Новая земля
Шрифт:
"Итакъ, значитъ это былъ Паульсбергъ!" сказалъ онъ опять. "Во всякомъ случа, я замтилъ, что, когда онъ проходилъ черезъ комнату, люди шептались вслдъ ему. Конечно, это выдающійся человкъ. Когда проходилъ купецъ, вс молчали… Между прочимъ, купецъ Генрихсенъ, оказывается, женится?"
"Кажется… скажите пожалуйста, интересно быть учителемъ? Не очень ли это порой тяжелая работа?"
"Ахъ, нтъ", возразилъ Гольдевинъ улыбаясь. — "Это зависитъ отъ того, къ какимъ людямъ попадешь, какіе родители, какія дти. Хорошо, если повезетъ попасть къ хорошимъ людямъ. Это во всякомъ случа очень маленькое и скромное мсто, но я не промнялъ бы его на другое".
"Вы студентъ?"
"Студентъ теологіи, къ сожалнію, очень старый студентъ". Гольдевинъ снова улыбнулся. Они еще разговаривали нкоторое время, каждый разсказалъ по нсколько анекдотовъ объ университетскихъ профессорахъ и потомъ снова вернулись къ прежней тем о политическомъ положеніи страны.
Перешли къ цнамъ на зерно, — дло обстояло плохо; начинали поговаривать о голод…
Гольдевинъ выражался очень просто. Зналъ онъ довольно много и высказывалъ все обдуманно и спокойно. Когда онъ поднялся, чтобъ итти, онъ спросилъ, какъ бы невзначай:
"Мн пришло въ голову, не знаете ли, куда направился отсюда купецъ Генрихсенъ?"
"На телеграфъ; онъ сказалъ, что ему нужно дать телеграмму".
"Спасибо, большое спасибо! Надюсь, вы извините меня, что я такимъ образомъ напалъ на васъ. Это было такъ любезно съ вашей стороны, что вы познакомились со мной".
"Если вы здсь останетесь на долгое время, то, вроятно, мы будемъ съ вами встрчаться", отвтилъ предупредительно адвокатъ.
Посл этого Гольдевинъ ушелъ. Онъ отправился прямо къ телеграфу. Тамъ онъ прошелся нсколько разъ взадъ и впередъ; потомъ вышелъ, поднялся по лстниц, посмотрлъ въ стеклянныя двери. Посл этого онъ повернулся, вышелъ опять на улицу и направился къ гавани. Передъ складомъ Генрихсена онъ снова началъ ходить взадъ и впередъ и смотрть въ маленькое окно конторы, не видно ли тамъ кого-нибудь. Онъ не сводилъ почти глазъ съ окна, какъ будто ему необходимо было встртить Генрихсена, и онъ не знаетъ, въ склад ли онъ, или нтъ.
ГЛАВА II
Иргенсъ сидитъ въ своей комнат, въ номер пятомъ по улиц Транесъ. Онъ былъ въ хорошемъ расположеніи духа. Никто никогда не могъ заподозртъ этого кутрлу, что онъ дома работаетъ, а между тмъ, скрывшись отъ другихъ, онъ сидлъ съ корректурнымъ листомъ передъ собой и работалъ въ одиночеств. Кто бы могъ это подумать? Онъ принадлежалъ къ числу тхъ людей, которые меньше всего говорятъ о своей работ, онъ молча работалъ, и никто не понималъ, на какія средства онъ живетъ. Прошло уже больше двухъ лтъ съ тихъ поръ, какъ появилась его драма. И съ того времени онъ больше ничего не издавалъ. Онъ, можетъ быть, писалъ себ въ тиши, но никто объ этомъ ничего не зналъ. У него было много долговъ, очень много долговъ.
Иргенсъ заперъ дверь, чтобы никто ему не мшалъ, настолько онъ былъ скрытный. Когда онъ кончилъ свою корректуру, онъ поднялся и взглянулъ въ окно. Погода была ясная и свтлая — чудный день! Въ три часа онъ долженъ былъ сопровождать фрекэнъ Линумъ на выставку; онъ заране радовался этому, потому что для него было настоящимъ удовольствіемъ слышатъ неподдльную наивность въ ея восклицаніяхъ. Она была для него какимъ-то откровеніемъ; она напоминала ему о первомъ весеннемъ пніи птицъ…
Кто-то постучалъ въ дверь. Сперва онъ хотлъ броситъ корректуру въ столъ, но потомъ онъ оставилъ ее. Онъ открылъ, потому что зналъ этотъ стукъ, — это была фру Ханка. Это она рзко ударяла два раза. Онъ повернулся къ двери спиной и оставался въ такомъ положеніи. Она вошла, заперла за собою дверь и подкралась къ нему. Улыбаясь, она нагнулась и посмотрла ему въ глаза.
