Новая земля
Шрифт:
"Ха-ха-ха, практическій способъ, замчательно практично. Итакъ, ты не платишь?"
"Нтъ, это въ рукахъ Божьихъ. Да, когда я разбогатю, тогда… Однако теб нужно итти, я останусь дома".
"Конечно, покойной ночи. Но слушай, совершенно серьезно, если у тебя есть еще крона…"
И Ойэнъ снова разстегиваетъ свое пальто.
"Большое, большое спасибо. Да — вы поэты! Куда ты направляешься, напримръ, сейчасъ?"
"Я здсь похожу немного и буду разсматривать дома. Я не могу спать, буду считать окна, — иногда это бываетъ совсмъ не глупо. Это даже настоящее наслажденіе,
"Напротивъ, я тоже въ этомъ кое-что смыслю. Но я думаю, что люди… прежде всего, люди. Мускулы и кровь, не правда ли? Вдь это тоже иметъ интересъ?"
"Нтъ, мн надоли люди. Я долженъ сознаться въ этомъ къ своему стыду. Такъ, напримръ когда всматриваешься въ красивую пустынную улицу, ты не замчалъ, сколько въ ней красоты?"
"Замчалъ ли я? Вдь я не слпой, говорю теб. Красота пустынной улицы, ея чары имютъ прелесть своего рода. Но все въ свое время. Да… однако я не буду дольше тебя задерживать. До свиданья, до четверга".
Мильде поклонился, приложивъ трость къ шляп, повернулся и пошелъ снова вверхъ по улиц. Ойэнъ продолжалъ свой путь одинъ. Нсколько минутъ спустя онъ понялъ, что еще не окончательно потерялъ интересъ къ людямъ; онъ самъ себя обманывалъ, Первой попавшейся двушк, которая его окликнула, онъ отдалъ охотно дв кроны, оставшіяся у него, и молча пошелъ дальше. Онъ не сказалъ ни слова, его маленькая нервная фигурка исчезла прежде, чмъ двушка успла его поблагодарить. И вотъ, наконецъ, все стихло.
Работа въ гавани прекратилась. Городъ успокоился. Гд-то тамъ, вдали, раздаются глухіе шаги одинокаго человка, но только нельзя разобратъ, гд именно. Газъ безпокойно мигаетъ въ фонаряхъ; двое полицейскихъ стоятъ и разговариваютъ между собой. По временамъ они стучатъ сапогами, потому что ногамъ холодно. И такъ проходить вся ночь. Человческіе шаги то тамъ, то здсь, изрдка полицейскій стучитъ сапогами и мерзнетъ.
ГЛАВА V
Большая комната съ голубыми стнами и двумя раздвижными окнами, — своего рода сушильня. Посредин небольшая кафельная печь съ трубами, которыя поддерживаются проволоками, идущими отъ потолка.
На стнахъ эскизы, расписанные вера, палитры, по стнамъ стоятъ картины въ рамкахъ. Запахъ красокъ и табаку, сломанные стулья, кисти, разбросанныя пальто прибывшихъ гостей, старая резиновая калоша съ гвоздями и разнымъ ломомъ; на мольберт, отодвинутомъ въ уголъ, большой почти готовый портретъ Ларса Паульсберга.
Такой видъ имла мастерская Мильде.
Когда въ девять часовъ взошелъ Олэ Генрихсенъ, вс гости были уже въ сбор, а также и Тидеманъ къ женой; въ общемъ ихъ было десять, двнадцать человкъ. На всхъ трехъ лампахъ въ комнат были густые абажуры, такъ что свта среди табачнаго дыма было немного. Этотъ полумракъ былъ, по всей вроятности, изобртеніемъ фру Ханки. Потомъ пришли еще двое безбородыхъ господина, очень юные поэта, студенты, сложившіе въ школ лишь въ прошломъ году свои учебники. У обоихъ были стриженыя головы, казавшіяся почти голыми; одинъ изъ нихъ носилъ на цпочк маленькій компасъ.
