Новая земля
Шрифт:
Да, она и вс другіе — они вс придутъ. Когда онъ думаетъ ухать?
"Не правда ли", обратилась она къ Олэ Генрихсенъ: "мы вс будемъ на вокзал, когда Ойэнъ будетъ узжать?"
Тогда Олэ Генрихсенъ далъ совершенно неожиданный отвтъ, удивившій даже фру Ханку. Олэ Генрихсенъ не только будетъ на вокзал, но даже проводитъ Ойэна въ Торахусъ. Да, это ему только что пришло въ голову; онъ хочетъ немного прохаться, кром того у него тамъ дла… И это было настолько серьезно, что онъ взялъ Ойэна за петлицу и началъ уговариваться съ нимъ насчетъ дня отъзда.
Журналистъ пилъ вмст съ фру Паульсбергъ, державшей свой стаканъ, какъ кружку. Во избжаніе сквозняка они пересли на диванъ и начали разсказывать другъ другу анекдоты. Фру Паульсбергъ знала исторію про адвоката и потомъ еще про дочь пастора В. Она дошла до самаго ршительнаго мста, какъ вдругъ сразу оборвала.
Журналистъ, заинтересованный, спрашивалъ возбужденно:
"Ну и что же?…"
"Погодите немного", отвчала фру Паульсбергъ, улыбаясь, "должна же я, по крайней мр, имть время, чтобъ покраснть."
И, громко смясь, она дошла до ршительнаго мста.
Въ это самое время Норемъ съ шумомъ отошелъ отъ окна, ему что-то вдругъ пришло въ голову, и онъ такъ закричалъ, что вся компанія вздрогнула:
"Тише! не шумите, тогда вы увидите нчто. Отворите то окно и посмотрите наружу; тамъ стоитъ мальчикъ съ газетами, около фонаря. Теперь смотрите!.. Олэ Генрихсенъ, есть у тебя крона?"
Получивъ крону, онъ раскалилъ ее на ламп. Теперь было такъ тихо, что можно было ясно разслышать, какъ мальчикъ выкрикивалъ на улиц газеты.
"Теперь смотрите", сказалъ Норемъ опять, "встаньте около окна и подождите минутку, я сейчасъ приду". Онъ поспшилъ, насколько вообще онъ могъ это сдлать, къ окну и крикнулъ, мальчику:
"Смотри, мальчишка, вотъ теб крона, становись подъ окномъ и лови".
Крона со звономъ упала на мостовую; мальчикъ поймалъ ее, но сейчасъ же съ яростной бранью отбросилъ ее.
"Послушайте, какъ онъ ругается", смялся Норемъ, "смотрите, какъ онъ облизываетъ себ пальцы… Ну, чортъ, хочешь ты получить крону? Вонъ она тамъ лежитъ".
Стиснувъ зубы, мальчикъ посмотрлъ наверхъ въ окно:
"Но вдь она горячая!" сказалъ онъ.
"Горячая? Ха-ха-ха, она горячая? Говорю теб серьезно, хочешь ты крону, или я долженъ спуститься и взять ее обратно?"
Тогда мальчикъ сунулъ монету между газетами и побжалъ. Норемъ хотлъ заставить его поблагодарить за подарокъ, снять шляпу и поблагодарить, но этого ему не удалось. Мальчикъ послалъ нсколько ругательствъ по направленію къ окну и все облизывалъ свои пальцы. Потомъ побжалъ изо всхъ силъ, боясь, чтобъ его не нагнали. Норемъ нсколько разъ звалъ полицію.
Это была послдняя счастливая выдумка весело настроеннаго актера въ этотъ вечеръ, потомъ онъ забрался въ уголъ мастерской и тамъ задремалъ.
"Кто знаетъ, который теперь часъ?" спросила фру Паульсбергъ.
"Только меня не спрашивайте", отвчалъ журналистъ Грегерсенъ и указалъ, смясь, на карманъ жилета: "прошло уже много дней съ тхъ поръ, какъ у меня здсь были часы".
Оказалось, что былъ часъ ночи. Къ половин второго фру Ханка и Иргенсъ совсмъ исчезли. Иргенсъ попросилъ у Мильде жженаго кофе и посл этого его никто не видлъ. Никто не обратилъ вниманія на то, что они оба исчезли; никто не спрашивалъ о нихъ.
