Новеллы
Шрифт:
Имменсо. Как моралист по призванию я могу это разоблачить. Нет ничего легче. Но сам я останусь равнодушен. Завзятые обличители сами всегда равнодушны. Бесполезно всучивать душеспасительную книжечку миссионеру.
Миссис Эттин. Да, я напрасно затеяла этот спор. Всякий ссор в конечном счете напрасен. Суть дола: гораздо глубже. Говорите, что угодно; но неужели вы действительно убеждены, что красота всегда порочна, а] уродство всегда добродетельно? Возможно ли при этом отдавать должное красоте и уродству?
Имменсо. Я заметил, что есть люди пристрастные и беспристрастные, и…
Миссис Эттин. И, по-вашему, красивые пристрастны, а некрасивые беспристрастны?
Имменсо (подавленный ее убежденностью). Но в конце концов красота — это дело вкуса. Что нравится одному, то отвратительно другому. Очень многие считают мою жену
Миссис Эттин (с достоинством). Мистер Чэмпернун, неужто вы полагаете, что мы говорим с вами об отношениях полов?
Имменсо (ошеломленный). Но… э… господи боже! О чем же мы тогда говорим?
Миссис Эттин. Я лично говорю о красоте, и это попсе не дело вкуса, а факт, о котором у просвещенных людей не может быть двух мнений. Найдете ли вы хоть одного более или менее культурного человека, который считал бы Венеру Милосскую или Гермеса Праксителя уродливыми? Найдете ли вы хоть одного человека, который считал бы…
Имменсо. Меня красивым? Ни единого.
Миссис Эттин. Я видела и похуже, мистер Чэмпернун.
Он кланяется.
Вы очень похожи на Бальзака, которого увековечил Роден, а это одна на прекраснейших скульптур в мире. Но разве вы по понимаете, что влечение пола, столь полезное для продолжения человеческого рода, не имеет ничего общего с красотой? Оно делает нас слепыми к уродству, вместо того чтобы открывать нам глаза на красоту. Только поэтому мы и можем жить среди уродливых вещей, и звуков, и людей. Вы способны обойтись без Венгры Милосской, потому что молоденькая девица в баре наставляет вас забыть о ней. Я не хочу и говорить о таких соблазнах: они лишь приманка в брачной западне — ими исчезают без следа, как только сделают свое дело. Но разве вы никогда не встречали красивых людей — красивых девушек, красивых матерей, красивых бабушек или мужчин, которые были бы их достойны? Разве вы не предпочитаете этот мир красоты тому, что герои пьесы мистера Грэнвилла-Баркера [38] называет «скотным двором секса»? Осмелитесь ли вы утверждать, что мир Гилл ничуть не хуже, когда венец творения оставался еще обезьяной, чем теперь, когда он человек, хоть чище всего и уродливый? Желаете ли вы искренне, чтобы мы уподобились муравьям и пчелам, потому что муравьи и пчелы трудолюбивы и добродетельны?
38
Грэнвплл-Баркер Харли (1877–1946) — английский драматург, режиссер и актер.
Имменсо. Но ведь я сам трутень и не могу судить беспристрастно.
Миссис Эттин. Нет, мистер Чэмпернун, шуткой вы не отделаетесь. Извольте принять бой. Вы думали, я хочу увлечь вас флиртом: теперь вы видите, что я хочу обратить вас в религию красоты.
Имменсо. Признаться, вы гораздо опасней, чем я думал. Но вы можете лишь развратить мой ум; в остальном же мои позиции неприступны. Я не способен флиртовать. Я не принадлежу к так называемым дамским угодникам, миссис Эттин.
Миссис Эттин. Это вы-то не способны флиртовать! Мистер Чэмпернун, да вы предаетесь флирту самозабвенней всех в Англии, и к тому же этот флирт наихудшего рода. Вы флиртуете с религиями, с традициями, с политикой, со всем, что есть святого и насущного Вы флиртуете с церковью, со средневековьем, с проблемой брака, с еврейской проблемой, даже с отвратительным культом обжорства и пьянства. Когда вы рассматриваете какой-нибудь из этих вопросов, получается не: что вроде флирта с падшей женщиной: вы делаете ei самые изощренные и лестные комплименты, а все ваш* законные подруги с ума сходят от отчаянья и ревности но это не серьезно: под вашим искренним восхищением ее бесценным жемчугом и изумительными румянами таится отвращение к существу из плоти и крови. Все вы, интеллигенты, постоянно флиртуете. Если бы вь флиртовали с горничными, молочницами или хористками, я могла бы вас простить; но флиртовать с мерзкими старыми ведьмами, потому что они любовницы ко ролей и тиранов мира, презренно и глупо.