Это были товарищи Ойэна, его поклонники и ученики; оба писали стихи.
Кром того, здсь былъ еще господинъ изъ редакціи газеты "Новости", журналистъ Грегерсенъ, литераторъ и сотрудникъ листка, человкъ, оказывавшій своимъ друзьямъ большія услуги и не разъ писавшій замтки о нихъ въ листк. Паульсбергъ оказываетъ ему громадное вниманіе и говоритъ съ нимъ о ряд его статей.
"Новые литераторы находятъ ихъ восхитительными". Грегерсенъ отвчаетъ ему, гордясь вниманіемъ.
У него привычка коверкать слова, такъ что они звучатъ очень смшно, и никто не могъ длать это удачне его.
"Довольно трудно писать рядъ такихъ статей", говоритъ онъ: "такъ много писателей, которыхъ нужно включить сюда, — настоящій хаосъ!"
Слово "хаосъ" заставляетъ смяться Паульсберга, и они мирно продолжаютъ разговоръ дальше.
Адвокатъ Гранде съ женой не появлялись.
"Адвокатъ сегодня не придетъ?" сказала фру Ханка и не упомянула его жену.
"Онъ дуется", — отвчалъ Мильде и началъ пить съ актеромъ Норемъ. "Онъ не хотлъ встрчаться съ Норемъ".
Никто здсь не стсняется, перебиваютъ другъ друга, поютъ и шумятъ. О, мастерская Мильде, превосходное мсто, — какъ только въ нее входишь, тотчасъ же чувствуешь, что здсь можно говоритъ и длать, что хочешь.
Фру Ханка сидитъ на диван, Ойэнъ сидитъ около нея. Напротивъ, у другого конца стола сидитъ Иргенсъ; свтъ лампы падаетъ на его плоскую грудь. Фру Ханка почти не смотритъ на него. На ней бархатное платье; глаза ея слегка зеленоватые, верхняя губа немного коротка, такъ что видны ея зубы, видно, какіе они блые. Лицо у нея свжее и блое; красивый лобъ, не прикрытый волосами; волосы она носитъ гладкими, какъ монахиня.
Нсколько колецъ блестятъ на ея рукахъ, которыя она складываетъ на груди. Она дышеть тяжело и говоритъ черезъ столъ Иргенсу:
"Какъ здсь жарко".
Иргенсъ встаетъ и идетъ къ окну, чтобъ его открыть. Но противъ этого протестуеть голосъ фру Паульсбергъ.
— Нтъ, только не открытыя окна, Бога ради, этого она не переноситъ. Лучше сойти съ дивана. Тамъ въ глубин комнаты прохладне.
И фру Ханка встаетъ съ дивана. У нея медленныя движенія; когда она стоитъ, у нея видъ молодой двушки.
Проходя мимо, она посмотрла въ большое зеркало; отъ нея не пахнетъ духами; спокойно она беретъ своего мужа подъ руку и ходитъ съ нимъ взадъ и впередъ въ то время, какъ за столами пьютъ и разговариваютъ.
Тидеманъ говоритъ, разсказываетъ оживленно, немного форсированнымъ голосомъ о нагрузк ржи, объ одномъ извстномъ рижскомъ туз, объ увеличеніи налоговъ. Вдругъ онъ наклонился къ своей жен и говоритъ:
"Да, сегодня я дйствительно доволенъ. Но прости, дорогая, — это тебя не интересуетъ… передъ тмъ, какъ уйти, ты видла Иду? Какая она миленькая въ своемъ бломъ платьиц. Когда придетъ весна, мы будемъ катать ее въ телжк".
"Ахъ да, подумай только, въ деревн. Я теперь уже жду этого съ нетерпніемъ", сказала фру Ханка тоже оживленнымъ голосомъ. "Ты долженъ распорядиться, чтобы привели въ порядокъ садъ, луга, деревья. Да, какъ хорошо будетъ!"