Тидеманъ сидлъ и разговаривалъ съ Олэ Генрихсенъ объ его поздк въ Торахусъ.
"Но разв у тебя есть на это время?" спросилъ онъ.
"Да. я найду на это время" отвтилъ Олэ, "я теб кое-что потомъ раскажу".
За столомъ Паульсберга говорили о положеніи страны. Мильде опять объявилъ, что онъ собирается перебраться въ Америку. "Но надюсь, Стортингъ не разойдется на этотъ разъ по домамъ, не постановивъ чего-нибудь".
"Мн совершенно безразлично, что онъ длаетъ", сказалъ журналистъ изъ "Новостей". "Судя по тому, какъ теперь обстоятъ дла, Норвегія кажется мн погибшей страной. Мы разлзаемся по всмъ швамъ, недостатокъ силъ чувствуется какъ въ политик, такъ и въ гражданской жизни. Какъ грустно видть это всеобщее паденіе. Такъ, напримръ, несчастные остатки духовной жизни, такъ высоко вспыхнувшей было въ 70-ыхъ годахъ, дошедшей до апогея. Старики пошли дорогой всхъ смертныхъ. Кто можетъ взять на себя ихъ работу? Мн надоло декадентство, и я чувствую себя хорошо лишь въ высоко-нравственной жизни". Вс посмотрли на журналиста, — что сдлалось съ этимъ веселымъ малымъ? Хмель его немного прошелъ, онъ говорилъ довольно чисто и не искажалъ ни одного слова. Что хотлъ онъ этимъ сказать? Но хитрость его обнаружилась, когда онъ сказалъ, что ему надоло декадентство, и что онъ хорошо себя чувствуетъ лишь въ высоко-нравственной жизни, тогда вс гости разразились громкимъ смхомъ и поняли, что это была не что иное, какъ изысканная шутка.
Шутникъ всхъ ихъ надулъ.
Несчастные остатки духовной жизни семидесятыхъ годовъ!
Разв Паульсбергъ, Иргенсъ, Ойэнъ и оба бритые поэты и цлая масса вновь выступившихъ поэтовъ не. считались первоклассными писателями?
Журналистъ смялся вмст съ ними, отиралъ потъ со лба и смялся. Вс были того мннія, что этотъ человкъ обладалъ большимъ запасомъ свдній, еще не истраченныхъ въ своемъ листк. И можно было ждать отъ него, что онъ еще напишетъ книгу, какое-нибудь замчательное произведеніе.
Паульсбергъ сидлъ и принужденно смялся. Онъ былъ, собственно говоря, отчасти огорченъ, что въ продолженіе всего вечера ни разу не упомянули ни объ одномъ изъ его романовъ, ни даже объ его книг о прощеніи грховъ. Вотъ почему, когда журналистъ спросилъ его мнніе о духовной жизни Норвегіи въ общихъ чертахъ, онъ коротко отвтилъ:.
"Я вдь высказался объ этихъ вещахъ гд-то въ моихъ произведеніяхъ".
"Да, да, конечно, если припомнить, то это вспоминается". Разумется, совершенно врно. Въ одномъ мст была замтка… Фру Паульсбергъ могла даже цитировать эту замтку и назвать страницу.
Но Паульсбергъ перебилъ:
"Я приду, значитъ, завтра и попозирую теб, Мильде", сказалъ онъ, взглянувъ на мольбертъ. Онъ поднялся, опорожнилъ стаканъ и началъ доставать свое пальто. Его жена тоже встала и сказала:- покойной ночи; она пожала всмъ крпко руку. Въ дверяхъ они встртили фру Ханку и Иргенса и сказали имъ коротко:- покойной ночи.
Съ этой минуты вс оставшіеся сдлались неудержимо веселы. Они пили, какъ губки, и даже оба молодые поэта пили, поскольку имъ позволяли силы, и съ красными глазами говорили о Бодлэр. Никто уже боле не сдерживался. Мильде хотлъ имть объясненіе, почему Иргенсъ требовалъ у него жженаго кофе. На что онъ ему? Вдь не цловалъ же онъ фру Ханку? Да чортъ его знаетъ! Тидеманъ слышитъ это и смется вмст съ ними, смется громче, чмъ кто-либо, и говоритъ: "Да, ты правъ, самъ чортъ не разберетъ его, эту шельму!"