"Это не я", сказала она тихо смясь. "Знай это". Но въ общемъ на ней были замтны слды смущенія, и она краснла. На ней было срое шерстяное платье, и она выглядла очень молодой въ кружевномъ воротник и съ открытой шеей. Оба рукава были открыты, какъ будто она забыла ихъ застегнуть.
Онъ сказалъ: "Итакъ, это не ты? Но мн совершенно безразлично, кто это, — ты все-таки очень хороша… Какая чудная погода!"
Они сли около стола. Онъ положилъ передъ ней корректурный листъ, не говоря ни слова. Она всплеснула отъ радости руками и воскликнула:
"Вотъ видишь? — вотъ видишь, я такъ это и знала. Нтъ, ты просто удивительный человкъ!" Она не переставала говорить о немъ: "Какъ скоро ты это кончилъ, уже готовъ. — Это поразитъ всхъ, какъ бомба, ни одна душа объ этомъ не знаетъ, вс думаютъ, что ты теперь ничего не длаешь. Боже мой, во всемъ мір нтъ человка, счастливе меня теперь…" Она тихонько просунула какой-то конвертъ въ корректурный листъ и потомъ убрала его со стола, не переставая говорить.
Они оба сли на диванъ. Онъ заразился ея счастьемъ: ея радость увлекала и его, и онъ становился нжнымъ изъ благодарности. Какъ она его любитъ, какъ она жертвуетъ собой ради него. И длаетъ для него только одно хорошее. Онъ крпко обнялъ ее, поцловалъ нсколько разъ и прижалъ къ сердцу. Прошло нсколько минутъ.
"Я такъ счастлива", шептала она. "Я знала, что должно случиться что-то хорошее. Когда я подошла къ двери и поднялась по лстниц, мн казалось, что я иду вся въ какомъ-то забытьи, такъ я радовалась… Нтъ, нтъ, будь осторожнй, дорогой мой, нтъ… вдь дверь…"
Солнце поднималось все выше и выше. На вол начинали дть дрозды. "Первое весеннее пніе", подумалъ онъ опять:- "какіе наивные звуки издаютъ эти маленькія созданьица",
"Какъ свтло у тебя", сказала она, "здсь свтле, чмъ гд-либо".
"Ты это находишь", сказалъ онъ улыбаясь. Онъ подошелъ къ екну и началъ снимать со своего платья тоненькіе сренькіе волоски, которые оставило ея платье. Она облокотилась на диванъ, уставилась въ полъ и поправляла свои волосы. На каждой рук блестло по кольцу. Онъ не могъ стоять равнодушно у окна; она взглянула на него и замтила это; кром того, она была такъ особенно хороша, очень хороша, когда она поправляла свои волосы. Тогда онъ подошелъ къ ней и, какъ только могъ, крпко поцловалъ ее.
"Ее цлуй меня, дорогой мой", сказала она, — "будь осторожнй. Посмотри, это, вдь весна". Она показала ему маленькую свжую трещинку на нижней губ, какъ бы порзъ отъ ножа. Онъ спросилъ, больно ли ей, а она отвчала:- Нтъ, это не такъ больно, но она боится его заразить. Вдругъ она сказала:
"Послушай, можешь ты сегодня вечеромъ пріхать въ Тиволи? Тамъ сегодня опера. Мы могли бы тамъ встртиться, а то будетъ такъ скучно". Онъ вспомнилъ, что ему нужно итти на выставку, а что потомъ будетъ, онъ не знаетъ, такъ что лучше всего ничего не общать… — Нтъ, — сказалъ онъ, онъ этого не можетъ общать наврное, ему нужно еще кое о чемъ переговоритъ съ Олэ Генрихсенъ.
Но все-таки? Разв онъ серьезно не можетъ? Она такъ бы гордилась этимъ и такъ благодарна была бы ему за это.
— Нтъ, но что же ей тамъ длать въ Тиволи?
— Но тамъ же опера! — воскликнула она. "Да, ну и что же дальше? Это мн ровно ничего не говорить; впрочемъ, какъ ты хочешь, разумется".
"Нтъ, Иргенсъ, не такъ, какъ я хочу", — сказала она смущенно. "Ты говоришь это такъ равнодушно. Боже мой, мн такъ хотлось сегодня въ оперу, я сознаюсь въ этомъ, но… Куда же ты идешь сегодня вечеромъ? Нтъ, я теперь совершенно какъ компасъ, я длаю легкія уклоненія, я могу даже совсмъ кругомъ обойти, но я всегда обратно стремлюсь къ одному пункту и указываю постоянно въ одномъ направленіи. И это ты тотъ, о комъ я думаю". Ея маленькое смущенное сердце дрожало.