Шрифт:
ГЛАВА I
Нжный, золотистый металлическій ободокъ показался на восток, гд выходитъ солнце. Городъ начинаетъ пробуждаться; тутъ и тамъ слышенъ отдаленный шумъ большихъ тяжелыхъ телгъ, възжающихъ въ улицы со всякимъ рыночнымъ товаромъ: сномъ, дровами, мясомъ и проч. За ночь мостовыя немного подмерзли, и отъ телгъ несется грохотъ. Былъ конецъ марта.
Въ гавани все тихо. Порой показывается на палуб сонный матросъ. Изъ корабельныхъ кухонь поднимается дымъ; полуодтые шкипера высовываютъ головы изъ люковъ и смотрятъ, какая погода; море спокойное, флюгера не шевелятся. Вотъ открывается первая дверь въ склад, - тамъ видны цлыя груды ящиковъ, мшковъ, веревокъ, бочекъ; люди работаютъ канатами и тачками; они не совсмъ еще проснулись и зваютъ широко раскрытыми бородатыми ртами. Къ пристанямъ подходять паромы; съ нихъ снимаютъ и тащатъ товаръ, нагружаютъ на телги и увозять. На улицахъ открывается одна дверь за другой, поднимаются шторы; мальчики подметаютъ магазины и обтираютъ пыль съ прилавковъ. Въ магазин Генрихсена сынъ уже сидитъ за своей конторкой и просматриваетъ только что полученную почту. Какой-то молодой человкъ тащится усталыми, сонными шагами черезъ желзнодорожную площадь; онъ возвращается съ попойки отъ одного товарища и совершаеть свою утреннюю прогулку.
У пожарной части онъ встрчаетъ своего знакомаго, возвращающагося тоже изъ какого-то собранія; они кланяются другъ другу.
„Ты уже всталъ, Ойэнъ?“ спрашиваетъ первый.
„Да, т.-е. я еще не ложился“, отвчаетъ другой.
„Я тоже“, говоритъ первый; „покойной ночи!“
Онъ идетъ дальше, — ему смшно, что онъ средь бла дня говоритъ „покойной ночи“. Это еще очень молодой человкъ, полный надеждъ; его имя два года тому назадъ сдлалось сразу извстнымъ, когда онъ написалъ большую лирическую драму. Это Иргенсъ, — вс его знаютъ. Онъ носить лакированные башмаки, а его закрученные усы и блестящіе черные волосы придаютъ ему очень молодцоватый видъ. Онъ проходить черезъ рынокъ; ему интересно смотрть на крестьянъ, какъ они одинъ за другимъ прозжаютъ по улицамъ и занимаютъ вс рынки города своими телгами. Ихъ лица загорли отъ весенняго солнца, вокругъ шеи у нихъ толстые, шерстяные платки, а руки сильныя и грязныя. Они такъ озабочены тмъ, чтобы продать свой скотъ на убой, что зазываютъ даже его, молодого безсемейнаго двадцатичетырехлтняго человка, лирика, который равнодушно прогуливается, чтобы разсяться.
Солнце поднимается выше. Улицы начинаютъ кишть экипажами и людьми; черезъ короткіе промежутки раздаются свистки фабрикъ изъ городскихъ предмстій и съ желзнодорожныхъ станцій; базаръ становится все многолюдне и многолюдне; дловые люди мечутся взадъ и впередъ; нкоторые изъ нихъ дятъ завтракъ, завернутый въ газетную бумагу. Какой-то человкъ везетъ телжку съ цлымъ возомъ свертковъ и мшковъ; онъ доставляетъ товаръ на домъ; онъ запрягъ себя, какъ лошадь, и въ то же время смотритъ въ свою записную книжку, гд у него адреса.
Какой-то ребенокъ безъ передышки бгаетъ съ утренней газетой, — это двочка, страдающая пляской св. Вита; ея маленькое тльце качается во вс стороны, она дергаетъ плечами, останавливается, потомъ снова бжитъ отъ двери къ двери, взбирается по лстницамъ на высокіе этажи, звонитъ, оставляетъ газету и снова спшитъ. Съ двочкой собака, — маленькая собачка; она хорошо дрессирована и повсюду сопровождаетъ ее.
Все въ движеніи, шумъ растетъ.
Онъ начинается на фабрикахъ, на корабельныхъ верфяхъ, въ механическихъ мастерскихъ, лсопильняхъ; онъ смшивается съ грохотомъ экипажей и съ человческими голосами, заглушается какимъ-нибудь пароходнымъ свисткомъ, рзкій звукъ котораго поднимается кверху, какъ дрожащій лучъ; онъ сосредоточивается на большихъ рынкахъ, и, наконецъ, весь городъ охватывается страшнымъ шумомъ. А среди всей этой суматохи почтальоны съ сумками разносятъ извстія о курс изъ другихъ странъ; великая поэзія торговли охватываетъ весь городъ, — пшеница въ Индіи и кофе на Яв въ цвту, а испанскіе рынки требуютъ рыбы, очень много рыбы для поста.
Восемь часовъ. Иргенсъ идетъ домой. Онъ проходитъ мимо магазина Генрихсена и ршается заглянуть туда на минутку.
У бюро все еще сидитъ сынъ хозяина фирмы, — молодой человкъ въ шевіотовомъ костюм; у него большіе голубые глаза, хотя цвтъ лица темный; непокорный завитокъ волосъ свшивается ему на лобъ. Высокій, рзкій, отчасти скрытный, онъ иметъ видъ тридцатилтняго мужчины. Товарищи цнятъ его, потому что онъ часто помогаетъ имъ деньгами или разными съдобными товарами изъ погреба своего отца.
