Новая земля
Шрифт:
Когда они, наконецъ, черезъ часъ ршились оставить выставку, изъ-за угла показалась лысая голова съ сдой бородой и слдила за ними глубокими, жгучими глазами, пока они не скрылись изъ виду…
Внизу, на улиц, Иргенсъ сказалъ.
"Я не знаю… Вдь вамъ еще не нужно итти домой?"
"Вотъ именно, нужно", отвчала она.
Онъ началъ усиленно просить остаться еще немного, но Агата поблагодарила, улыбаясь, и стояла на своемъ, что ей нужно домой. Ничего не помогало, ее нельзя было поколебать, и онъ долженъ былъ уступить. Но не правда ли, какъ нибудь позже они могутъ это повторить. Вдь были еще музеи и галлереи, которыхъ она не видла, онъ счелъ бы за счастье быть ея проводникомъ. На это она снова засмялась и поблагодарила.
"Я смотрю на вашу походку", сказалъ онъ, "это самое совершенное, что я когда-либо видлъ".
Теперь она покраснла и быстро взглянула на него.
"Но вы, вдь, говорите это не серьезно", сказала она улыбаясь. "Я вдь всю жизнь провела въ лсу".
"Да, можете не врить мн, если хотите, но… вы вся какая-то особенная, фрекэнъ Линумъ, чарующе особенная. — Я ищу опредленія, которое могло бы васъ охарактеризовать, — знаете, что вы мн напоминаете? Я весь день носился съ этимъ представленіемъ. Вы напоминаете мн первую псню птички, первую теплую окраску весны. Вы знаете эту дрожь, пронизывающую васъ насквозь, когда снгъ исчезаетъ, и вы снова видите солнце и перелетныхъ птицъ. Но въ васъ есть еще нчто… Господи, помоги мн, мн не хватаетъ словъ, несмотря на то, что, вдь, я поэтъ".
"Нтъ, ничего подобнаго я еще никогда не слышала!" воскликнула она и засмялась. "И я должна быть похожа на вс эти явленія? — Ну я очень бы этого хотла, это такъ красиво. Но разв это все подходитъ ко мн?"
"Это должно быть красивымъ и вмст съ тмъ точнымъ опредленіемъ", продолжалъ онъ, занятый своими мыслями. "Вы спустились къ намъ въ городъ изъ вашихъ синихъ горъ, вы солнечная улыбка, поэтому-то и опредленіе должно напоминать что-то дикое, ароматъ дикаго. Нтъ, впрочемъ, я не знаю".
Они пришли. Оба остановились и протянули другъ другу руки.
"Тысячу разъ спасибо", сказала она. "Вы не хотите зайти? Олэ, вроятно, дома".
"Ахъ, нтъ… но послушайте, фрекэнъ, я съ удовольствіемъ вернусь какъ можно скорй, чтобъ потащить васъ въ какой-нибудь музей: вы разршаете?"
"Да, отвчала она: "это очень любезно съ вашей стороны. — Но я прежде должна… Да, безконечное спасибо за компанію".
Она вошла въ домъ.
ГЛАВА III
Иргенсъ пошелъ вверхъ по улиц. Куда бы ему теперь отправиться? Во всякомъ случа, онъ успетъ еще попасть въ Тиволи, на это было еще достаточно времени, да, было еще даже слишкомъ рано, ему надо теперь убитъ цлый часъ. Онъ ощупалъ свои карманы, тамъ былъ конвертъ и деньги; значитъ онъ можетъ пойти въ Грандъ.
Но какъ разъ, когда онъ входилъ въ дверь, его окликнулъ журналистъ Грегерсенъ, литераторъ изъ "Новостей". Иргенсъ относился совершенно безразлично къ этому человку; онъ не хотлъ вести съ нимъ дружбу только для того, чтобы его имя отъ времени до времени упоминалось въ газетной замтк. Насчетъ Паульсберга два дня подъ-рядъ были замтки о его поздк въ Хенефосъ; въ одной говорилось, что онъ туда похалъ, а въ другой что онъ вернулся. Грегерсенъ со свойственной ему доброжелательностью составилъ дв замчательныя маленькія замтки объ этомъ путешествіи. И какъ можетъ человкъ заниматься такой дятельностью? Это значитъ, что у него еще много неистраченныхъ силъ, которыя онъ обнаружитъ въ одинъ прекрасный день, — хорошо, для каждаго дня достаточно своей заботы и какое ему дло до другого? Иргенсъ встртился съ нимъ безъ всякаго удовольствія.
