Новое платье королевы (Эскорт)
Шрифт:
– Понедельник, – всхлипнула женщина. – Ему в понедельник надо было на работу. Он приехал утром, сказал, что не спал всю ночь. Но все равно пошел. Работа хорошая, за нее надо держаться.
– Сколько времени занимает дорога от Москвы? – обратился к лейтенанту Сергей Павлович. И сам же ответил: – Часов двенадцать, если на «Жигулях». Значит, Феликс вполне мог в семь вечера быть еще в столице. Скажите, а его родители вам все еще не помогают?
– Валентина вроде бы оттаяла. Внучку не жалует, говорит, что Снежанна на Вику похожа, а не на Феликса, но к сыну теперь захаживает. Материнское сердце не камень. Не скажу, что плохо они жили: Вика и Феликс. Как все. На жизнь хватало. Вещи он ей хорошие покупал. Ничего не жалел.
– Отчего же все-таки она подалась в столицу?
– Да я уж и
– Папа, – повторила девочка и подняла голову, прислушиваясь.
Волнистый вспомнил, что время уже к обеду. Они приехали около десяти часов утра, а сейчас полдень. Судя по всему, в это время Снежанна ждала отца.
За окном послышался шум мотора.
– Папа, – уверенно сказала Снежанна. – Папа никогда не обманывает и не опаздывает.
Он пригнулся, входя в комнату. Притолока была очень уж низкой. В одной руке мужчина держал подтаявшее мороженое, в другой хозяйственную сумку. Снежанна захлопала в ладошки, бросила трактор и побежала к отцу. Феликс дал девочке мороженое и улыбнулся. Потом посмотрел на тещу:
– Я вижу, мама, у нас гости?
Потом протянул ей хозяйственную сумку со словами:
– Мясо на работе давали. В счет зарплаты. В холодильник положи. Что с тобой? Почему в слезах?
– Ой, Феликс! – заплакала женщина. – Викушу-то нашу убили!
– Да ну? – Он вскинул темные брови. Потом усмехнулся: – Значит, судьба, мать. Так вы, граждане, из Москвы? Что ж ехали в такую даль? Дали бы телеграмму, я и сам мог приехать.
Его спокойствие Сергей Павловича потрясло. «Он убил», – уверенно подумал майор Волнистый. Феликс без сомнения знал, что Вики в живых уже нет. Поскольку теща не двигалась с места, тот сам отнес в холодильник сумку с мясом. Глядя на него, Сергей Павлович подумал, что нервы у парня крепкие.
– Ну что, мать, есть-то, будем? – непринужденно спросил Феликс. – И гостей корми.
– Послушайте, вы! – вдруг накинулся на него лейтенант Попугайчик. – Нэтти больше нет! А вы тут есть собираетесь!
– Нэтти? Что это такое? У меня обеденный перерыв всего час. Извините.
Мать Виктории всхлипнула, взяла со стола фотографии и паспорт, которые привез Сергей Павлович. Протянула Феликсу:
– Глянь-ка. На себя не похожа. В паспорте и вовсе чужая девка. Феликс, отчего в Викином паспорте эта фотография?
– Какая фотография, мать? – он взял документ и снимки убитой Нэтти.
За те несколько минут, что Феликс держал их в руках, он изменился совершенно. Паузе, казалось, не будет конца.
– Это же Вика? Вика! – услышал Сергей Павлович. – Но как же так?!
Феликс долго не мог говорить. Он просто сидел, закрыв лицо руками. Девочка дергала отца за рукав и все время спрашивала:
– Папа, папа, почему ты не ешь? Давай обедать!
Наконец Феликс заговорил сам с собой, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Чего ей не хватало? Ну чего? Что я для нее не сделал? Еще в школе я знал, что если женюсь, то только на Вике. Тогда я был ниже ее ростом, на полголовы. И по этому поводу комплексовал. Боялся к ней подойти. Страстно мечтал вырасти, упражнения дурацкие делал. Я и заметил Вику потому, что она возвышалась над всеми остальными. Самая умная, самая красивая. Она участвовала во всех математических олимпиадах, в которых и меня заставляла участвовать мать. Тащила силком в высшее образование. Мне всегда казалось, что я занимаю именно Викино место. Я ею восхищался. Потом я все-таки вырос. И поступил в институт. Я искал ее на всех дискотеках, но Вика туда не ходила. У нее не было подруг, которые могли бы нас познакомить. Я ходил по улицам, думая, что когда-нибудь встречу ее. Встречал, говорил глупости, и бежал. Отчего так? С другими мог все, с ней – ничего. Но однажды встретил-таки Вику на дискотеке. Она пришла туда с книжкой. Терпеть не могу стихов! Я выделывался на сцене, как мог, а она скучала. Потом села на стул, и уткнулась в книжку. И тогда я понял, что Вика хочет понравиться именно мне. Человек, которому просто скучно, не выбирает такие ракурсы. Я видел ее ноги и чувствовал, что внутри все дрожит. Мне весь вечер хотелось отобрать у нее эту книжку. Неужели нельзя было просто сказать, что я ей нравлюсь? Она любила строить завоевательные планы. Я потом это понял, когда случилась истории с ее институтом. Неужели я не мог просто уговорить мать устроить туда Вику? Или с преподавателями поговорить? Я многих из них хорошо знал, мы вместе встречали праздники. Для Вики я сделал бы все. Но она не хотела просто так, и от кого-то. Сама, своим умом. Зачем? Никогда не мог ее понять.
