Новогодний роман
Шрифт:
– Там фарсунка на водостоке в кухне полетела. Шпиндели новые нужны. Не протянем без шпинделей.
– У меня нет денег - твердо ответил Альберт - Я в прошлый раз давал. Надоело.
– Так то, шпингалеты, а это шпиндели. Без них, совсем никуда.
– Перебьемся.
– Альберт решил ни в коем случае больше не терпеть этого вымогательства.- Раньше как-то обходились. Знать не знали никаких шпинделей и все работало.
– Так то раньше. Как знаешь, хозяин - вздохнул Мирча.- Я предупредил.
Альберт отмахнулся и пошел навестить Серафиму. Нашел он ее на диване перед телевизором. Слева от Серафимы стояло блюдо из коллекционного сервиза Поповского завода доверху наполненное жирными солеными креветками, Альберт уселся справа.
– Как день прошел, золотко - поинтересовался Альберт.
– Нормально -
– Как где шлялся?
– возмутился Альберт - Я между прочим работал.
– Я звонила тебе после обеда, тебя не было.
– сказала Серафима, ловко разделав креветку. Она забросила ее в рот и сделала мощный глоток из зеленой бутылки "Туборга".
– Я был на объекте - ответил Альберт. Ему внезапно ужасно захотелось креветок с пивом.
– Теперь это так называется?
– спросила Серафима. Ловко, ловко она обходилась с креветками. Вскрывала мягкий панцирь и на раз-два заглатывала белое вареное мясо. Альберт не мог больше ждать. Он потянулся за креветкой и получил по рукам.
– Куда лезешь грязными лапами?
– Серафимочка, я всего одну. Попробовать.
– Руки помой, кому сказала. Лезет он. Сейчас залезу тебе.
– Тебе что жалко?
– спросил Альберт обиженно.
Серафима, не смотря на фактуру, особой была нервной и тонкой, сидеть одной дома было скучно, поэтому в истерики ее бросало, как гриппующего человека в жар. Моментально.
– Мне жалко - Серафима зарыдала и заорала одновременно - Ах, ты скотина, такая неблагодарная. Свинья ты последняя.
– Серафимочка я же только креветочку попросил.
– Креветочку попросил? А обо мне ты подумал. Про меня хоть раз вспомнил.
– Серафима плакала и задыхалась.- Целый день ждешь его. А его нет. На объекте. Знаем мы твои объекты.
– Серафима ты несправедлива.
– Я??
– не долго думая, Серафима подняла дорогое блюдо и запустила им в Альберта. Тому удалось своевременно пригнуться. Креветки расплылись по мрачноватым пурпурным с позолотой обоям.
– Ненавижу тебя! Ненавижу - кричала Серафима.
– Серафимочка. Я сейчас уйду. Ты не беспокойся главное - лепетал Альберт.
– Убирайся! Исчезни.
Испуганно Альберт прикрыл за собой дверь. Виолончели злорадно смотрели на него из кухни, прихожей и гостевой комнаты. Приступы Серафимы были часты и проходили обычно без последствий. Немного побудет одна, отойдет и сама все забудет. А пока Альберт решил принять ванну. Поиграл блестящими краниками и установил нужную температуру. Подсыпал в прибывающую воду пригоршню морской соли и два колпачка эвкалиптовой пены. Не много подумав, отключил не злобливую усладу для сфинктера горячие ключи, бившие на дне ванны, но пузырики, поднимающиеся на поверхность оставил. Быстро разделся и лег в ванну. Вспомнив, что не закрыл отверстие пробкой, Альберт тщетно искал его на полочках. Пришлось, как был, в юной пушистой пене, залезать в халат. Колотун уже ждала его под дверью.
– Вот - сказала она Альберту, протягивая пробку.
– Вы в шкафчике на кухне оставили.
– Я ничего там не оставлял - прошипел Альберт - Это все ты, мерзкая девчонка.
– Зачем вы так говорите. Сами оставляете и сами говорите. Не буду больше ничего вам искать.
– Сделай одолжение - Альберт хлопнул дверью. Вставил пробку и растянулся в ванной. Наслаждался покоем он не долго. Он не успел покрыться блаженным ломотным потом, как дверь начала дрожать под тяжестью могучих ударов. Защелка быстро не выдержала такого скорополительного наскока (южные мужчины!) и поддалась. Отталкивая ногу Мирчи, в ванну ворвалась разъяренная Серафима.
– Я дура по-твоему? Дура? А это что? Что это.
– Серафимочка? Что с тобой. Не понимаю.
– Не понимаешь. Сюда, сказала, смотри. Что это?
Серафима держала мобильный телефон Альберта. Он прочитал сообщение.
– Привет, маленький.
