Новая земля

Гамсун Кнут

"Да, я понимаю."

Оба сидли нкоторое время молча. Олэ тихо спросилъ:

"Да, но что же у твоей жены есть… я хочу сказать, любитъ она другого?"

"Разумется," отвчалъ Тидеманъ. "Это выпало на долю одного…"

"А ты знаешь, кто онъ?"

"Какъ мн не знать этого! Но я этого не скажу никогда. Но я впрочемъ этого не знаю, откуда мн это знать. Кром того, едва ли она любить другого. Можетъ быть, ты думаешь, что я ревную? Пожалуйста, не воображай этого, Олэ; благодаря Бога, я умю держать въ рукахъ свой разсудокъ. Короче говоря, она не любитъ другого, какъ это люди предполагаютъ; все это не что иное, какъ шутка съ ея стороны. Можетъ быть, черезъ нкоторое время она снова придетъ и скажетъ: "Давай устроимъ снова нашу семейную жизнь и будемъ жить вмст." Я говорю теб, что это во всякомъ случа очень возможная вещь, я хорошо знаю ее. Съ недавнихъ поръ она снова полюбила дтей; я никого не знаю, кто бы такъ любилъ своихъ дтей, какъ она за послднее время. Ты долженъ прійти къ намъ въ гости… Помнишь, когда мы только что поженились? Да? Во всякомъ случа, недурная она была невста? Такой нельзя было бы пренебречь, не правда ли? Ха-ха-ха — ну что же, Олэ? Но ты долженъ бы теперь ее увидать; я хочу сказать, въ домашней обстановк, съ тхъ поръ, какъ она начала снова привязываться къ дтямъ. Этого нельзя описать. Она носитъ теперь черное бархатное платье… Нтъ, въ самомъ дл, ты долженъ какъ-нибудь прійти къ намъ…"

"Благодарю тебя, непремнно."

"Мн кажется, что Ханка теперь по всей вроятности дома; такъ что я пойду посмотрю, не случилось ли чего-нибудь."

Оба товарища допили стаканы и встали другъ противъ друга.

"Да, да, я надюсь, что все пойдетъ къ лучшему," сказалъ Олэ.

"Ахъ да, все устроится къ лучшему", сказалъ также Тидеманъ. "Спасибо за сегодня, тысячу разъ спасибо, ты мой хорошій другъ. Насколько мн помнится, я никогда не проводилъ еще такого хорошаго часа".

"Итакъ, скоро ли я тебя увижу? Ты будешь мн очень нуженъ."

"Да, я скоро приду. Послушай!" Тидеманъ остановился въ дверяхъ и еще разъ обернулся. "То, о чемъ мы говорили, мы никому не скажемъ, не правда ли? И въ четвергъ не покажемъ и виду, какъ будто ничего не случилось…"

Тидеманъ ушелъ.

ГЛАВА IV

Вечеръ опускается на городъ. Дла. кончаются, магазины закрываются, газъ потушенъ. Старые, посдвшіе хозяева запираются въ свои конторы, зажигаютъ лампы, достаютъ бумаги, справляются въ толстыхъ кассовыхъ книгахъ, заносятъ число, сумму и задумываются.

Между тмъ съ пароходовъ доносится непрерывный шумъ, — они до самой поздней ночи нагружаются и выгружаются.

Десять часовъ, одиннадцать. Кофейни биткомъ набиты, наплывъ постителей громадный; по улицамъ ходятъ всевозможные люди въ лучшихъ своихъ одеждахъ, провожаютъ другъ друга, свистятъ женщинамъ и исчезаютъ подъ воротами и въ погребкахъ. Извозчики стоятъ у подъздовъ и слдятъ за малйшимъ знакомъ проходящихъ, болтаютъ между собой о своихъ лошадяхъ и отъ нечего длать посасываютъ свои короткія трубки.

Проходитъ мимо женщина — дитя ночи; ее вс знаютъ; за ней идеть матросъ и господинъ въ цилиндр, - оба быстро шагаютъ, каждый хочетъ первымъ догнать ее. Затмъ проходятъ съ сигарами въ зубахъ два молодца, они громко говорятъ, лержа руки въ карманахъ; а за ними снова женщина; вслдъ за ней опять два господина, быстро шагающихъ, чтобъ настигнуть ее.

