Новые боги: Дважды воскрешенный
Шрифт:
Современные маги изменили обряд определения пусковой руны и могли спускать плетение с цепи щелчком пальцев или кивком головы. Это требовало тренировок - движение нужно было воспроизвести с абсолютной точностью. Произнести руну было значительно легче.
***
– Я спать, - известил я своего ночного гостя.
– А ты можешь устроиться на полу.
– Не горю желанием спать. Есть еще яблоки? Я их обожаю.
– Утром соберешь в саду хоть целый мешок. Нам в дорогу на рассвете. Сперва доедем до приграничного блок-поста, возьмем проводника - я обещал вычистить от орочьей скверны брошенную деревню. А дальше возьмем
– Договорились.
Но сон так и не шел. Гарут взял несколько книг с моей полки, зажег свечу и устроился за столом. А я все думал о Создателе. Впервые ко мне снизошел Сам Господь, ожила статуя, как в главном храме Оцилона, когда посмотреть на это чудо собираются сотни людей - тысяч не вместил бы центральный храмовый зал. Мне полагалось испытывать... наверное, благовейный трепет и восхищение? Радость? Не было во мне этого. Наверное, мои ожидания просто не совпали с действительностью. Так учит книга 'О божественном и земном', написанная великим монахом-отшельником и мыслителем Карием Саминским. Карий был советником султана Хабата в Саминской Империи, которая пала после атаки адских тварей под командованием того, кто сидел в углу моей кельи за книгой и свечой.
И что мне делать теперь? Бросить все и уйти, оставив Гарута самого добывать себе блаженство в посмертии? А в том, что именно это обещал Господь грешной душе, я не сомневался. Недостойно монаха и настоятеля! Покорно идти по землям орков, пробираясь как шпион, пытаться проникнуть в обитель Хсаруса? Один не справлюсь, а с Гарутом-Убийцей нет никакого желания даже разговаривать. Подумать только, скольких он убил! Предал Свет! Купился на посулы Сатана! Сатан не дурак, сразу узрел слабину в его душе... Вряд ли Гарут силен верой после таких жизней. Он будет бороться только за себя, а не за меня или любого из богов. И это уже есть грех. Объясниться с ним? Попытаться спасти, разбудив в нем человечность, привести вновь к Свету, уговорить покаяться? Пфф. Из всех прихожан этот был бы самым негодным. Гарут-Убийца - и покается? Никто не в силах отпустить ему такие тяжкие грехи. Да и он все понимает, не станет смешить народ, не пойдет в воскресный день в храм, не встанет в очередь на отпущение грехов...
Да и братья меня в любом случае не поймут. Кстати, надо как-то незаметно вывести моего спутника из монастыря. А в пути - узнают ли его? Навряд ли. Мало кто остался в живых, кто помнит лицо Гратуана Смертоносца. По официальной версии, мы просто случайные спутники. А свою легенду пусть сам продумывает. Не менестрелями же притворяться.
– Светает, Дэш, - негромко сказал Гарут.
– Дэм, - поправил я.
– Отец Дэм.
– Да хоть Мать Тереза. Поднимай свое туловище, пора на подвиги.
– Это у тебя подвиги, а у меня миссия, - поправил я его.
– Святая и священная.
– О да, - осклабился мой гость.
– Ты герой, а я твой спутник. Оруженосец, грум и телохранитель, да?
– Ну...
– замялся я. По сути, он был прав.
– Несколько грубовато прозвучало... Пойми, я же монах, я не могу отгонять разбойников, орков и трактирных хамов. Мое кредо - смиренность, кротость, прощение, проповедь, спасение души.
– Неплохо устроился, - хмыкнул Гарут.
– А если я не согласен?
– То есть как?
– удивился я.
– Это же твое спасение!
– Я жив, магия при мне, заработаю исцелением болячек и серийным производством
– А Хсарус?
– А Хсарус может сидеть под своей горой и резаться в кости со своими орками хоть до пришествия Великой Зимы, которой орочье племя так боится.
Я ошарашенно молчал.
– Ну подумай сам, - пожал плечами Гарут.
– Выполним задание и тебя возвысят в духовном плане. А я что?
– А что обещал тебе Господь?
– осторожно спросил я.
– Перевоплощение по моему выбору. Мою душу без потери памяти поместят в любое тело. В смысле, Венец создаст оболочку и поместит туда меня. И буду жить, пока не умру.
– А что, для Светлых Небес слишком много грехов?
– съехидничал я.
– Грехов хватает. Но в так называемый рай мне как-то не хочется.
– Почему?
– Ожидаемый вопрос от монаха... Был я на этих 'небесах'. Ничего там приятного нет. Плаваешь себе в пустоте и чувствуешь, как постепенно становишься частью мира... Безвольной и безликой частью.
– А Сатанова Яма?
– Мне стало так интересно, что я заходил по комнате, между делом напяливая походный вариант рясы. Рубаха, плащ с капюшоном поверх и штаны на широких лямках - усовершенствование брата Руоза, которое было с радостью принято даже в Оцилоне, в том числе мастеровыми и стражниками.
– Примерно то же самое. Ты становишься куском угля, который медленно сгорает в кипящей лаве... Это очень больно, неприятно и к такому никогда не привыкнешь.
– Надо это записать... надо записать...
– бормотал я, отыскивая бумагу в ящике стола.
– Не записывай, не приведи Венец если кто прочитает... Враз побросают все полезные дела и ударятся в разгул.
– Действительно...
– Я почесал подбородок.
– Я не удивляюсь. У богов свои способы переваривать пищу.
– Пищу?
– возмутился я, не переставая поражаться циничности собеседника.
– Если ты внимательно слушал бывалого человека, - зевнул Гарут.
– То наверняка усвоил пару простых истин. Для богов мы - ПИЩА. В пищу идут души умерших. После смерти они сортируются по степени праведности, как смородина, например, черная, белая, красная... Как ты думаешь, зачем богам помещать души в некое пространство? Дабы вознаградить или покарать за земную жизнь? Глупости. Им это вообще ни к чему, неразумно было бы предполагать, что у богов нет своей корысти. Ад и рай, если упростить догматы - это их желудки. У прежних богов была другая корысть, они питались излучением аур молящихся. И, если откровенно, Сатан и Венец лично меня больше устраивают...
– Пусть так, - не стал спорить я. Надо было обдумать и приготовить свои аргументы.
– Но что ты имеешь против этой миссии?
– Пока ничего.
– Гарут поднялся со стула и задул огарок свечи.
– Пошли уже по коням, пока меня твои монахи не засекли...
***
Из монастыря мы выехали на смирных лошадках, навьюченных снедью, одеждой и яблоками. Гарут не врал - яблоки он очень любил и хрустел ими при каждом удобном случае. Вопреки моим опасениям, братья ничего не сказали, увидев моего спутника. Наверное потому, что я облачил его в свою старую длиннополую рясу и накинул ему капюшон на голову - в таком виде его легко было принять за любого послушника. Хвала Господу, худых в монастыре хватало.