Новые небеса
Шрифт:
– - Я просто не думаю об этом, - угрюмо ответил Сакас, - а почему, по-твоему? Они же это объясняют так, что мы прокляты Богом.
– - Я в Бога не верю. Всегда есть рациональное объяснение. И оно, Руд, здесь не такое уж сложное. Способность к творчеству -- аномалия, оно иррационально. Мы уничтожаем все аномалии, потому что они привносят дискомфорт и мешают жить. Мы в буквально смысле уничтожаем всех сколько-нибудь аномальных людей, детей, мы делаем их нормальными в нашем понимании, или отправляем в Колыбель. Не насильно, но ты же понимаешь, что такое наша свобода выбора... Ты знаешь, что примерно половина детей, которых в Дейтросе отбирают в квенсены -- на грани физической или психической инвалидности? Одаренность и аномальное развитие часто сцеплены. Это можно видеть и на наших подростках, работающих в Лиарах -- часть из них диагностированные аутисты, но и почти все страдают какими-нибудь отклонениями, все с детства наблюдаются у психиатров. И ты знаешь, что с ними происходит после потери СЭП. Кстати, стремление к переустройству общества, к справедливости, к гуманизму в отношении всех, а не избранных -- это такая же аномалия, это иррационально, носители этого -- люди, готовые разрушить собственную жизнь во имя идеалов. И это мы тоже уничтожаем или вводим в очень узкие рамки. Религиозные стремления и идеалы -- туда же. Мы стали рациональными до оскомины. Наше общество логично и совершенно до предела. Оно потеряло способность меняться.
– - Гм, а гипотеза интересная, - Сакас затушил свой окурок, бросил в замусоренную уже пепельницу, - проведем биологическую аналогию, с наследственностью и изменчивостью. Мутации -- неустойчивы, чаще всего летальны, их носители больны или погибают. Мутации могут показаться злом, но среди миллиона мутаций может найтись одна полезная, и она даст возможность виду развиваться дальше. И возможно, обеспечит выживание. Если взять социальную эволюцию, то здесь мутанты -- это перечисленные тобой люди с аномальной психикой; и на тысячу случаев шизофрении, биполярных расстройств, аутического спектра и пограничных состояний -- может встретиться один гений... или даже просто талант. И нередко он тоже будет страдать каким-либо пограничным состоянием или даже заболеванием. И этот гений создаст картину, построит замок, напишет великий роман, в конце концов, замутит какое-нибудь восстание. Или скажем, теорию переустройства общества, которая вдруг заработает. Да, что-то в этом есть, Ларс...
– он неожиданно улыбнулся.
– - Именно. Я всегда подозревал, что творчество социальное -- и творчество художественное не так уж отличаются. Все революции сопровождаются выделением мощной творческой энергии масс... с точки зрения нормального обывателя -- это не более, чем ужас и кровопролитие. Но все, в ком есть хоть искра этой необычности, иррациональности -- во время революций и больших перемен обычно бывают счастливы. Мы обезопасили наше общество, потому что гасим необычность уже в зародыше. Мы застыли. Твоя биологическая аналогия верна -- наше общество стало невероятно консервативным, у нас все кончилось, мы больше не способны мутировать.
Ученые посмотрели друг другу в глаза. Киба вдруг ощутил, что он счастлив. На короткий миг -- но он был счастлив. Он впервые высказал то, что мучило его последние месяцы. Он высказал -- и его поняли.
Сакас потряс пепельницей, аккуратно высыпал серый порошок в мусорную корзину под ногами.
– - В общем, теория у тебя достаточно безумная, чтобы быть интересной. Кстати, интересно, как сюда подверстать творчество научное... И насколько научная гениальность -- не талант, не простая одаренность, а именно гениальность, способность открывать совершенно новые горизонты, мыслить по-иному -- связана со всем этим. Кстати, последний гений, прогремевший на весь мир, родился еще до Готана... Я имею в виду Тори. Мы до сих пор всего лишь работаем в его русле. И это физики. О нас же, биологах, биофизиках, вообще трудно что-либо сказать, мы ведь просто экспериментируем, какие у нас новые горизонты... Даже вот наш излучатель -- вроде бы революция, но на самом деле гениальности для его изобретения не нужно, нужны знания смежных специальностей и техническая смекалка.
Киба пожал плечами.
– - А ты знаешь... у меня был один молоденький аспирант. Предложил очень нестандартное решение уравнения Лера. Ты не в теме, так что объяснять не буду, но в общем, я тогда совершенно с катушек слетел. Потом на этом пять диссертаций защитили, насколько я знаю, и наверное, продолжают защищать. Так вот, он и аспирантуру не закончил -- оказался в атрайде. Кажется, у него в самом деле какие-то серьезные нарушения... не шизофрения, но какая-то серьезная психопатия.
