Новая земля
Шрифт:
"Андрей, я пришла сегодня не для того, чтобы все уладить; ты не долженъ этого думать. Я просто не могла дольше выдержать, пока я не увижу кого-либо изъ васъ".
"Я этого и не думалъ!" сказалъ онъ; "я только радовался, что ты пришла. Вдь и дти не хотли тебя отпускать".
"Я ни одной минутки не собиралась проситъ тебя о томъ, о чемъ я просила тебя раньше; нтъ, все это миновало, я сама это знаю. И я бы не могла даже вернуться, каждый разъ, когда ты смотришь на меня… когда ты только кланяешься мн, я вся вздрагиваю. Я знаю, для насъ обоихъ это было бы невыносимо. Но, можетъ быть, я могла бы въ среднюю комнату приходитъ, въ среднюю комнату"…
Тидеманъ опустилъ голову, его тайная надежда исчезла. Она не хотла больше возвращаться, все исчезло. Эти мсяцы сдлали то, что она смотрла теперь на вещи
"Проходи, Ханка, приходи часто, каждый день", сказалъ онъ. "Ты вдь приходишь не ко мн, а"…
Она смотрла въ землю.
"Нтъ, къ теб. Къ сожалнію къ теб. Я до сихъ поръ никогда не знала, что это значить быть кмъ-нибудь всецло увлеченной. Я не двигаюсь безъ того, чтобы не думать о теб; я вижу тебя везд, гд бы я ни хала или стояла. Съ той лтней поздки на катер я какъ бы ослплена тобой, да, я не должна была бы все это говоритъ, но какъ часто, когда я сидла одна тамъ, внизу, въ своей комнат, и… я прижимала руки къ себ, когда я думала о теб. Правда, я ничего подобнаго никогда еще не испытывала, нтъ, все время шло очень плохо, пока ты не потерялъ своихъ денегъ; но вотъ тогда ты какъ-то сразу сдлался совсмъ другимъ человкомъ, ты высоко поднялся надъ всми другими, я никогда не забуду, какъ ты стоялъ у руля и управлялъ имъ, я забывала тебя прежде, я забывала самое себя; это было такъ давно, мн кажется, что это было много лтъ тому назадъ, но тогда ты не былъ такой, какъ теперь, Андрей, теперь я не могла бы тебя забыть. Я была счастлива, когда встрчала тебя хотъ на улиц, и я чаще видла тебя, нежели это ты думаешь. Какъ-то разъ мы встртились съ тобой въ магазин, ты, можетъ быть, не помнишь этого, но я хорошо помню, ты поднялъ мн свертокъ; я такъ смутилась, что я даже не знаю, какъ я добралась до дому, а ты вдь мн не сказалъ ни слова. Ахъ да, тяжело наказана, но"…
"Но, Ханка, вдь не все же исчезло", перебилъ ее Тидеманъ.
Онъ поднялся, выпрямился, онъ весь дрожалъ и смотрлъ на нее, какъ она сіяла; зеленые глаза казались золотистыми при ламповомъ освщеніи, ея грудь опускалась и поднималась. Она тоже поднялась.
"Да, но… ты больше не можешь меня любить. Нтъ, не говори, я не хочу, нтъ, милый Андрей, я не хочу. Да, если бъ я любила тебя меньше…. можетъ быть, если бъ я любила тебя меньше. Ты не можешь забыть всего, что было, это невозможно".
Она взялась за шляпу и пальто.
"Не уходи, не уходи!" сказалъ онъ умоляющимъ голосомъ. "Я ничего не помню, что было, ничего, я самъ былъ виноватъ въ томъ, что ты ушла; послушай меня. Мысль о теб никогда не покидала меня, прошло такъ много времени съ того дня, когда я былъ счастливъ, такъ много лтъ. Ты помнишь, какъ было въ начал, въ начал — здсь? Мы были всегда вмст, мы одни вызжали съ тобой, мы бывали у нашихъ знакомыхъ, принимали гостей у себя и радовались этому и во всхъ комнатахъ у насъ былъ свтъ. Но вечеромъ мы шли въ твою комнату, намъ надодали вс другіе и мы хотли бытъ одни. Ты тогда говорила, что теб хочется выпить со мной стаканчикъ и смялась и пила со мной, несмотря на то, что такъ уставала, что едва могла раздться. Ахъ нтъ, Ханка! Это было три года тому назадъ, а можетъ быть и четыре… И теперь все такъ же, все какъ прежде въ твоей комнат; хочешь посмотрть? Поврь мн, мы ничего тамъ не тронули, а если ты хочешь тамъ остаться… А знаешь, что касается меня, мн придется сегодня ночью поработать въ контор; тамъ внизу, по всей вроятности, уже лежитъ цлая куча писемъ, а средняя комната осталась совсмъ такой, какой ты ее оставила, можешь въ этомъ убдиться".
Онъ открылъ дверь, она пошла вслдъ за нимъ, тамъ горлъ огонь; увидя это, она вошла. Нтъ, разъ онъ этого хочетъ, если онъ хочетъ… Она опять здсь можетъ остаться, онъ такъ сказалъ, онъ беретъ ее обратно. Она стояла, задыхаясь отъ радости, она ничего не могла говорить; ихъ глаза встртились, онъ притянулъ ее къ себ и поцловалъ ее, какъ въ первый разъ, какъ тогда, три года тому назадъ. Она закрыла глаза, и въ то же самое мгновеніе онъ почувствовалъ, что ея руки обнимаютъ его.