Онъ неохотно подошелъ къ столу журналиста, Мильде тоже сидлъ тамъ. Мильде, адвокатъ Гранде и сдой учитель. Они ждали Паульсберга. Они опять говорили о положеніи страны; послднее заставляло призадумываться, съ тхъ поръ какъ нсколько человкъ изъ Стортинга обнаружили симптомы колебанія. "Да, вотъ теперь мы увидимъ" сказалъ Мильде, "Можно ли оставаться дольше здсь, въ стран".
Фру Гранде не было.
Журналистъ разсказывалъ, что теперь совершенно серьезно поговариваютъ о голод въ Россіи; этого нельзя дальше скрывать, хотя русская пресса и возражаетъ корреспондентамъ Times'а, но слухъ держится упорно.
"Я получилъ письмо отъ Ойэнъ", сказалъ Мильде, "онъ, вроятно, скоро вернется; онъ чувствуетъ себя тамъ, въ лсу, не совсмъ хорошо".
Все это было совершенно безразлично для Иргенса. Онъ ршилъ уйти какъ можно скоре. Одинъ Гольдевинъ ничего не говорилъ, а смотрлъ своими темными глазами то на того, то на другого. Когда его представили Иргенсу, онъ пробормоталъ нсколько общихъ фразъ, снова слъ и молчалъ…
"Ты уже уходишь?"
"Да, я долженъ зайти домой, чтобы переодться, я собираюсь въ Тиволи. До свиданья".
Иргенсъ ушелъ.
"Вотъ вамъ извстный Иргенсъ", сказалъ адвокатъ, обращаясь къ Гольдевину.
"Ахъ, да", сказалъ онъ, улыбаясь: "я вижу здсь столько знаменитостей, что совершенно теряюсь. Сегодня я былъ на выставк картинъ… Мн кажется, въ общемъ, что наши поэты становятся очень утонченными; я видлъ нсколькихъ, они такіе кроткіе и прилизанные, они уже больше не мечутся, закусивъ удила".
"Нтъ, къ чему, вдь это теперь не въ мод".
"Ахъ да, очень можетъ быть".
И Гольдевинъ снова замолчалъ.
"Мы теперь не живемъ въ періодъ огня и меча, мой милый", сказалъ журналистъ черезъ столъ и равнодушно звнулъ… Да гд же Паульсбергъ, чортъ возьми!"
Когда, наконецъ, пришелъ Паульсбергъ, ему поспшно дали мсто, журналистъ подслъ къ нему какъ можно ближе, чтобы слышать его мнніе о положеніи страны. — Что думать и что длать?
Паульсбергъ, скрытный и скупой на слова, какъ всегда, далъ полуотвтъ, отрывокъ мннія. Что длать? Гмъ, да нужно стараться жить, даже если нсколько геніевъ изъ Стортинга отступятъ. Впрочемъ, онъ скоро напечатаетъ статью; тогда видно будетъ, поможетъ ли она хоть сколько-нибудь? Онъ нанесетъ Стортингу маленькій ударъ.
"Чортъ возьми, онъ скоро напечатаетъ статью! Да, это будетъ восхитительно, только не мягкую, Пожалуйста Паульсбергъ, только не мягкую".
"Я думаю, Паульсбергъ самъ лучше всхъ знаетъ, насколько онъ можетъ быть снисходительнымъ", замтилъ Мильде навязчивому журналисту. "Предоставьте это ему".
"Конечно", возразилъ журналистъ. "Это само собою разумется, и я вовсе не пытаюсь въ это вмшиваться".
Журналистъ былъ нсколько обиженъ, но Паульсбергъ успокоилъ его, еказавъ:
"Тысячу разъ спасибо за замтки, Грегерсенъ. Да, слава Богу, ты о насъ постоянно напоминаешь, а то люди даже и не знали бы, что мы, писаки, еще существуемъ".