– - Змей, но ведь это же бред какой-то!
– воскликнул Сакас, - что мы с тобой несем? Получается, что все, кто способен на что-то серьезное -- психи? Больные люди?
– - Может быть, не все, - сказал Киба, - и уж конечно, не все они буквально больны. Нет. Но некая иррациональность есть у любого из них. Пойми, Руд, ты не обижайся, но ведь целеполагание нормального, рационального человека сводится по сути к удовлетворению животных потребностей: еда, отдых, безопасность, секс, а также все это же самое для его семьи -- но и семья ведь потребность биологическая, дети -- наше продолжение. И только иррациональность обусловливает необъяснимую биологически тягу к творчеству, к идеалам, к философии, к сложным абстрактным удовольствиям. Игры разума! Все это -- не более, чем игры. Какой-нибудь суровый гэйн-убийца, дейтрийский патриот, на самом деле имеет одну лишь мотивацию -- вдоволь наиграться в Медиане, насладиться игрой. Они ведь очень часто просто играют, понимаешь? Не оружие создают, а что-нибудь совсем никому не нужное -- для себя. Играющий взрослый человек -- это аномалия. Конфликт между глубинной иррациональной мотивацией поведения -- и необходимостью существовать в рациональном и логичном по сути мире -- вызывает психические отклонения. Но в Дейтросе они допустимы, это мир, построенный на психических отклонениях и конфликтах, допускающий их, даже поощряющий... А мы запретили их. Декларируя свободу личности, мы на самом деле оставили свободу лишь, как я уже говорил, белокурому дарайцу не пожилого возраста, здоровому, образованному и трудоспособному. И что немаловажно -- полностью рационально и логично мыслящему и лишенному каких бы то ни было отклонений. Такие люди у нас, пожалуй что, счастливы... Это наше представление о счастье.
Сакас хмыкнул.
– - А вот то, что мы тут с тобой сейчас рассуждаем -- это рационально или... уже не очень?
– - Наверное, уже не очень, - признал Киба, - но наше общество пока еще допускает такие разговоры. Пусть не публично. Но у нас пока еще нет всеобщей слежки...
Он замолчал и едва сдержался, чтобы не дернуться всем телом. Его словно душем окатило холодным потом. Какой же ты все-таки идиот, Киба...
А почему ты уверен, что здесь не стоит камера, и все разговоры не пишутся?
Он сидел, не в состоянии вымолвить ни слова. Только заговори -- задрожит голос, выдаст твой страх, даже не страх, панический ужас.
Причем совершенно логичный и рациональный.
– Да уж, - сказал Сакас, - давно я так ни с кем не общался... Интересные вещи ты говоришь. И это к таким выводам тебя привела работа над СЭП?
– Примерно, - буркнул наконец Киба, с трудом овладев собой.
– Надо подумать над этим. Но все-таки это чистая теория. Ты преувеличиваешь, Ларс. Увлекаешься, как это тебе свойственно. Ты всегда отличался богатой фантазией. Наверняка на самом деле все куда проще.
– Ты уж лучше не думай об этом, - Киба встал, - знаешь... думать об этом опасно. Может завести в такие дебри... А у тебя семья, ты сам сказал. Ну ладно, спасибо за беседу. Было очень любопытно.
– Да, и о семье надо думать. Ну пойдем, я провожу тебя... Не исчезай совсем, пиши хотя бы. Звони. Я уж думал, куда ты делся...
Болтая, Сакас проводил его к дверям, провел мимо скучающего охранника в фойе института. С каждым шагом Киба ощущал растущее облегчение. Это было иррационально -- ведь конечно же, его не могут арестовать прямо сейчас, и опасность еще впереди. Но ему просто очень хотелось побыстрее убраться отсюда.
Даже если придется потом расхлебывать последствия собственной глупости.
Дело было еще не закончено. Киба, собственно, не понимал, почему бы не скинуть полученные данные на какой-нибудь носитель и не отправить их анонимно, хоть из ближайшего сетевого салона. Или это слишком опасно? Вполне возможно. Инструкции Кибе были даны четкие. И хотя он чувствовал себя просто ужасно, их следовало выполнить, иначе вся работа окажется бессмысленной.
Киба прошел три или четыре квартала. Ему становилось все хуже -- физически, возбуждение интересной беседы спадало, он ощущал похмелье, какое бывает после слишком большой откровенности; он все больше ощущал собственную глупость, беспомощность, и понимал, что погибнет. Как можно было говорить с Сакасом о таких вещах -- в такой обстановке? Почему он не сдержал себя? Хотя, может быть, и пронесет... Казалось, что опасность придет не оттуда, не от Сакаса. Пугало что-то неясное. Может быть, Киба просто устал и слишком перенервничал. Он не подпольщик, не профессионал. Он не может так жить -- но вынужден, вот уже несколько декад вынужден.