Новейшая оптография и призрак Ухокусай
Шрифт:
Вслед за ним просочился через угол унылый Свинтудоев.
– Вы, главное, не бойтесь, Непеняй Зазеркальевич, – подбодрил Переплет. – На самом деле тут все просто, хозяин разрешил – значит, ничего страшного не случится…
– Меня можно не успокаивать, – заверил его Сударый. – Что тут особенного, в самом деле? Я про это столько раз читал…
Читать-то читал, однако сам в гости к домовому ни разу не ходил. Поэтому тоже заробел, предчувствуя удар головой. По счастью, он сумел себя побороть и тянуть его Переплету не пришлось, но все же в искривленное пространство Сударый ввалился довольно неловко. Чем, кажется, доставил некоторое удовольствие внимательно наблюдавшему
– Добро пожаловать, – сказал Лапотоп. – Уж извините, у меня тут… не прибрано.
Вернее было бы сказать – запущено. Убранства в каморке не было почти никакого. Только стол с самоваром, лавка да сундук, на котором лежал старый лапоть. Стены в потрескавшейся штукатурке, ни намека на дверь или окна, пыльные щербатые половицы и закопченный потолок, под которым висело на простой нитке перо жар-птицы.
– Располагайтесь, – предложил Лапотоп, хлопоча у самовара.
К столу он звать не стал; извлекши из сундука три разномастные кружки, нацедил чаю и дал двум людям, усевшимся на лавке, и Переплету, который устроился рядом с хозяином на сундуке. Чай был без сахара и крепкий, а главное – горячий. Вообще в каморке было довольно тепло, особенно после насмерть выстывшего дома, и Сударый распахнул одежду.
– Давай, Барберий Флиттович, – подбодрил Лапотоп фантома, который уныло стоял в сторонке и делал вид, будто изучает сухую паутинку в углу.
– А я бы сперва послушал о спросонских делах, – заметил Сватов, дуя на чай. – Что же вы сразу-то мне не открылись, а, Непеняй Зазеркальевич? Можно сказать, утаили важную информацию…
– Скажите честно, что бы вы подумали обо мне, если бы я с порога сказал, что приехал охотиться на призрака Свинтудоева?
– Гхм, это вы правы, – признал городовой, – нехорошо бы я о вас подумал, очень нехорошо. Но теперь уже не подумаю, а даже наоборот, выслушаю со всею серьезностию, так что вы рассказывайте.
– Собственно, рассказывать пока нечего. Слухов, сплетен и домыслов гораздо больше, чем фактов. Однако несколько случаев нападения с укусом или царапанием ушей – это факт.
– И вы решили, что это шалит призрак Свинтудоева?
– Так решила часть общества. А я решил докопаться до правды.
– Зачем же самому трудиться? Ведь есть разумные, которым это по долгу службы положено. Жажда славы обуяла?
– Лишний раз убеждаюсь, что был прав, когда умолчал о целях своего визита в вашем кабинете, – довольно резко сказал Сударый. – Нет, господин городовой, меня обуяло желание уберечь свой дом, потому что именно в нем совершилось подряд несколько… инцидентов с ушами. И, предупреждая ваши следующие вопросы: нет, разумные, которым это положено по долгу службы, вряд ли сумеют отыскать Ухокусая традиционными способами; и снова нет, я не собираюсь выпускать брошюру о поисках призрака Свинтудоева.
– Ну уж и рассердились! – засмеялся Сватов. – Эка, аж пар валит. Смените гнев на милость, господин оптограф. Да, приходится быть подозрительным. Столько шуму, столько крику было два года назад… Так что не сердитесь, а лучше успокойте старика окончательно: скажите по совести, сами-то вы как, Барберия Флиттовича всерьез подозреваете?
