Новогодний роман
Шрифт:
– Послушаю, послушаю тебя, златоуст.
– говорил Подифор Савельевич.
– Потешусь. Вот Иван Никифорович, рекомендую. Ягуар Петрович. Он вашу идейку в нужную обертку завернет.
Пожал Подифор Савельевич и Альберту руку.
– Приглядывай за ним, Ягуар. Он без присмотру может тебе устроить хорошую жизнь.
Подифор Савельевич и Иван Никифорович сошли в зал и расположились на первых рядах, рядом с группкой растревоженных предчувствием начала адептов. На сцене помогать Ягуару Петровичу остались Люба, Вера и строгая Надя, в высоких армейских ботинках. И, конечно, Альберт. Ягуар Петрович сделал последние указания. Люба вырубила свет в зале. Последний раз Ягуар Петрович отряхнул дорогой
– С богом, директор. Хотя он, то здесь причем.
Ягуар Петрович поднял руку. Из сумеречной неоднозначной тишины на зрителей полилась мелодичная постная и однообразная музыка. Кулисы медленно разъезжались, свет постепенно прибывал. Люба умело ворочала рубильниками на щитке. На последних тактах выверено и заучено Люба подняла вверх самый большой рубильник. В зале ярко вспыхнул свет, и ошеломленные зрители увидели Ягуара Петровича в центре сцены, за трибуной. Он начал сразу, без пауз, не ослабляя внимания, прикованного к нему. Альберт пару раз мельком видел выступления телеевангелистов. Этих энергичных и предприимчивых тетенек и дяденек, которые с одержимостью или ленцой проповедовали с экранов телевизоров затверделые во многовековой истории истины, основные столпы, на которых держится человеческое общество. Многое взял у них Ягуар Петрович. Многое. Но и своего добавил немало. Альберт знал, что никто из проповедников из ящика не осмелится бросить в мирную публику графин толстенного стекла, стоящий на трибуне. Ягуар Петрович бросил. Ни в кого не попал, правда. Графин разлетелся в куски, немного не достав, окошечка кинобудки, где на стенке был нарисован неприметный крестик. Но ведь бросил. Такого Альберт еще не видел. После этого, Ягуар Петрович мгновенно воскликнул:
– Проснитесь! Проснитесь, говорю я вам!
Испуганные зрители, кроме, пожалуй, Подифора Савельевича и Ивана Никифоровича, вжались в спинки кресел. Альберт сам бы вжался, если бы было куда. Появилась Надя. Она махнула рукой Вере, стоявшей у противоположной кулисы. На гнущемся с опилками подносе из ресторана второй наценочной категории Вера вынесла свежий графин взамен разбитого. Она поставила его на трибуну, ласково улыбнувшись залу. Проводили ее одобрительным гулом. Немудрено, ведь из одежды на ней были только сиреневые трусики с озорными ромашками на удивительно, для ее возраста, пристойных и миленьких ножках, а также лаковые лодочки на низком каблуке. Незамедлительно после этого в крестик на стенке полетел свежий графин. Публика начала заслуженно волноваться. Альберт видел, как тип в кожаном плаще накинулся сверху на Сергуню, пытаясь защитить ее от летающих над головой стеклянных бомб. Сергуня недовольно вскрикнула и еле отбилась от назойливого поклонника. Тем временем, Ягуар Петрович вынул микрофон из стойки, вышел из-за трибуны и пружинисто, молодцевато как-то, спрыгнул со сцены.
– Не знаю, что вы думали себе, когда шли сюда. На что надеялись? Бесплатные аттракционы.
– медленно шел Ягуар Петрович по узкому проходу и под воздействием его проницательных с дьявольским огоньком серо-зеленых глаз, как костяшки домино сыпались зрители по обе стороны прохода.
– Брелочки, значки на шару надыбать?
– Ягуар Петрович остановился.
– Этого не будет. Я буду лечить вас и, несмотря на сопротивление, будьте уверены. Излечу. Мне ничего не нужно от вас. Кроме одного.- Ягуар Петрович замолчал. Напряжение сгущалось. Одна из самых слабонервных из адептов взвизгнула и поползла вниз. Появившаяся, как по расписанию, Надя подхватила ее, сцепив руки на груди, и потащила обморочное тело за сцену. Интерес к этому тревожащему случаю был перебит возгласом Ягуара Петровича.