X
Наступило утро.
Проснулся городъ, громко стучатъ молоты на верфяхъ и въ улицы медленно възжаютъ крестьянскія телги. Это старая исторія. На площадяхъ собираются люди, открываются лавки, шумъ все усиливается и бушуетъ, а внизъ и вверхъ до лстниц карабкается маленькая больная двочка съ газетами, съ своей собакой.
Все это старая исторія
Но лишь къ двнадцати часамъ на "Углу" собираются молодые, свободные люди, имющіе возможность длать что хочется и долго спать. Тамъ стоятъ нсколько замчательныхъ лицъ: Мильде, Норемъ и Ойэнъ, двое изъ нихъ въ пальто, одинъ въ плащ, - Оэйнъ. Холодно, они мерзнутъ; они стоятъ, погруженные въ свои собственныя мысли, и не разговариваютъ; даже когда неожиданно появился между ними Иргенсъ, въ хорошемъ расположеніи духа и изящный, какъ самый изящный человкъ въ город, разговоръ не принялъ боле оживленнаго характера. Нтъ, было черезчуръ рано и черезчуръ холодно. Черезъ нсколько часовъ будетъ уже совсмъ другое. Ойэнъ объявилъ о своемъ самомъ послднемъ стихотвореніи въ проз "Спящій городъ", ему удалось сегодня ночью довести его почти до половины, онъ началъ писать на цвтной бумаг и нашелъ это очень удобнымъ. Нтъ, вы представьте себ тяжелый, давящій покой надъ спящимъ городомъ; его дыханіе, — это потокъ, который можно разслышатъ на разстояніи десяти миль. Проходятъ часы, проходитъ безконечно длинное, длинное время — вдругъ просыпается чудовище и начинаетъ потягиваться. Вдь можно изъ этого что-нибудь сдлать.
И Мильде высказалъ свое мнніе, что можно очень многое изъ этого сдлать, если все пойдетъ хорошо, онъ давно уже опять сдлался другомъ Ойэна. Теперь Мильде работаетъ надъ своими каррикатурами къ "Сумеркамъ Норвегіи". Да, онъ уже сдлалъ нсколько смшныхъ каррикатуръ и безпощадно высмялъ несчастное стихотвореніе.
Норемъ ни слова не говоритъ.
И вотъ на улиц появился вдругъ Ларсъ Паульсбергъ; журналистъ Грегерсенъ идетъ рядомъ съ нимъ, теперь группа стала увеличиваться, каждый ее замчаетъ, ихъ такъ много собралось на одномъ мст. Литература иметъ перевсъ, литература заполонила весь тротуаръ; люди проходящіе мимо, ищутъ предлога, чтобы снова вернуться и посмотрть на этихъ шестерыхъ мужчинъ въ пальто и въ плащахъ. Мильде тоже возбуждаетъ вниманіе; и у него нашлись средства для новаго костюма.
Грегерсенъ осмотрлъ этотъ костюмъ сверху до низу и сказалъ:
"Ты вдь не заплатилъ за него?"
Но Мильде не слышалъ его, все его вниманіе было обращено на одиночку, шагомъ хавшую по улиц. Ничего особеннаго не было въ этой одиночк, разв только то, что она хала шагомъ. А кто сидлъ въ ней? Дама которую Мильде не зналъ, хотя онъ зналъ весь городъ. Онъ спросилъ остальныхъ мужчинъ, знаютъ ли они ее; Паульсбергъ и Ойэнъ одновременно схватились за лорнеты и вс шесть человкъ внимательно уставились на даму; но никто изъ нихъ не зналъ ея.
Она была необыкновенно толста и сидла тяжело и развалившись въ экипаж. У нея былъ вздернутый носъ, она высоко держала голову; красная вуаль на ея шляп спускалась ей на спину. Только боле пожилые люди, оказывается, знали ее и кланялись, а она отвчала на поклоны съ выраженіемъ полнйшаго равнодушія.
Какъ разъ въ ту минуту, когда она прозжала мимо "Угла", Паульсбергу промелькнула мысль и онъ сказалъ улыбаясь:
"Но, Боже мой, вдь это фру Гранде, фру Либерія".
Теперь и остальные узнали ее. Да, это была фру Либерія, прежняя веселая фру Либерія. Журналистъ Грегерсенъ даже поцловалъ ее какъ-то разъ, 17-го мая, подъ веселую руку. И ему вспомнился этотъ день. Это было давно, очень давно. "Нтъ, неужели это была она" сказалъ онъ. "Какъ она пополнла. Я совсмъ не узналъ ея, я долженъ былъ бы поклониться".
Да, это вс должны были бы сдлать, вс знали ее.
Но Мильде утшилъ себя и другихъ, говоря:
"Какъ можно ее узнать, если встрчаешься съ ней такъ рдко? Она никогда не вызжаетъ, нигд не показывается, ни въ чемъ не принимаетъ участія; она постоянно сидитъ дома и массируется. Я тоже долженъ былъ поклониться, но… Но я отношусь легко къ этому преступленію".
Иргенсу вдругъ пришла ужасная мысль; онъ не поклонился, фру Гранде могла разсердиться на него за это: она можетъ заставить своего мужа измнить его мнніе относительно преміи. Да, она имла очень большое вліяніе на мужа, это было всмъ извстно; что если завтра днемъ адвокатъ пойдетъ съ докладомъ къ министру.