рукой. — Никогда не заставлю я Лизку вере своей изменить. Вот ежели сама захочет, тогда препятствий чинить не буду. И, знаешь, ведь всякое может произойти: Надир-шах красавец мужчина, закаленный в боях бесконечных воин. Такие женщинам нравятся. Вдруг у Лизки, где засвербит, на его мужественность глядючи, и она сама в жены к нему побежит впереди его коня? Я ее неволить в этом случае не буду, — я покачал головой. В это время в комнату проскользнул Митька и принялся убирать со стола.
— Демидов у дверей мается, — как бы невзначай бросил он, ставя на тяжелый поднос серебряный кофейник. — Сказать ему чего, или пущай пока ожидает?
— Скажи, что сейчас приму. Да, приготовь сбитня и чая душистого. Сомневаюсь, что Акинфий Никитич кофеем балуется, — я кивнул Репнину, который быстро поднялся, схватил брошенное на стол письмо, тщательно сложил его, и спрятал за пазухой.
— Мне присутствовать? — деловито спросил адъютант, который по совместительству был секретарем, но скоро я его все же разгружу, а то он загнется у меня от таких нагрузок.
— Присутствуй, может поручения какие по ходу разговора всплывут, — я думал недолго, прежде, чем принять решение. Разговор с Демидовым предстоит тяжелый. Для меня, вряд ли для него. Этот колос я, конечно, могу снести, но вот вопрос, а дальше что? На заводах Демидова сейчас и еще очень долго будет вся промышленность Российской империи держаться.
Репнин занял место за соседним столиком, расположив на нем писчие принадлежности. Митька, дождавшись, когда мы примем приличный вид, вышел, груженный посудой, и практически сразу в кабинет, который мне заменял и гостиную, и столовую, и библиотеку вошел Демидов. С полминуты я смотрел на его спокойное лицо уверенного в себе человека. Богат, не скрывает богатства, но и сильно не кичится им. Я смотрел и ловил себя на мысли, что этот жесткий и прожженный делец мне нравится.
— Присаживайся, Акинфий Никитич, — я махнул на кресло за столом напротив моего. — В ногах правды нет, — дождавшись, когда он усядется, я продолжил. — И что же привело тебя так далеко, да еще и в самые морозы и метели?
Демидов без лишних слов сунул руку в карман, Репнин слегка напрягся и приподнялся на стуле. Надо же, беспокоится. Но зря. Демидов не идиот, чтобы что-то мне сделать. К тому же, Михайлов лично обыскивает посетителей, прежде чем к моему величеству пускать. Он вообще параноить любит, все простить себе не может, что тогда на охоте умудрился потерять. Акинфий Никитич покосился на привставшего адъютанта, усмехнулся краешком губ и положил на стол передо мной два бруска, с клеймом его заводов посредине.
— На Алтае нашли. Хорошие залежи, и реки золотоносные. Я уж и заводики начал закладывать под это дело.
— Вижу, — я с каким-то благоговением провел пальцем по брускам. — Но у государства на такие месторождения монополия, — я поднял на него глаза.
— Вот об этом и договариваться приехал. — Он замолчал, затем решительно продолжил. — Дозволь разработки вести. От твоего имени. Так оно лучше же для всех будет, я в состояние мелкое жулье отвадить.
— Знаю, Акинфий Никитич, что за Уралом ты власть большую имеешь, — я убрал руки и откинулся на кресло. — И на какой процент рассчитываешь?
— Пятнадцать, — я приподнял бровь. Не обделяет себя Демидов. Но, с другой стороны, в тайге один хозяин — медведь, и прав Демидов, если я сейчас выеб… хм, зарублю его начинание, то ни копейки я с тех копий не увижу, или же пол армии нужно будет посылать, чтобы уберечь от посягательств. Думай, голова, думай, что делать?
— А правду ли молвят, что деньгу свою ты чеканишь в своих подвалах? — я тянул время, ответ Демидову нужен был прямо сейчас. Иначе возникнут никому не нужные напряжения. Но я могу ставить свои условия, и он это знает. Что мне нужно прежде всего? Что?