Он беспомощно посмотрел на Сергея Павловича. «Пусть выговорится», – взглядом дал тот понять лейтенанту Попугайчику.
– А потом я пригласил ее танцевать. И подумал: наконец-то! У меня появился шанс! Мы стали встречаться, потом поженились. Что я для нее не сделал? – в отчаянии повторил Феликс. – Показалось тогда, что я победил. Я был счастлив. С любимой женщиной, с дочерью, которую она мне родила. Девочку назвали Снежанной. Я даже не стал спорить, я вообще с ней не спорил. Вике всегда хотелось чего-то необыкновенного. Она говорила, что задыхается здесь, в маленьком провинциальном городке. Я часто спрашивал, чего ей не хватает. Любви? Я любил ее безумно. Денег? Мы жили не хуже других. Я старался, как мог. Квартиры? Мать со мной помирилась, я бы мог уговорить родителей разменять их трехкомнатную квартиру на две. Но жена отвечала только одно: «Мне скучно». Ей было скучно! Представляете?! После рождения ребенка Вика перевелась на заочное отделение. Дома ей надоело сидеть уже через год. Она изнывала, занимаясь хозяйственными делами. Просила устроить ее на работу. Но куда? В школу? Там нет мест. Учреждений в городе немного, а там та же скука и серость. Сплетни, бесконечные чаепития, томительное ожидание окончания рабочего дня. Вика выдержала в одной такой конторе несколько месяцев. Потом решила, что у нас мало денег. И пошла работать продавцом на лоток. Там платят хорошо. Но работа тяжелая. Весь день на улице, независимо от погоды. Я был против, но спорить с ней не стал. Знал, что долго она не выдержит, это же каторжная работа! Она стала приходить поздно, иногда подвыпивши. Однажды я почувствовал от Вики странный запах, незнакомый. Потом я понял: это марихуана…
Феликс надолго замолчал.
…Вике было откровенно скучно. Всего чего хотела, добилась, а счастья нет. Вышла замуж за любимого и престижного мужчину, поступила в институт, родила ребенка. Даже свекровь была готова пойти на мировую. Сын-то один! Бури прошли, наступил полный штиль. Вот этого-то она и не выдержала. Что дальше? Жить, как все, заниматься домашним хозяйством, рожать детей?
Рожать детей оказалось тяжело и очень больно. Материнский инстинкт у девятнадцатилетней Виктории так и не проснулся. Когда принесли на первое кормление сверток, из которого выглядывало желтое личико орущего ребенка, Вика посмотрела на него с недоумением: и это мне? После всех мук еще и бессонные ночи, пеленки, болезни, детские поликлиники? Конечно, Феликс был хорошим мужем. Почему-то он для радостей отцовства вполне созрел. Вика с недоумением смотрела, с какой нежностью и терпением муж укачивает на руках орущую девочку. И дочка у него сразу затихала. Феликс любил их ребенка, а Вика выполняла свой долг. Она твердо решила, что до года выдержит всё. Надо пройти и через это. Но после…
Она заявила, что должна работать, и с ребенком стала сидеть мать. Первая работа Вике не понравилась. Тоска. И денег платят мало. Коллектив женский. Серость! Лучше уж сидеть дома и пилить Феликса. Денег мало, жить скучно. Повод всегда найдется. Но у мужа было адское терпение. Когда жена начинала сыпать упреками, он заводил старенькие «Жигули» и вез ее на природу, на пикник, или к друзьям. Доставал где-то денег, покупал ей новые наряды. Она злилась еще больше.
Вике хотелось иметь много денег. Очень. Чтобы ни в чем себе не отказывать, заходить в бары, пить дорогое вино, на рынке покупать самые модные тряпки. Где взять такие деньги? У частников! Феликс, который мог начать свое дело, заниматься этим категорически отказался.