– Я алчу вашего внимания! Посмотрите на меня. Проникните в меня, изваляйтесь в моих мыслях о вас, и посмотрите на себя. Каждый из вас заслуживает больше того, чем вы имеете сейчас. Каждый, я говорю!
– и странный тип в кожаном плаще буквально растаял под взглядом Ягуара Петровича. Альберт мог спорить, что видел теперь лишь скромную лужицу неправильной формы на изрезанном и исписанном всевозможными чернилами сиденье.
– Хотите вы этого или нет.
– продолжал Ягуар Петрович.
– Я вытрясу из вас все самое достойное. Вы, как слепые котята тыкаетесь в разные стороны и ничего не можете добиться. Я.
– Ягуар Петрович ткнул себя в грудь.
– Знаю причину.
По аудитории ударило несколько зловещих тактов. Люба скоренько, ремесленно умело посвистывая, убрала звук на микшере, мигавшем в темноте разноцветными лампочками.
– Решение здесь.
– Ягуар Петрович поднял руку, и все обозрели тяжеленький, с крепкую вологодскую репу, кулак с уходящим в рукав синим пороховым якорем. Экспозиция кулака закончилась также внезапно, как и началась. Ягуар Петрович разжал кулак, и все могли убедиться, что там ничего нет.
– Для начала напомню - Ягуар Петрович запрыгнул по-охотничьи неслышно на сцену. Он вернулся за трибуну.
– Холява это совсем не то, что вы думаете. Холява - это цилиндрическая заготовка для производства оконного стекла. Сейчас вы тоже заготовки. Никому кроме меня ненужные брусочки. Но в вас есть самое главное. Вы на короткое время определились. Еще есть время отказаться, если чувствуете собственную слабость. Но я спрашиваю вас. Готовы вы стать теми, кого я хочу из вас сделать? Готовы?
Ответ мог быть совершенно неожиданным для стороннего наблюдателя, но не для Альберта. Энтузиазм зрителей был высок, этого не отнять, и адепты исправно верещали, но такого обвала эмоций, ни в коем случае нельзя было ожидать, если бы не содействие Любы. Фонограмные крики, аплодисменты и вой влились в общее русло.
– Это что - перекрикивая шум, говорила Люба Альберту - Слабенький трек. Бис из Большого театра. Я потом ЦСКА-Спартак включу. Верная гильотина для перепонок.
Ягуар Петрович сделал несколько успокаивающих жестов и выразительно посмотрел на Любу. Все стихло.
– У каждого из вас в руках есть катехизис ваших изменений. Возьмите его и прочитайте на первой странице.
Зашелестели буклеты. Ягуар Петрович, помогая, медленно проговаривал наизусть.
– Я биологическое существо человек. Повторяем за мной. Я биологическое существо человек.
На разные лады произносил эту фразу Ягуар Петрович: от тона докладчика на конференции по массовому умервщлению мух до блюзового мяуканья Сони Листона. Вначале спокойно, потом все больше заводясь. Он давно покинул трибуну.
– Я биологическое существо человек. Тверже. Вместе. Я биологическое существо человек. Отлично. Левая сторона хромает. Я биологическое. Я, понимаете, я биологическое существо человек. Я биологическое существо человек?
– спросил он у первого ряда. Ряд дружно ответил.
– Я биологическое существо человек.
– Я буду Дедом Морозом? Женщины Снегурочкой.
– Я буду дедом Морозом, Снегурочкой.
– Все вместе. Растворитесь в соседе. Я!
– Я!
– Буду Дедом Морозом.
– Буду Дедом Морозом.
– Я буду Снегурочкой.
– Я буду Снегурочкой.
Одновременно пожелание быть и Дедом Морозом, и Снегурочкой высказывал весь зал, в не зависимости от половой принадлежности
– Хорошо.
– сбил накал Ягуар Петрович, не смотря на то, что в стане адептов и примкнувших к ним (таких по наблюдениям Альберта собиралось достаточно) происходили еще не отпылавшие истерические всхлипывания, он продолжил негромко, по-приятельски совсем. Давал почувствовать тепло.