Новая журналистика и Антология новой журналистики
Шрифт:
Любопытный исторический казус: такая по сути репортерская работа проводилась авторами, писавшими в жанре нон-фикшн, только для создания автобиографий. Я имею в виду дотошную репортерскую проработку материала для последующего показа живых сцен, статуса человека и изображения его эмоциональной жизни, включения в текст пространных диалогов — в дополнение к обычному рассказу. В XIX веке романисты занимались такой репортерской работой даже больше журналистов. Я уже приводил в качестве примера Бальзака и Диккенса. Примерно так же создавался Достоевским роман «Бесы». Скорее всего, авторы нехудожественной прозы не спешили использовать такие возможности потому, что эта проза, за исключением автобиографий, считалась назидательной, по крайней мере в своих лучших образчиках. Писатель стремился преподать урок и обычно не нуждался в каких-то фактах, кроме тех, что добавляли его аргументации убедительности. В «Острове Сахалин» Чехов, как мы видим, борется, и местами небезуспешно, с этим негласным правилом.
Большая заслуга нового поколения журналистов состоит в том, что они изменили это соотношение: писательское мастерство выдвинулось на первое место, а морализаторство отошло на задний
Когда газетчик переходит от обычной репортерской работы к новой журналистике, как это случилось со мной и многими другими, он обнаруживает, что прежние приемы здесь не котируются, добытая с их помощью информация ничего не стоит, а главными становятся место действия и ход событий, поскольку именно от них зависит изощренная стратегия выстраивания материала. А значит, репортер должен как можно дольше оставаться вместе с тем, о ком он пишет, так долго, чтобы все увидеть собственными глазами. Причем здесь не помогут никакие профессиональные секреты или правила — все зависит от самого журналиста. Репортерская работа не становится легче оттого, что вы уже давно ею занимаетесь. Всегда нужно установить контакт с людьми, каким-то способом войти к ним в доверие, задавать вопросы, на которые вы не вправе ждать ответа, стараться увидеть то, что видеть не положено, и так далее. Многие журналисты находят все это настолько неджентльменским, настолько неподобающим, даже настолько ужасным, что так и не решаются сделать первого шага. Мюррей Кемптон и Джек Ньюфилд — примеры двух репортеров, преодолевших свой страх. Ньюфилда хлебом не корми, только дай ему поработать с человеком месяца — самым крутым революционером столетия, которого предварительно заверили, что этот репортер настроен к нему дружелюбно.
Сами журналисты склонны сильно преувеличивать собственные трудности, когда им нужно приблизиться к своим героям и потом оставаться вместе с ними. Социолог Нед Польски обычно объяснял это тем, что, например, преступников изучают только в тюрьмах — где они выглядят смирными, как ягнята, в надежде на досрочное освобождение, — и предполагается, что в их родной среде к ним не подобраться. Польски спорил и доказывал своей работой, что преступники походят совсем не на преступников, а на обычных людей, пробивающих себе дорогу в жизни, и что приблизиться к ним очень просто. Больше того, они полагают, что их деяния заслуживают внимания литературы. Гэй Талес лишний раз подтвердил эту теорию, приникнув в мафиозную семью и написав книгу «Чти отца своего» (хотя он и не затронул один ключевой вопрос — о самой их преступной деятельности).
