Новые небеса
Шрифт:
– Это почти безнадежно. Рынок труда забит. Я мог бы поспрашивать у наших уборщиков, например, но...
– Я знаю. Ведь все эти сиббы не случайно годами не могут найти работу. Кто-то из них, конечно, сдался и уже не ищет давно. Просто ждет старости, чтобы пойти в Колыбель. Но кто-то ищет годами... и никакого толка. Но у Шелы, может, есть какие-то связи. Беда в том, что сиббом я не могу здесь жить...
– Ну это понятно, нереально. Не хватало тебе еще регулярных проверок.
– Да, сиббов слишком жестко контролируют.
Ивик помолчала.
– Я сегодня чуть не ушла с работы. Просто выручил случай. Я не знаю, как с этим жить, Кельм. И не знаю, стоит ли так. Может быть, правильно было бы повернуться и уйти, но не допускать, чтобы моими руками -- такое... или хотя бы на моих глазах. Но с другой стороны, какое это имеет значение -- моими руками или нет. Как будто чужими руками -- это правильнее. Это на самом деле не решение проблемы. Это -- как страус, спрятать голову в песок. Пусть другие убивают, а я чистая и хорошая, сижу себе дома и занимаюсь хорошими богоугодными делами.
Кельм провел рукой по ее волосам.
– Хорошая моя. Помнишь, на Триме, в Союзе была такая книжка фантастическая... о другой планете. Они много писали про космос, не то, что мы, про другие планеты. Как парень из будущего попал на такую мерзкую планету, и там были излучатели, промывающие мозги. И он взорвал Центр. Он долго и целенаправленно искал Центр -- как только понял, в чем дело -- и взорвал его. Помнишь?
– Да, помню, вроде.
– Если бы здесь был какой-нибудь Центр, конечно, проще было бы его взорвать -- и дело с концом. Но Центра-то нет. Уничтожить весь этот мир какой-нибудь новой версией темпорального винта... супербомбами... иногда хочется. Но это абсурдно. Мы должны спасать, а не уничтожать. Их спасать. Уничтожать систему. Так вот, то, что мы делаем -- это и есть взрыв Центра. Только не эффектный, не быстрый, сильно растянутый во времени. Но мы это сделаем. Я тебе обещаю, Ивик. Мы это рано или поздно сделаем, или же сделают другие после нашей смерти. Мы сделаем это -- или сдохнем по дороге.
Ивик обняла его и ткнулась носом в плечо.
– Хочешь, подвезу? Садись.
Девочка жила в одном подъезде с Ивик, кажется, на третьем этаже. Может, девочку она бы и не узнала здесь, в центре, но собака не позволила ошибиться -- белый мохнатый песик с полустоячими ушками, с черными бусинками носа и глаз. Маленькая дейтра подхватила собаку на руки, влезла на сиденье.
– Спасибо. А то автобус еще только через полчаса...
– Знаю, как транспорт ходит, сама недавно ездила. Но на работу без машины практически не добраться...
Девочке было лет пятнадцать. Квисса, подумала Ивик. Из старших. Уже бы патрулировала в Медиане.
– Ты где учишься?
– Ивик вырулила на эстакаду.
– В свободной.
– А, это хорошо. А давно живете здесь?
– В Дарайе? Ну да. Двенадцать лет. Мне было три года, когда родители переселились.
– Как тебя зовут?
– Нэти.
– А меня Ивенна. А его как?
– Это она. Ее зовут Кая, - девочка погладила собаку. Ивик оторвала руку от руля и дала песику понюхать пальцы. Шерсть собачки была на ощупь жестковатой.
"Ренита" мчалась по автостраде над городом, внизу таяли огни. Нэти сидела благовоспитанно, выпрямившись. С таким видом, будто каждый день раскатывала в машинах. Но в окно все же поглядывала.
... почему обязательно квисса. Могла бы принадлежать к другой касте. Гэйны -- вообще редкость. Училась бы сейчас в какой-нибудь академии или профессиональной школе. Наверное, не было бы у нее этого шикарного маникюра, накладных фиолетовых ногтей; блестящих стрелок у бровей и прочего пирсинга, сверкающей помады на губах; подержанной, но модной кожаной курточки. Выглядела бы, как говорят эмигранты, убого и носила бы убожество... хотя это как посмотреть, думала Ивик. Все это гораздо более субъективно, чем даже оценка произведений искусства. Нам-то наши простые платьица не казались убогими. Наоборот. После формы как платье наденешь -- чувствуешь себя феей. Королевой. И мальчикам очень даже нравилось. А что еще надо? Ивик представила попутчицу в дейтрийском светлом платьице до колен. В зимней теплой куртке и штанах полувоенного кроя. Без пирсинга и всей этой косметики. Проще бы, конечно, девочка смотрелась.
– Ты, наверное, Дейтрос и не помнишь?
– Не-а. Почти ничего. Родители говорят, там нищета...
