Новые небеса
Шрифт:
Мне не хватает на небе четвертой луны...
Диэл тесно прижимался к Кели, от него лился мощный поток тепла. Диэл был старше ее на год, обыкновенный дарайский мальчишка, долговязый, с прямыми, как пакля, белыми волосами. А какая разница, подумала она.
Но каждой ночью я вижу свой город,
И мне больше не снятся сны.
Этот день слишком ясен и слишком долог.
Мне не хватает на небе четвертой луны.
Четыре луны -- в Дейтросе, вдруг вспомнила Кели. Вздрогнула. Это было невозможно держать в себе, особенно после трех стаканов.
– Слушай, это он что -- о Дейтросе?
– прошептала на ухо Диэлу. Тот сначала не мог понять.
– Ну там же, в Дейтросе, четыре луны... у нас две, а у них четыре.
– А-а, вот ты про что... да не. Вряд ли. Это так, случайно. Когда Ликан это писал, еще Новый Дейтрос только недавно открыли... Вряд ли он это имел в виду. У него же много такого...
Наверное, правда, случайно, подумала Кели. Да и нет ничего такого в этой песне. У Ликана все песни такие, что не разберешь толком, о чем. Как хочешь, так и понимай -- в том и прелесть.
Набравшись наглости, Кели протянула руку за клори.
– О-о, а ты что, умеешь?
– Немного.
Кели училась играть. Сразу, как пришла в интернат -- взяла напрокат клори и начала. Слова, рождающиеся в ее душе, властно требовали мелодии, и мелодии рвались наружу -- но Кели никто никогда не учил музыке. Теперь же она выучила несколько аккордов, неумело еще, и пыталась петь то, что так долго не находило выхода.
И удалось, она сыграла, почти не сбиваясь, с трудом переставляя непослушные пальцы, но сыграла и спела.
День отнимет тревогу,*
У тех, кто выходит с утра,
Я вдыхаю дорогу,
Глотаю миры и ветра,
Это вовсе не трудно,
Над серым асфальтом лететь,
Я играю на струнах,
На струнах звенящих путей
*Александр Зимбовский
Почти не слыша одобрительных возгласов, отдала клори. Если бы кто-нибудь умеющий, мастер, взял бы да и положил все это на нормальную музыку... сделал бы композицию. Ведь это же рэйк, настоящий рэйк. Ани в принципе рэйкер, играет на кортане, но не похоже, чтобы его интересовали стихи Кели; его вообще только музыка интересует.
Пели уже хором. Опять Ликана.
Умильные судороги мышечной ткани, *
Уютные раковины личного счастья --
А небо все злее и ниже над нами,
А воздух от ярости рвется на части...
Довольно гадать, что будет,
Храня безучастный вид --
Нас никто не осудит,
Но и никто не простит.
Вдевайте же ногу в стремя,
Пока закат не угас
Мы убиваем время --
Время убивает нас.
(*Ян Мавлевич)
Ночью чужие губы жадно скользили по ее лицу, сливались с раскрытым ртом. Кели не помнила, как оказалась в этой чужой комнате. Ей было все равно. Все равно уже пора -- все девочки в классе давно... Так оно и бывает. Потом стало больно, она крикнула, забилась, пытаясь вырваться, но поздно. Она тихо плакала, не то от боли, не то по пьяни, но не сопротивлялась уже. Позже, проснувшись, она гладила белесые волосы Диэла, ткнувшегося ей в грудь. Алкоголь испарился, как морок. Она пыталась понять, какой он, Диэл. Наверное, интересный, хороший парень. Пишет странные картины -- распадающиеся цветные полосы; играет на клавишах. Вот Корни взяли его к себе, значит, не дурак, понимает кое-что. Да проклятый его знает, какой он... А что, теперь он -- ее парень? Они теперь вместе? Или это просто случайность. Естественно же, а чего ты ждешь, если пьешь в компании парней? Наверное, случайность, решила Кели, и от этого ей сразу стало легко.
Она осторожно выпуталась из объятий завозившегося Диэла, подхватила штаны и блузку и быстро скользнула в душ.
Ивик все-таки пришла к Киру на второй день Возрождения - Рождества. Ей даже не удалось отметить праздник с Кельмом - снова нельзя было видеться по каким-то причинам. Но для Кира он передал ей через тайник очередную флешку.
Ивик было неловко явиться сюда, и первые пять минут она стеснялась всего - своего зачем-то праздничного, купленного Кельмом голубого платья, да еще ведь и цепочку надела, дура; своего здесь появления. Дернулась, увидев в комнате двух незнакомых девушек - наверное, они тогда и приходили к Киру в первый раз. И еще там сидел оборванный сибб, судя по одутловатому красному лицу - алкаш и очевидно, нарк, ничего хорошего.
– Извини, - одними губами сказал Кир, - ты не предупредила. Иначе я бы назначил тебе встречу без них...
– Да, я не предупредила, это мой прокол, - так же тихо ответила Ивик, - но это ничего.
– Заходи, коли уж так. Ничего не случится. Они тебя не знают, а ты не представляйся подробно.
– Это тебе, - Ивик протянула ему сверток, - ничего такого. Подарок это!
Ей было неловко дарить что-то существенное, но она рассудила, что продукты в любом случае не помешают. В свертке было дешевое, но хорошее красное вино (полусухое ламайское), тортик, дорогой шоколад.
– О-о, это отлично!
– Кир на кухне зашуршал бумагой, - да ты проходи, Ивик, садись! Сейчас начнем уже!
Сибб назвал себя Лари, девушки - Аллорой и Нилой. Обе были накрашены - в Дейтросе их бы в церковь так не пустили. Аллора по-мужски обнимала более хрупкую Нилу за плечи. Ивик смущенно отвела глаза.
Горели свечи. Как в детстве. Полутьма озарялась только свечами и неяркими гирляндами вдоль стен. Да еще лампочками, укрепленными над самодельным алтарем и над Книгой.
Ивик плоховато помнила порядок рождественской службы, но было ясно, что отец Кир и не придерживался никакого порядка. Стоя перед своей маленькой общиной, в некоем самодельном подобии белой рясы, он читал Евангелие:
В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего.
Вдруг предстал им Ангел Господень, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим.
И сказал им Ангел: не бойтесь!