Большая часть хороших журналистов, которые надеются проникнуть в чей-то мир и подзадержаться там, приступают к делу очень осторожно и не бомбардируют собеседников вопросами. Для своих выдающихся репортажей из мира спорта Джордж Плимтон выбрал стратегию держаться в тени — изображал из себя заблудившегося пушистого котеночка, а когда его наконец спрашивали, какого черта он тут ошивается, то с этого вопроса обычно и завязывалась беседа. Но опять же, что и как делать — каждый решает сам. Если журналист долго остается рядом с каким-то человеком или с группой людей, то между ними — журналистом и его подопечным — возникают определенные личные отношения, иногда неприязненные. Хотя чаще они все-таки в той или иной степени дружеские. Некоторым журналистам гораздо труднее установить хороший контакт с человеком, чем перед этим проникнуть на место действия. Их подавляет чувство вины, долга и ответственности. «Я держал репутацию этого человека, его будущее в своих руках» — такие мысли берут их в плен и не отпускают. Может, они чувствуют себя как вуайеристы: «Я настиг этого человека, поедаю его глазами, не связан никакими обязательствами и так далее». Людям с повышенной чувствительностью к таким вопросам дорога в новую журналистику закрыта. Все равно ничего путного у них не получится, если они стесняются даже тех людей, которых, как им кажется, защищают. Журналист должен иметь достаточно самолюбия и верить, что его работа так же важна, как и работа тех, о ком он пишет, и поэтому ему следует дорожить своей профессиональной репутацией. А если он не верит, что его творческая работа — один из самых важных видов деятельности в современном мире, то лучше такому журналисту заняться чем-нибудь другим… устроиться в социальную службу или стать советником по инвестициям унитарной церкви, или наблюдателем от комиссии по снижению шума…
Надеюсь, я не перегнул палку. По-моему, увлекательнее хорошей репортерской работы ничего в мире нет. Часто чувствуешь, будто вся твоя центральная нервная система поднята по боевой тревоге и переведена в режим приема информации, в голове крутятся живописные картины, как на экране радара, и ты приговариваешь: «Входи, мир», — потому что ты всего лишь хочешь… всё на свете… Самое сладостное — когда нарастает опасность, в кровь выбрасывается адреналин, вокруг бушует карнавал, начинается извержение вулкана — и ты чувствуешь, что все это тебе подвластно! В воцарившемся хаосе ты различаешь все детали!.. Буквально снимаешь сливки!.. О, это исчадье ада, только что бросившее бомбу прямо под ноги балетмейстеру, — у него на шее косынка или галстук? А куда подевался тот невысокий крепыш, который до этого стоял рядом, с лицом без подбородка, — наверняка татарин, и… «Держите белого! Держите белого! Держите белого!» — они опять взялись за свое и бегут прямо сюда — неужели ты не видишь ту монголку, которая кричит громче всех, да и крупнее их? — огромная, жирная и ужасная, как игрок «Грин Бей Пакерс» [57] , настоящий носорог… а эта, которая бежит прямо на меня — «Держите белого!» — глаза вот-вот вылезут из орбит — ходячий кусок мяса в двести фунтов — что за чертовщина у нее в волосах? — резак для торта «пища ангелов»… и если все рушится, если вот-вот мне каюк, если резаком для торта «пища ангелов» пробьют висок моей собственной башки — короткое замыкание… но как
57
Команда по американскому футболу.
Часть вторая
Антология новой журналистики
Под редакцией Тома Вулфа и Э. У. Джонсона
Несколько слов об авторах
Мы с Э. У. Джонсоном выбрали эти двадцать три публикации, чтобы показать, какие приемы письма используют авторы новой журналистики. И только позже мы поняли, что в отобранных нами сочинениях охвачен широкий круг тем: яркие личности, расовые и молодежные проблемы, война, политика, финансы, преступность, искусство, шоу-бизнес, спорт и показанные с разных сторон перемены, произошедшие в стиле жизни Америки за прошедшее десятилетие. Мы взяли как работы, созданные во время становления новой журналистики (Гэй Талес и Терри Саусерн), так и «Апокалипсис Чарли Симпсона» Терри Эстерхаза, опубликованный лишь за несколько недель до сдачи этой книги в типографию.
Многим из представленных публикаций свойственны «крупные мазки», их авторы то и дело демонстрируют приверженность к старым и даже банальным газетно-журнальным традициям, но меня это мало волнует. Новая журналистика не скована канонами, чем и объясняется ее жизненность.
