Новогодний роман
Шрифт:
– Я... Как это сказать. Не знаю.
– он схватился за голову.
– Поверить не могу. У меня сын. Сын.
– восторженно воскликнул он и тут же шепнул вопросительно - Сын?
– Ему 10 лет и два месяца. Не трудно посчитать Альберт. Я родила его в колонии. В то время, когда отказывалась верить. Если бы не он, я взрезала бы себе вены.
Мне не понравилось, что Альберт меня не слушал. Он полностью был захвачен неожиданной новостью.
– Сын. У меня сын. 10 лет и два месяца. Невероятно. 10 лет и два месяца. Альберт
Я не могла отказать. Я действительно не могла отказать.
– Не задерживайся. Мы еще не закончили со всеми делами.
Сначала Альберт просто ходил кругами вокруг Павла, не решаясь подойти. Павел заметил это и предложил сразиться один на один. Из стоек они выхватили автоматы и начали дружно садить во взрывающийся, рокочущий и мигающий экран. Они быстро нашли общий язык. Когда принесли десерт, Альберт вернулся.
– Мороженое отнесите вон тому молодому человеку.
– сказала я официанту, показывая на Павла.
– Позволь, я сделаю это сам.
– Альберт забрал поднос у официанта.
– Возвращайся скорей.
– напомнила я ему.
Альберт был доволен.
– Замечательный мальчуган. В самом деле просто преотличный парнище. И это мой сын, Ирма, мой сын. Ты должна мне разрешить увидеться с ним. Пожалуйста. Я свожу его... Не знаю ... На карусели.
– Мы будем здесь все праздники. Я думаю это можно устроить.
– Спасибо Ирма. Спасибо. Ты себе не представляешь как я рад. Ты. Ты лучше всех.
– Подожди, Альберт. Не спеши. Не думай, что я забыла, как ты со мной поступил.
– Если бы я мог вернуть время назад. Если бы я мог искупить как-то свою вину.
– Можешь.
– сказала я ему.
Я рассказала Альберту о плане Гасана Гасановича, о том что именно он будет должен подменить деньги Дудилова.
– Ты близкий к нему человек. Тебе не сложно будет это сделать.
Конечно, Альберт испугался. Другого я не могла от него ожидать.
– Он сотрет меня в порошок, если узнает. Он жестокий человек.
– Если сделаешь все правильно, ничего не узнает.
– И все равно. Это очень опасно, но я сделаю это ради нас.
– Альберт тут же поправился.
– Ради нашего мальчика.
– Мне совершенно не важно ради чего или кого ты это сделаешь. За тобой долг Альберт и это хороший безопасный способ расплатиться.
– А для меня важно. Ради сына я готов на все.
– Такого я тебя не знала.
– сказала я удивленно.
Он ответил с решительной усмешкой.
– Сам не догадывался.
– В любом случае, я уверена, у тебя все получится.
– я поднялась- Куклу получишь завтра. Я свяжусь с тобой. Павел! Павел! Мы уходим.
– Как уходите, как уходите - заторопился Альберт.
– Мы же совсем не поговорили.
– Ребенку надо спать.
– Но наш уговор в силе? Я смогу погулять с ним?
– Сможешь.
– ответила я.
– Звони в "Мечту" завтра. Тебя соединят с номером.
Подошел Павел. Я обняла его. Не смотря ни на что, приятное ощущение.
– Что сынок, сходим на автоматы?
– говорил Альберт, прощаясь.
– Я когда-то неплох был в контре.
– Папа перед тобою чемпион мира. У тебя просто нет шансов.
Альберт остался в ресторане. Ему было о чем подумать. Мы сидели в машине. Я завелась, согревала мотор. Павел, не смотря на мою просьбу, громко переключался со станции на станции. Я не могла отделаться от чувства, что все могло бы так и быть. Слева в окно ударил свет фар, потом пошел по дуге и замер, уставившись на песчаную нежилую отмель на середине реки. Я опустила стекло.
– Он согласился?
– спросил Курузак.
– Без проблем.
– Хорошо. Тогда до завтра?
– До завтра.
Я повернулась к Павлу. Выключила магнитолу и, схватив за куртку Павла, потребовала.
– Давай, жох. Рассказывай. О чем вы там говорили?
Павел.
Не знаю, как она меня вычислила. Непростая тетка. Я это еще на базаре усек, когда она мужика того уложила. Классно вышло. Не понимаю все равно. Мобильник я сразу скинул. Ханыге какому-то задвинул, почти не глядя, главное чтоб на руках не висел. Потом что было, папке отдал. Пусть пьет, он тогда мамку не лупит. В поряде семья. Анька учится, я на улице. Нормалек. Стоим значит с пацанами. То да се. От Билана до баклана. Масштабно, значит, гундосим. Вижу, подходит. Я только в сторону. Оторвешься тут. Схватила, не отпускает. Говорит.
– У меня к тебе разговор есть.
Я естественно в непонятки.
– Пустите, скулю, тетенька. Вы меня спутали с кем-то.
Пацаны мои тоже пальцами шевелят.
– Э-э-э, коза-дереза. То да се. Пусти малого.
Эта так, спокойненько, из авоськи своей пукарик достает.
– Сча.
– говорит.
– Ребятки. Пущу.
– говорит. У меня к другу вашему деловое предложение есть, как капусты без ущерба рубануть.
– Другой разговор, тетенька.
– мои пацаны говорят.
– Иди, Паха. Мы не в претензии.
Я тоже, значит, вступаю.
– С этого и надо было начинать. Еще там кое-что сказал. Не для записи. Пошли мы значит с ней в кафешку неподалеку. Давай она меня под пиццу с колой тревожить. То да се. Как зовут? Сколько лет.
– Паха, говорю. Лет четырнадцать. А ты что за деваха, никак не пойму?
Она меня не слушает. Талдычит значит свое.
– Жох, ты Паха. Такой мне и нужен. Хорошо, что маленький и худенький. Легко сойдешь. Что четырнадцать тоже хорошо.
– Чего ж, говорю, хорошего? Детской комнатой теперь не отделаешься. Теперь, если что "сижу за решеткой в темнице сырой", из которой, что показательно, за плохое поведение не выгоняют.