„Доброе утро“, говоритъ Иргенсъ.
Тотъ удивленъ, онъ отвчаетъ:
„Какъ, это ты? Ты уже всталъ?“
„Да, т.-е. я еще не ложился“.-
„А, это другое дло. А я ужъ здсь сижу съ пяти часовъ и уже телеграфировалъ въ три страны“.
„Боже мой, ты, вдь, знаешь, что я отношусь совершенно равнодушно къ твоей торговл. Я хочу лишь объ одномъ тебя спроситъ, Олэ Генрихсенъ, — не найдется ли у тебя для меня рюмка водки?“
Оба выходятъ изъ конторы, проходятъ черезъ магазинъ и спускаются въ погребъ. Олэ Генрихсенъ быстро достаетъ бутылку; онъ ждетъ каждую минуту въ контору отца, — оттого онъ такъ спшитъ; отецъ очень старъ, но, несмотря на это, нельзя было поступать противъ его воли.
Иргенсъ пьетъ и говоритъ:
„Могу я остатокъ взятъ съ собой домой?“ Олэ Генрихсенъ утвердительно киваетъ головой.
Когда они снова возвращаются въ магазинъ, онъ выдвигаетъ ящикъ изъ стола, а Иргенсъ, понявъ его знакъ, опускаетъ свою руку и достаетъ что-то, что онъ кладеть себ въ ротъ. Это кофе, жженый кофе для уничтоженія запаха.
ГЛАВА II
Въ два часа люди прогуливаются большими группами взадъ и впередъ, разговариваютъ и смются, кланяются другъ другу, улыбаются, киваютъ, поворачиваются и зовутъ; въ воздух носится сигарный дымъ и развваются дамскія вуали; пестрое мельканіе свтлыхъ перчатокъ и носовыхъ платковъ, приподнятыхъ шляпъ и тросточекъ распространяется по всей улиц, а экипажи съ мужчинами и дамами въ блестящихъ костюмахъ проносятся мимо. Нсколько молодыхъ мужчинъ стоятъ на перекрестк. Это цлый кружокъ знакомыхъ, — два художника, два писателя, купецъ и человкъ безъ опредленныхъ занятій — все тсно сплоченные товарищи. Ихъ костюмы очень разнообразны; нкоторые уже сняли пальто, другіе все еще носятъ длинныя пальто на подкладк и съ поднятымъ воротникомъ, какъ въ самые большіе холода. Группа эта всмъ знакома. Къ ней присоединяются новыя лица, нкоторые уходятъ, наконецъ, остается молодой толстый художникъ по имени Мильде и актеръ съ вздернутымъ носомъ и сладкимъ голоскомъ; кром того Иргенсъ и адвокатъ Гранде изъ великаго рода Грандовъ. Но самый значительный изъ нихъ — Паульсбергъ, Ларсъ Паульсбергъ, авторъ полудюжины романовъ и научнаго труда о прощеніи грховъ. Его называли громко поэтомъ, хотя тутъ были Иргенсъ и писатель Ойэнъ. Актеръ застегиваетъ свой сюртукъ до самой шеи, — ему холодно.
"Нтъ, весенній воздухъ для меня черезчуръ рзокъ," — говоритъ онъ.
"А для меня совершенно наоборотъ", замчаетъ адвокатъ.
"Я готовъ кричать во все горло. Что-то трепещетъ во мн, кровь кипитъ и какъ бы манитъ на охоту". И маленькій согнутый юноша выпрямился при этихъ словахъ и посмотрлъ на Паульсберга.
"Да, посмотрите-ка на него!" замтилъ насмшливо актеръ. "Мужчина все-таки мужчина", сказалъ евнухъ.
"Что ты хочешь этимъ сказать?"
"Ничего, сохрани меня Богъ. Но ты съ твоими лакированными башмаками и цилиндромъ собираешься на охоту за рысью, не такъ ли?"
"Ха, я констатирую, что актеръ Норемъ сдлался остроумнымъ. Это нужно цнить".
Они говорили съ большой свободой обо всемъ, вставляли съ легкостью слова, длали быстрыя нападенія и во всякое время имли отвтъ наготов. Отрядъ кадетъ прошелъ мимо.
"Есть что-то нахальное въ походк у этихъ военныхъ", говоритъ Иргенсъ. "Они не проходятъ мимо, какъ вс смертные, а какъ-то выступаютъ".
Самъ Иргенсъ и художникъ засмялись, но адвокатъ быстро посмотрлъ на Паульсберга, черты котораго ни на минуту не измнились.
Паульсбергъ сказалъ нсколько словъ о выставк картинъ и замолчалъ.
Посл этого перешли къ вчерашнему дню въ Тиволи, потомъ къ политик. Они произнесли свой приговоръ надъ руководящей партіей Стортинга, предлагали зажечь дворецъ и завтра днемъ провозгласить республику; художникъ угрожаетъ возстаніемъ рабочихъ. "Знаете ли вы, что сказалъ мн президентъ съ глазу на глазъ: что онъ никогда и ни за что не пойдетъ на компромиссъ; онъ или согнетъ Унію, или сломаетъ ее. Согнетъ или сломаетъ, въ буквальномъ смысл: А кто знаетъ президента…"