Сударый мог бы сказать просто «нет», однако назойливость Сватова пробудила в нем своего рода упрямство и желание осадить городового. Поэтому Сударый решил ответить на полицейский манер, слегка перефразируя надзирателя Неваляева:
– Личное мнение свое я держу при себе. Ученые предпочитают оперировать фактами и доказательствами, а не догадками. Хотя мне следовало бы давно догадаться, что вам история господина Свинтудоева известна лучше, чем рядовым гражданам, даже тем, которые черпали сведения из вполне серьезных газет.
– Конечно, – легко согласился Сватов. – И мне, и всем остальным, кто участвовал в так называемой «поимке» Барберия Флиттовича. О его невиновности господин Копеечкин знал уже давно, да только ничего же нельзя было поделать… Благодаря, между прочим, самому Барберию Флиттовичу, – обернулся он к поморщившемуся призраку, – который, вместо того чтобы сразу же позвать на помощь полицию, ударился в бега.
– Сколько раз я уже говорил, что ваша так называемая помощь ничего бы не принесла, – возразил фантом. – Вам не под силу справиться с демоном. Два года прошло, а он по-прежнему на свободе, несмотря на все усилия Пуляя Белосветовича…
– Вы бы лучше судили о том, в чем разбираетесь, – посоветовал ему Сватов. – Ну подумайте сами, откуда вам, обычному парикмахеру, иметь квалификацию, достаточную, чтобы классифицировать, не много не мало, демона! И от Пуляя Белосветовича многого не ждите. Он, вообще говоря, сыскарь ловкий, по-новомодному выражаясь, звезда сыска… Да только в том-то и беда, что не столько сыщик он, сколько звезда. Если не будет уверен, что дело выгорит, и пальцем не шевельнет; если не увидит перед собой толпы благодарных слушателей – рта не откроет.
– Однако именно он понял, что я невиновен…
– И всякий бы понял, веди он следствие. Да только следствие поручено было Пуляю Белосветовичу, а нам, простым смертным, ничего не объясняя, велели всеми силами разыскивать некоего беглого брадобрея, предположительно покушавшегося на господина обер-полицмейстера. Нет уж, голубчик, не ищите, кого бы обвинить в своих бедах, когда сами дров наломали. Подумать только: ведь вам понадобилось умереть, чтобы вы решили пойти в полицию!
Призрак насупился.
– Простите, не могу понять, – сказал Сударый. – Как это произошло? И почему до сих пор никто не объявил о невиновности Барберия Флиттовича, если она установлена?
– Все просто. Когда местонахождение беглеца было нами вычислено и всё подготовили к его поимке, Пуляй Белосветович соизволил прибыть в Храпов и сообщить, что брадобрей никак не мог совершить не только приписываемых ему молвою преступлений, но и тех нападений, которые действительно имели место быть. Рассказал о том, как пытался выйти на след настоящего ухогрыза – или как вы его там назвали, Ухокусая? – пожалуй, получше звучит. Признал, что вся долгая слежка наша за Барберием Флиттовичем была лишь средством убедиться, что он спокойно сидит на месте, покуда господин Копеечкин занят настоящим делом. Теперь, стало быть, нужно как-то поделикатнее с нашим брадобреем поговорить… И только он это сказал, как дверь открылась и искомый брадобрей сам вошел в кабинет. К сожалению, уже в виде призрака, поскольку от перенесенных треволнений тихо скончался в своем убежище буквально часом раньше.
– Так, значит, не было вообще ничего, о чем сообщали даже в серьезных газетах? – поразился Сударый. – А как же заявления репортеров, будто они пишут с места событий?
Сватов махнул рукой:
– О заявлениях репортеров у них же и спрашивайте. Что бы вы ни подразумевали под словами о серьезных газетах, у журналистов свои резоны. Но сказку о поимке им рассказал лично господин Копеечкин. На то были две причины. Во-первых, как вы знаете, призраки – граждане юридически ограниченные… Только, пожалуйста, не надо снова говорить о дискриминации! – быстро обратился он к фантому.