Когда я окинул взором эти публикации, мне пришла в голову еще одна мысль: как и многие другие направления в американской литературе последних пятидесяти лет, новая журналистика создавалась преимущественно тридцатилетними. В нашей антологии представлены и двадцатилетние (Кристгау, Голд-стейн, Эстерхаз и Томпсон), но большинство — тридцатилетние (а двое, Капоте и Мейлер, уже справили сорокалетие). Чаще всего те, кто приходил в новую журналистику, уже имели кое-какой творческий опыт. Правда, сейчас уже появились молодые авторы, которые сразу начинают писать, используя приемы новой журналистики.
Том Вулф
Рекс Рид
«Вы спите в голом виде?»
(отрывок)
Рекс Рид, говорю с уверенностью, благодаря своей прямоте и хорошему социальному чутью поднял жанр интервью со знаменитостью на новый уровень. Он также хорошо овладел искусством выстраивания интервью — например, в данном случае, изобразив Аву Гарднер [58] как кинозвезду в возрасте, но требующую обращения с собой как со звездой. Рид иногда ведет рассказ от первого лица, но не навязчиво; больше на манер Ника Карравея из «Великого Гэтсби», причем даже тогда, когда, как в нижеприведенном отрывке, интервьюер — он сам — становится важным действующим лицом. А еще Рид превосходно записывает и использует диалог.
58
Ава Гарднер (1922—1990) выросла в небогатой семье, была типичной южанкой и ни о чем, кроме удачного замужества, не мечтала. Актрисой стала случайно — ее выставленную в витрине фотоателье фотографию заметили, пригласили на пробы, и Золушка стремительно превратилась Принцессу. Первоначально необыкновенно строгая к своим ухажерам, актриса несколько раз выходила замуж и разводилась. Настоящим избранником ее сердца стал Фрэнк Синатра. И хотя через несколько лет они развелись, но остались друзьями на всю жизнь, а когда Гарднер тяжело заболела, Синатра потратил больше миллиона долларов на ее лечение.
Т.В.
Она у себя в номере, и нет никакого толку от светофильтров в этой зале, среди этих лимонного цвета диванов, бледно-лиловых стен и кремово-бархатисто-элегантных-для-кинозвезд кресел, внутри первоклассного, как торт для именинника, пятизвездного отеля под названием «Ридженси», со сводчатыми потолками и купидонами вверху. У меня нет плана действий. И нет Миннелли [59] , чтобы настроить широкоугольную оптику. Холодно-голубой дождь колотит по окнам и вздымает фонтанчики на Парк-авеню, внизу, а Ава крадется по своей молочно-розовой клетке как элегантный гепард. На ней нежно-голубой кашемировый с высоким воротником свитер, рукава подняты до ее знаменитых локотков, и мини-юбочка, и огромные темные очки в роговой оправе, и самое изумительное, божественное, что она — босиком.
59
Винсенте Миннелли (1903—1986) — известный кинорежиссер, постановщик-экспериментатор.
Прокладывая себе локтями дорогу среди охотников за автографами и любителей острых ощущений, собравшихся в вестибюле, и в лифте с позолоченной инкрустацией, пресс-агент киностудии «Двадцатый век Фокс» слышит, как рядом приговаривают: «Вы же знаете, она никого не хочет видеть» и «Вам повезло, она только вас позвала». Вспоминается, как она в последний раз прилетела в Нью-Йорк, оставив свою недоступную для посторонних виллу в Испании ради разрекламированного фильма «Ночь игуаны», и шокировала прессу — никто не успел и двух слов сказать, как она отправилась в джаз-клуб «Бирд-ленд». Весь на нервах, еле передвигая ноги, я вспоминаю тех фотографов, под ноги которым она бросала фужеры для шампанского (даже прошел слушок, что одного «представителя четвертой власти» она столкнула с балкона), и — разве такое можно забыть, приятель? — побоище, которое она устроила, когда обнаружила спрятанный в рукаве у Джо Хаймса магнитофончик.