Но вотъ теперь вс башенные часы въ город одни за другими ударяютъ двнадцать медленныхъ ударовъ. Кофейни пустютъ, а изъ ресторановъ выходятъ потоки людей, отъ которыхъ несетъ пивомъ и жаромъ.

Въ гавани съ пароходовъ все еще раздается шумъ лебедокъ, и дрожки стучатъ по улицамъ; въ отдаленныхъ конторахъ одинъ купецъ за другимъ покончили со своими бумагами и мыслями; сдые господа захлопываютъ кассовыя книги, снимаютъ шляпы съ гвоздей, тушатъ лампы и идутъ домой.

Грандъ также выпускаетъ своихъ послднихъ гостей, — компанію, оставшуюся до самаго конца, молодыхъ, веселыхъ людей. Въ разстегнутыхъ пальто, съ тросточками подъ мышкой и со шляпами набекрень, плетутся они внизъ по улиц, громко разговариваютъ, напваютъ модную псенку и шикаютъ одинокой забытой женщин въ боа и блой вуали. Общество поднимается къ университету; говорятъ о литератур, о политик и, хотя среди нихъ нтъ разногласія, они все-таки вс очень возбуждены:

"Хо-хо, разв Норвегія не самостоятельная страна! Разумется."

"Такъ разв она не иметъ права выступить самостоятельно. Подождите, президентъ общался взяться, какъ слдуетъ, за это дло; кром того, скоро будутъ выборы."

И вс согласны съ тмъ, что выборы все покажутъ.

У университета трое изъ мужчинъ прощаются, и каждый идетъ своей дорогой домой, оба же оставшіеся ходятъ взадъ и впередъ, останавливаются передъ Грандомъ и обмниваются своими мнніями. Это Мильде и Ойэнъ. Мильде все еще разгоряченъ.

"Я говорю, что если Стортингъ и на этотъ разъ будетъ колебаться, то я отправлюсь въ Австралію; здсь немыслимо будетъ оставаться".

Ойэнъ молодъ и нервенъ; у него маленькое, круглое женственное лицо, блдное и усталое. Онъ прищуриваетъ глаза, какъ близорукій, хотя видитъ хорошо; голосъ у него мягкій и слабый.

"Я совершенно не понимаю, какъ можетъ все это васъ такъ интересовать. Для меня это безразлично". И Ойэнъ пожалъ плечами; ему надола политика. У него покатыя плечи, какъ у женщины.

"Ну хорошо, я не буду больше тебя задерживать", сказалъ Мильде. "Кстати, написалъ ты что-нибудь?"

"Да, нсколько стихотвореній въ проз", отвчаетъ Ойэнъ, тотчасъ же оживившись. "Между прочимъ, я очень жду того времени, когда попаду въ Торахусъ, — тогда я серьезно примусь за работу. Ты правъ, въ город немыслимо оставаться".

"Ну да, но я подразумвалъ всю страну, но… Да, значитъ, въ четвергъ вечеромъ въ моей мастерской?… Скажи, старый другъ, не найдется ли у тебя кроны?"

Ойэнъ разстегиваетъ пальто и достаетъ крону.

"Спасибо, другъ, значитъ до четверга вечеромъ. Приходи пораньше, чтобъ помочь мн немного устроить… Боже мой, шелковая подкладка! И у тебя я просилъ лишь одну крону! Пожалуйста, прости меня, если я тебя этимъ оскорбилъ". Ойэнъ улыбается и не обращаетъ вниманіе на шутку.

"Я бы сказалъ, можно ли встртить теперь не на шелковой подкладк? Чортъ возьми, почемъ ты платишь за это?" И Мильде щупаетъ костюмъ.

"Ну, этого я не помню, я никогда не могу запомнить цифръ. Это не по моей части. Счета отъ портныхъ я откладываю въ сторону и всегда нахожу ихъ, когда перезжаю".