Новеллы
Шрифт:
Дон Руй осторожно спешился и привязал лошадь, смирную и надежную, к стволу засохшего тополя.
И, послушный спутнику, навязанному ему свыше, дон Руй безропотно последовал за ним, держась возле стены, залитой лунным светом.
С неторопливой осмотрительностью повешенный на цыпочках продвигался вперед, наблюдая за стеной и зорко вглядываясь в темную зелень, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться к шорохам, которые улавливал лишь он один: дону Рую казалось, что он не припомнит ночи более безмолвной и сонной.
И столь явный страх его спутника, который должен был бы быть равнодушен к человеческим опасностям, мало-помалу передался и отважному дону Рую, так что он вытащил свой кинжал из ножен, намотал плащ на руку и шел теперь настороже, напрягая взор, как если бы на дороге его ждала засада и схватка с врагами. Так достигли они низкой двери, которую повешенный толкнул, и она отворилась, не заскрипев ни одной дверной петлей. Они вступили в аллею, обсаженную большими тисами, и пошли по ней, пока она не уперлась в глубокий пруд, где на поверхности воды плавали водяные лилии, а вокруг пруда стояли грубые каменные скамьи со свисавшими над ними ветвями цветущего кустарника.
— Вон туда, — прошептал повешенный, указывая вперед костлявой рукой.
За прудом тянулась другая аллея, совсем темная под сводом, образованным ветвями старых, разросшихся деревьев. Они шли, растворившись в ее темноте, словно тени: повешенный шел впереди, дон Руй, страшась задеть за ветку и неслышно касаясь подошвами песка, следовал за ним. Тонкий ручеек журчал где-то в траве. Вьющиеся розы поднимались по стволам, издавая сладкий аромат. И сердце дона Руя вновь забилось любовной надеждой. — Тсс, — прошептал повешенный.
Дон Руй едва не споткнулся о своего зловещего спутника, который неожиданно замер, раскинув руки, похожие на прутья решетки. Прямо перед ними четыре каменных ступеньки вели на террасу, всю залитую лунным светом. Пригнувшись, они поднялись по ступенькам и очутились в висячем саду, где не было деревьев, но повсюду красовались затейливые цветочные клумбы, огороженные невысоким кустарником. Сад примыкал к стене дома, явственно видимой под луной. Посреди стены, между окнами, огороженными перилами, выдавался каменный балкон с растущим по углам базиликом, его стеклянные двери были широко распахнуты. В комнате, выходящей на балкон, свет не горел, и она казалась темной ямой на фоне купавшегося в лунных лучах фасада. К балкону была прислонена лестница с веревочными перекладинами.
Внезапно повешенный, резко столкнув дона Руя со ступенек террасы вниз, увлек юношу в темноту аллеи. И, не отпуская его, торопливо зашептал:
— Сеньор! Скорее дайте мне вашу шляпу и плащ! И укройтесь здесь, в тени деревьев. Я заберусь по лестнице наверх и посмотрю, что там: ежели там все, как вы ожидаете, я спущусь обратно, а вы ступайте с богом и будьте счастливы!
Дон Руй в ужасе отпрянул: этакое страшилище полезет в окно к доне Леонор!
И он, топнув ногой, приглушенно воскликнул:
— Нет, ради бога!
Но рука повешенного, белевшая во тьме, грубо сорвала у него с головы шляпу и стащила с плеча плащ. Покойник тут же надел шляпу себе на голову и завернулся в плащ, приговаривая умоляющим шепотом:
— Не отказывайте мне, сеньор, потому что, ежели я окажу вам великую услугу, я заслужу великую милость!
И он быстро поднялся по ступенькам на широкую, освещенную луной террасу.
Дон Руй, изумленный, приподнявшись, наблюдал за ним из темноты. И — о чудо! — он увидел на террасе самого себя: это он — дон Руй, и обликом и манерами был тот человек, который среди клумб, огороженных невысоким кустарником, легко и ловко двигался вперед, с торжественно развевающимся алым пером на шляпе, держа руку у пояса и обратясь сияющим лицом к окну.