– Все относительно, - Ивик пожала плечами, - с голоду никто не дохнет. Колыбелей нет, однако, всех обеспечивают. Стариков, больных. Работа у всех...
– Так за работу же не платят.
– Ну да, там другая система, - согласилась Ивик.
– А вы почему ушли оттуда?
– Да были неприятности. С Версом.
– В Дейтросе тоталитаризм, - сообщила девочка. Ивик кивнула. Перестроилась в крайний ряд и начала съезжать с автострады в собственный район, Кул-Риан.
– Вот мы уже почти и дома.
– Как здорово, быстро! Спасибо, что подобрали меня.
Нэти помолчала и сказала неожиданно.
– А мне иногда хочется... побывать в Дейтросе. Мы все понимаете, в школе.. нас дразнят. Дринами. Мы для них -- никто. Но и в Дейтросе мы никому не нужны, и я ничего не помню. Это для меня не родная уже страна. Я даже не знаю, кто я. И не здесь, и не там.
Ивик зарулила в собственный двор.
– Понимаешь, - сказала она, - это не так уж важно. Мне случалось жить... в разных местах. Главное -- не то, где ты живешь, а то, кем ты себя чувствуешь. А Дейтрос -- он отличается тем, что там все люди нужны. Понимаешь -- все.
Нэти озадаченно посмотрела на нее. Ивик осеклась. Да уж, разведчица. Помолчала бы.
Девочка в три года оказалась здесь. Не по своей воле. С ней это сделали родители. В чем она виновата? И сколько таких вот, вырванных из родной среды -- просто по вине родителей.
– Спасибо, - сказала Нэти, - без вас бы я два часа добиралась.
– Не за что. Беги.
Ивик защелкнула двери ключом и смотрела вслед убегающей фигурке с белой собакой на поводке.
"Наступила весна, сугробы вдоль дороги съежились и подтаяли, зацвели бездомные снеженки; возвращаясь из Медианы, патрульные больше не кривили лицо от обжигающего морозного воздуха. В эти-то дни он перестал вспоминать, перестал сравнивать, начал просто жить -- но может быть, это усталость окончательно подкосила его. Не вспоминать -- то же самое, что прекратить мыслить и жить".
Ивик перечитала последнюю фразу, вычеркнула "прекратить", потом еще одно слово, и оставила безликое "не". Все равно, что не жить. Беспомощный, сонливый мозг не мог выдавить уже ничего нового. Хотя именно сейчас, в полусне, Ивик так хорошо видела идущего по размякшей весенней дороге Алекса иль Карна, о котором писала. Обыкновенный патрульный, ро-шехин, командир шехи. У Алекса погибла в прорыве вся семья ( как у Хайна), его имя напоминало Триму, да и было неопределенно-триманским. Он был похож на Кельма. Все мужчины, о которых писала Ивик, были чем-то похожи на Кельма. "А я бы хотел быть просто патрульным командиром, - сказал Кельм, - альтернативный вариант моей жизни. Я бы, наверное, и стал таким, не попал бы в разведку, если бы не плен. Мог работать, как твой Алекс. Организовывал бы шеху, планировал патрули. Наряды распределял, носы вытирал бы..." В его голосе звучала легкая тоска. "Ты был бы хорошим командиром", - ответила Ивик. Сон на несколько секунд слетел с глаз, потому что она думала о Кельме. О том, как хорошо с ним играть. Как легко и приятно писать для него. Он сам пишет иначе, наверное, он гений. Стиль Ивик был колеблющимся и неуверенным, как она сама, и сейчас опять неуловимо приближался к стилю Кельма. Но тот зато скопировал уже две, три мелочи, детали, микрособытия сюжета -- у нее, Ивик. Может быть, им надо писать вдвоем -- что-то одно. В соавторстве. Но Кельм должен закончить свой роман; "Время тепла"; Ивик понимала, что если все получится, то роман не только напечатают, его станет читать каждый дейтрин, он останется в веках. Она это знала точно. Но Кельм не писал уже недели две, ему просто некогда. Тяжелая грустная мысль как грибница проросла сквозь сердце -- у них вообще никогда ничего серьезного не получится. Они вне, как это говорится, литературного процесса. И не может ничего получиться у человека, всерьез занятого другими вещами. Надо быть патрульным гэйном, два раза в неделю ходить в Медиану, несколько раз тренироваться -- а все остальное время, все мысли, всю энергию отдавать творчеству. Только так может что-то получиться. Литература требует всего человека, а если ты занят взрывом Дарайи -- какая может быть литература. Ты слишком многого хочешь. Только и остается, что бездумно играть, ни на что не надеясь. Ивик встала, вытащила одеяло, подушку. В три часа ночи -- никакого желания ложиться как следует. Она ткнулась в холодящую подушку горячим лицом. Алекс превратился в Кельма, улыбнулся ей, помахал рукой. Они рядом стояли на этой размокшей весенней дороге, и ветер все-таки еще обжигал лицо терзающим льдом.