Имменсо (краснея). Я отвергаю эту инсинуацию Я имел дело с пуританами. Я рисковал потерять все когда отстаивал церковь и средневековье, осуждал пури танство, утверждал бытие божие.
Миссис Эттин. В таком случае
Имменсо. Я не могу признать, что эти устои отвратительны или обветшалы. Я признаю, что они стары, по это, по крайней мере, доказывает, что они имеют прочную основу.
Миссис Эттин. Жестокость стара, как мир. Рабство старо. Жадность, честолюбие, эмидемии чумы и голод тоже стары. И имеют прочную основу. Но становятся ли они от этого лучше? Вы гораздо умней меня, мистер Чэмпернун; но я прекрасно понимаю, что если в угоду вам не таить дыхание, восхищаясь вашими чудесными карточными домиками, они развалятся, стоит только на них дунуть. Вы сами часто не в силах сдержаться, когда вопиющая несправедливость серьезно вас возмутит, и…
Имменсо. И тогда никакой дом, конечно, не выдержит возмущение стихии, поднятое этаким чудовищем?
Миссис Эттин. Шутки над своей внушительностью избавили вас от многих полемических затруднений.
Имменсо. Клянусь, я всегда пускал их в ход, только чтобы поднять настроение. Это смех и горе. (Садится подле нее.) Но всо же я буду защищать прошлое. Мои корни в прошлом: и наши тоже.
Миссис Эттин. Да, мои корни в прошлом, но надежды мои в будущем.
Имменсо. Прошлое, как и будущее, — это частица вечности. Остерегайтесь неблагодарности к прошлому. Что есть благодарность? Циники утверждают, что это ожидание будущего счастья. Многие говорят, что мы не можем быть благодарны прошлому, потому что нам уже нечего ожидать от него. Но без воспоминаний о прошлом счастье мы не могли бы верить в будущее. Почему я поддерживаю церковь, хотя знаю не хуже вашего о совершенных ею злодействах? Не за то, что церковь сделала для людей, а за то, что люди сделали для церкви. Она не подарила нам никаких богатств; но зато она извлекала богатства из нас. Иначе и быть не может. Я люблю церковь, потому что Микеланджело расписывал ее хромы. А вы недовольны тем, что она не расписывала Микеланджело. Предположим, она расписала бы его! Предположим, она вымазала бы его дегтем и вываляла в перьях! Разве вы не причислили бы тогда судьбу Микеланджело, наряду с сожжением Япа Гуса, Джордано Бруно или Жанны д’Арк, к числу злодеяний церкви?
Миссис Эттин. Вы играете словами с очаровательной ловкостью, и получается очень забавно. Но Микеланджело так велик, что его поистине можно назвать полубогом. А церковь — это лишь свора самых обыкновенных людей, которые именуют себя духовными особами и священниками и стараются убедить нас, что они полубоги, потому что носят уродливое черное облачение. Микеланджело писал не для них, — он писал для меня, для таких людей, как мы с вами. Его творения созданы для нас, — не церковь, а мы извлекли из него богатства. Для нас сочиняли музыку Бах и Бетховен, для пас ваяли Фидий и Роден, для нас слагали стихи поэты и пророчествовали философы. И вы совершаете кощунство и предательство, когда уверяете, что мы обязаны всем этим продажной клике жалких крючкотворов, политиканов, священников и авантюристов, которые олицетворяют государства и церковь и наряжаются, как актеры, чтобы скрыть свое подлинное лицо. Они притворяются, будто их незрячие глаза все видят, а ослиные уши слышат музыку сфер. (Умолкает. Имменсо глядит мимо нее, словно в оцепенении.) Вы меня слушаете? (Он не отвечает.) Я знаю. Вы думаете о том, как бы состряпать из этого статью.
Имменсо (внезапно очнувшись). Тьфу, пропасть, а ведь так и есть. (Салютует.) Touche! [39]
Миссис Эттин. Plait-il? [40]
Имменсо. Так говорит фехтовальщик, когда признает себя побежденным. Да, на сей раз вы нанесли неотразимый удар. Но почему бы мне не воспользоваться этим для статьи? У меня такая профессия.
Миссис Эттин. А вы не могли бы воспользоваться этим для какого-нибудь дела? Не могли бы вы, например, убить кого-нибудь, как все люди, которые решаются на серьезные поступки?
39
Туше! (франц.)
40
Как вы сказали? (франц.)