Человек шел вперед в ослепительном свете луны. В открытых настежь темных покоях его ждала любовь. И дон Руй следил за ним сверкающим взором, дрожа от изумления и гнева. Человек приблизился к лестнице, приставленной к балкону, откинул плащ, поставил ногу на веревочную перекладину! «О! Он поднимается туда, проклятый!» — взревел дон Руй. Повешенный полез наверх. Вот уже высокий силуэт двойника дона Руя достиг середины лестницы; весь в черном, он резко выделялся на фоне белой стены. Остановился!.. Нет! Не остановился: поднимается дальше — вот он уже осторожно перекидывает ногу через парапет балкона! Дон Руй в отчаянии замер, прикованный взглядом, душой, всем своим существом к своему двойнику… И вдруг из темноты спальни неожиданно возникла темная фигура и разъяренный голос прорычал: «Нечестивец, нечестивец!» Лезвие кинжала, сверкнув, опустилось и еще раз поднялось и, вновь сверкнув, упало, и еще, еще, сверкая, впивалось в свою жертву!.. Словно мешок, тяжело рухнул повешенный с высоты лестницы на мягкую землю. Стеклянные двери балкона захлопнулись с громким стуком. И вновь воцарилось безмолвие и безмятежный покой, и круглая луна сияла высоко в летнем небе.
В один миг дон Руй понял, в какую ловушку его заманили, и выхватил кинжал, отступая в глубь темной аллеи, как вдруг — о, чудо! — он увидел бежавшего к нему через террасу повешенного; тот схватил его за рукав и закричал:
— Скорей на коня, сеньор, поспешим, здесь вас ждет смерть, а не любовь!
Они оба, проворно добежав до конца аллеи, под прикрытием цветущего кустарника обогнули пруд, затем по аллее, обсаженной тисами, вышли к двери в стене и остановились на миг перевести дух, очутившись на дороге, где луна, ставшая еще ярче и огромней, превращала ночь в белый день.
И тогда, лишь тогда дон Руй обнаружил, что в грудь повешенного по рукоятку вонзился кинжал, так что его конец, блестящий и не запятнанный кровью, торчит у несчастного из спины!.. Но ужасный спутник, подталкивая дона Руя, торопил его:
— Скорей на коня, сеньор, поспешим, опасность еще не миновала!
Потрясенный всем случившимся и желая поскорей покончить с этим столь страшным и полным чудес приключением, дон Руй рванул поводья и пустил лошадь вскачь. И тотчас, в великой спешке, повешенный вскочил за ним на круп его верного коня. Отважный юноша не мог сдержать дрожи, ощутив спиной прикосновения этого мертвого тела, недавно качавшегося на виселице и только что пронзенного кинжалом. В отчаянии и тоске скакал дон Руй по бесконечной дороге. А повешенный словно бы и не мчался в бешеной скачке: окоченелый сидел он недвижно на лошадином крупе подобно бронзовой конной статуе. И с каждым мгновеньем дон Руй все сильнее чувствовал холод, леденивший ему плечи, как будто на них взвалили мешок со льдом. Поравнявшись с придорожным распятием, он прошептал: «Спаси меня, господи!» А когда распятие осталось позади, дон Руй содрогнулся, объятый сверхъестественным ужасом при мысли о том, что его спутник останется с ним навсегда и он отныне обречен скакать по свету в вечной ночи с мертвецом за спиной… И, не вытерпев, он обернулся и крикнул навстречу подгонявшему их ветру:
— Куда тебя отвезти?
Повешенный, тесно прижавшись к дону Рую, так что тот ощущал спиной рукоятку кинжала, прошептал:
— Сеньор, отвезите меня на Холм Повешенных и там оставьте!
Бесконечное и сладостное облегчение наполнило душу дона Руя: холм был совсем близко — в бледных рассветных лучах уже вырисовывались черные столбы и перекладины… И вскоре дон Руй остановил коня, тот дрожал и был весь в пене.
Повешенный неслышно соскользнул с лошадиного крупа, придержав, как добрый слуга, стремя дону Рую. И, обратив к нему свой череп с торчавшим между белыми зубами языком, прошептал с почтительной мольбой: