Новые мелодии печальных оркестров (сборник)
Шрифт:
– Вот бы здесь было побольше приятных мужчин, – сказала Дженни за ланчем. – То есть приятных мужчин тут много, но я хочу сказать… Ну, таких, как в Нью-Йорке, которые знают даже больше, чем мы, девушки. Как ты, например.
После ланча Джейкоб узнал, что планируется выход куда-то на чай.
– Не сегодня, – запротестовал он. – Я бы хотел побыть с тобой вдвоем.
– Хорошо, – с сомнением в голосе согласилась Дженни, – наверное, можно будет позвонить. Я думала… Эта дама много пишет в газеты, и меня туда пригласили в первый раз. Но если ты хочешь…
Лицо у нее чуть заметно вытянулось,
– В моем положении это необходимо, – объяснила Дженни. – Иначе видишься только со своей съемочной группой, а это слишком узкий круг. – (Джейкоб улыбнулся.) – Ладно, так или иначе, мудрила, так делает в воскресные дни всякий и каждый.
На первой чайной вечеринке Джейкоб заметил, что женщин собралось значительно больше, чем мужчин, а также больше второстепенных персон – журналисток, дочерей операторов, супруг монтажеров, – нежели важных. Ненадолго появился молодой латиноамериканец по имени Раффино, переговорил с Дженни и ушел; заглянула пара-тройка звезд, которые с несколько преувеличенным интересом расспрашивали о здоровье детей. Еще несколько знаменитостей собрались в углу и недвижно позировали, напоминая статуи. Какой-то писатель, порядком упившийся и разгоряченный, пытался ухлестывать то за одной девицей, то за другой. Ближе к вечеру вдруг обнаружилось, что многие уже слегка навеселе; когда Джейкоб с Дженни выходили за порог, хор голосов звучал куда выше и громче, чем вначале.
На вторую чайную вечеринку тоже забежал молодой Раффино (это был актер, один из бесчисленных подающих надежды двойников Валентино), потолковал с Дженни немного дольше и с большим вниманием и удалился. Джейкоб предположил, что этой вечеринке не старались придать такой же блеск, как другой. Больше была толпа вокруг стола с коктейлями. Больше народу сидело.
Дженни, как он заметил, пила только лимонад. Его удивили и порадовали ее благовоспитанность и хорошие манеры. Она обращалась к непосредственному собеседнику, а не ко всем, кто находился поблизости; выслушивая кого-то, не блуждала глазами по сторонам. То ли намеренно, то ли нет, но на обеих вечеринках Дженни раньше или позже заводила разговор с самыми влиятельными из гостей. Серьезный вид, с каким она произносила: «Для меня это удачная возможность поучиться уму-разуму», неотразимо льстил самолюбию собеседника.
Когда они вышли, чтобы отправиться на последнюю вечеринку – прием с холодным столом, – уже стемнело и на Беверли-Хиллз светились с непонятной целью рекламные надписи каких-то маклеров по недвижимости. У кинотеатра Граумана уже собиралась под редким теплым дождичком толпа.
– Гляди, гляди! – воскликнула Дженни.
Шла та самая картина, в которой она месяц назад закончила сниматься. С узкого, похожего на мост Риальто Голливудского бульвара они скользнули в густой мрак переулка; Джейкоб обнял Дженни одной рукой и поцеловал.
– Джейкоб, милый. – Дженни улыбнулась, вскинув голову.
– Дженни, ты такая красивая; я и не знал, что ты такая красивая.
С лицом спокойным и кротким, она смотрела прямо перед собой. На Джейкоба внезапно нахлынула досада, он властно притянул Дженни к себе, но тут автомобиль
Они вошли в одноэтажный домик, наполненный народом и табачным дымом. Официальный настрой, с которого начался этот день, давно сошел на нет; обстановка сделалась одновременно расслабленной и крикливой.
– Это Голливуд, – объясняла заполошная словоохотливая дама, которая весь день крутилась поблизости от Джейкоба. – Во второй половине дня в воскресенье манерничать не принято. – Она указала на хозяйку дома. – Простая милая девушка, без претензий. – Дама заговорила громче: – Правда, дорогая? Простая милая девушка, без претензий?
Хозяйка откликнулась:
– Ага. Кто?
Информаторша Джейкоба снова понизила голос:
– Но самая разумная из всех – та малышка, которая с вами.
Совокупность выпитых коктейлей повлияла на Джейкоба приятно, однако изюминку вечеринки – ощущение покоя и беззаботности – ухватить не удавалось. В атмосфере чувствовалась некоторая напряженность – не было уверенности и присутствовал дух соревнования. Собеседники-мужчины либо пустословили и натужно веселились, либо глядели все более подозрительно. Женщины держались с большей деликатностью. В одиннадцать в буфетной Джейкобу вдруг пришло в голову, что Дженни вот уже час не показывается на глаза. Вернувшись в гостиную, он увидел, как она входила – явно с улицы, поскольку сбросила дождевик. Ее сопровождал Раффино. Когда Дженни подошла, Джейкоб заметил, что она запыхалась и глаза у нее ярко блестят. Раффино небрежно-вежливо улыбнулся Джейкобу; чуть позже, собираясь уйти, он наклонился и что-то шепнул Дженни на ухо, а та без улыбки попрощалась.
– Мне завтра к восьми на съемку, – сказала Дженни, обращаясь к Джейкобу. – Пора домой, а то буду как выжатый лимон. Ты не против, милый?
– Господи, какое может быть «против»!
Их автомобиль пустился в нескончаемый путь по вытянутому полосой городу.
– Дженни, – сказал Джейкоб, – ты сегодня выглядела просто бесподобно. Положи голову мне на плечо.
– С удовольствием. Я совершенно вымотана.
– Ты стала просто ослепительна.
– Я такая же, как была.
– Ничего подобного. – Джейкоб вдруг перешел на взволнованный шепот. – Дженни, я в тебя влюбился.
– Джейкоб, не говори глупости.
– Я в тебя влюбился, Дженни. Странно, правда? Такая оказия.
– Ничего ты не влюбился.
– Ты хочешь сказать, тебе до этого нет дела. – Он ощутил легкий укол страха.
Она выпрямилась в его объятиях.
– Как так нет дела? Ты ведь знаешь, я тебя люблю больше всех на свете.
– Больше, чем мистера Раффино?
– О… тьфу ты! – презрительно фыркнула Дженни. – Раффино – ребенок, и ничего больше.
– Я люблю тебя, Дженни.
– Как бы не так.
Джейкоб теснее сжал ее в объятиях. Ему показалось или он ощутил в ответ едва заметное инстинктивное сопротивление? Однако Дженни придвинулась, и он ее поцеловал.
– Знаешь, насчет Раффино это просто бред.
– Наверное, я ревную.
Заметив, что не привлекает ее, он опустил руки. Страх ощущался уже как боль. Джейкоб понимал, что Дженни устала и не готова к перемене его настроения, но все же не мог на этом успокоиться.