Не выдержав, Серафима издала истошный крик и запустила телефон в овальное зеркало. Альберта накрыло осколками. Серафима, рыдая, выскочила из ванны и побежала давить свое горе подушкой. Как на прощании с покойником, прошлись Виолончели над лежащим в ванной, как в гробу, Альбертом и каждый бросил ему слова прощания.
– Бывает хозяин - посочувствовал кротко Михей, что на самом деле означало злорадное - Попался дубина стоеросовая, так тебе и надо.
– Нечего телефоны, где не надо раскидывать - это Колотун.- Ходи, подбирай.
– А зеркальце какое красивое было. Как родное жалко - это Рада.
Дольше всех над Альбертом стоял Мирча. Смотрел пристально, даром, что не сплюнул победительно в воду. Написал эпитафию.
– Значит зеркало, защелка, лучше две на всякий пожарный. И шпиндели.
Альберт обреченно согласился. Виолончели всегда могли найти слабое место и подходящий момент, чтобы настоять на своем. Около часа лежал Альберт в холодеющей ванне, боясь, пошевельнутся. Лишь когда покрылся гусиной кожей и почувствовал приближение простуды, осмелился он покинуть свое убежище. Серафиму удалось успокоить только к утру. Помимо всего Виолончели ночевали в гостевой комнате и видели его унижения. Для начала Серафима повозила его стильное лицо по полу, да так, что Альберт в конце концов признал правоту Мирчи о шершавости паркета. Собственным лицом прочувствовал. Потом неизвестно сколько, Альберт потерялся во времени, пришлось выслушивать оскорбления, крики, не подвластные разуму переходы от неясного всхлипывания до грозовых зарядов гнева, во время которых Альберт серьезно начинал опасаться за свое здоровье. Серафима затихла на рассвете, оставшееся до ухода на работу время Альберт провел на кухне, вздрагивая от каждого шороха, прикорнув на "дежурной" раскладушке, заботливо оставленной Радой. До недавнего времени на ней ночевала она сама, но скорость распространения эпидемии свидетельствовала о том, что, если ничего не изменится, раскладушка станет постоянным местом дислокации Альберта в этом доме. К бывшему дворцу пионеров, а теперь дому детского творчества, где находилась "Школа Дедов Морозов" Альберт подъезжал в расстроенном состоянии, как рояль в первом классе музыкальной школы - заложник одно пальцевых долбежных гамм. И дело было не только в Серафиме, вернее совсем не в ней было дело. "Привет, маленький". Так называла его только она. С ужасом Альберт представлял себе, что Ирма уже в городе. Страх поселился в Альберте и парализовал все другие мысли.
Дом творчества располагался крайне неудачно. Ехать пришлось по не асфальтированным колдобистым тропинкам Переселки, городского района сплошь застроенного частным сектором. Сам дом находился в низине с тыльной стороны Старого Замка. От дома творчества вверх по холму, через бетонный штык-трехгранку обелиска до матери-церкви и реки уходил заросший и неприкаянный Новый парк. Когда-то он был призван заменить Старый Парк, разбитый еще в 18-м веке одним предприимчивым литовским магнатом с немецкой фамилией. Даже поставили колесо обозрения на вершине холма и расчистили вокруг него пространство. Но новое не выдержало конкуренции со старым. Город вообще склонный к консерватизму отторг своего неприветливого пасынка. Теперь лишь ветер, рожденный речными волнами, иногда раскручивал, когда был особо игрив, забытое всеми колесо. Поскрипывая, описывало оно несколько кругов и замирало, лишенное всякого смысла в своем существовании, испуганное дерзостью своего поступка. Под "Школу" была отведена актовая зала на втором этаже в бордовых пыльных занавесях, невысокой сценой и желтыми растрескавшимися откидными стульями. Первыми, кого встретил Альберт, когда вошел, были женщины среднего возраста с общей на всех жестокостью в глазах, скрытой до поры до времени под пеленой умилительной покладистости и всепрощения. Они приводили залу в надлежащий вид. Раскладывали на стулья тонкие стопки отпечатанных буклетов насыщенного синего корпоративного цвета, устанавливали флип- чарт со срисованным из фильма "Морозко" благолепным стариком с окладистой бородой и роскошным кафтаном. С посохом, в сапогах с загнутыми носами и строгим прищуром. Волокли трибуну и пристраивали к ней тонконогий журавль микрофонной стойки.
– Мне Ягуара Петровича, где найти?
– спросил Альберт у одной из женщин. Та, переводила дыхание, отдыхая рядом с кипой париков, бород, рукавиц и колпаков, брошенных прямо на пол, слева от сцены, напротив трибуны.
– Вам учителя?
– доверчиво поинтересовалась она - Он там за сценой отдыхает.
– Подожди Вера - товарку строго перебила пожилая женщина в пуховом платке, зеленом жакете, черной юбке и тяжелых армейских ботинках с высокой шнуровкой.
– Вы кто такой? Зачем вам учитель?