Новые приключения парижанина
Шрифт:
— Что это там, в углу? Я бы сказал, что это еда. Дьявольщина! И правда, там лежит кусок копченого мяса, лепешка из маниоки и плошка с водой. Меня хватают, отделывают под орех, швыряют в какую-то дыру, но при этом не морят голодом. Уже неплохо! Ну так налетай, как говаривал Хорош-Гусь… И что-то с ним сталось, с беднягой?
Так, по привычке рассуждая сам с собой, Тотор наелся до отвала. Хорошее предзнаменование.
К нашему молодцу вернулась способность философствовать, а с ней и былой оптимизм.
Почему, собственно, он решил, что Меринос погиб? Возможно, он тоже где-то здесь.
Тотор припомнил, что во время боя они постоянно находились рядом. Должно быть, эти проклятые арабы взяли в плен и его…
А что приключилось с Гансом Риммером? Где Хорош-Гусь, Йеба, Аколи?
— Это было бы слишком хорошо, если б и им удалось отделаться легким испугом, как мне. Но с другой стороны, почему бы и нет?
Тотор действительно чувствовал себя превосходно. Недавней усталости как не бывало.
— Друзья наверняка рассчитывают на меня, — не без самодовольства говорил себе Тотор. — Дальнейший план действий ясен: окончательно поправиться, и уж тогда… Тогда кто-то дорого заплатит мне за все. Мерзавец бен Тайуб, а может, — чем черт не шутит? — и сам султан Си-Норосси… Лично я с ним не знаком, но надеюсь, что буду иметь это редкое удовольствие. Не исключено, что именно он принимает меня так гостеприимно. Я в долгу не останусь. Пусть не сомневается, отплачу той же монетой. Глянь-ка, солнце заходит. Возможно, сегодня посетителей больше не будет… А вообще-то занятно, когда гость спускается к тебе по веревке…
Тотор обошел пещеру. Она имела форму бутылки. Стены абсолютно гладкие, сделаны из какого-то состава, напоминавшего цемент, и прочного, как гранит.
Ни единого уступа, никакой трещинки, за которую можно было бы зацепиться! Кроме того, Тотор заметил, что у него отняли часы, нож, спички. Не ногтями же прокладывать себе дорогу! И не головой же пытаться пробить стену, а то костей не соберешь!
Похоже, ему и в самом деле понадобится голова — придется пошевелить извилинами. А значит, необходимо как следует выспаться.
В углу (если у бутылки бывает угол) валялся относительно чистый соломенный тюфяк. А вот и мешок — вполне сойдет за подушку.
— Во всяком случае, меня не намерены мучить голодом и бессонницей. Пока остановимся на этом. Всему свое время.
Солнце зашло. Наступил вечер, и ничто не нарушало тишину.
Тотор почувствовал себя таким одиноким, что едва сдерживал дрожь, однако взял себя в руки. Никаких нервов! Спать! Он растянулся на тюфяке, закрыл глаза и провалился в сон.
Ему ничего не снилось.
Измученное тело требовало отдыха.
Неподвижность, тишина, забытье… Так протекли часы.
Проснувшись, Тотор поначалу не мог понять, где находится. Но вскоре вспомнил вчерашний день и огляделся. Все та же тюрьма — мрачная и странная. Отсюда не убежишь.
Сердце сжалось в тревоге. Ему стало не по себе. Тотор закричал:
— Эй! Бандитская шайка! Мерзавцы несчастные! Где же вы? Поговорим с глазу на глаз!
Молчание было ему ответом.
ГЛАВА 3
Трус! — Ночные кошмары. — Веревка и крюк. — Надежда! — Лестница должна иметь ступеньки. — Наверх! — Как трубочист!
Тотор в задумчивости остановился.
— Чего ради горло драть? Если меня покормили вчера, вряд ли уморят голодом сегодня. Нужно дождаться, пока кто-нибудь принесет завтрак, и поговорить с ним. А при необходимости управлюсь и без слов. Ну, будет небольшая потасовка, и все!
В самом деле, как ему раньше не пришло это в голову! Человека спускают сюда на веревках. Придется вежливо попросить его уступить место или не очень вежливо…
Это же так просто!
Тотор, как и вчера, машинально обошел свои владения и неожиданно наткнулся на корзину со съестным.
Какое разочарование! Корзина была полна. Он и не заметил, когда ее успели обновить. А ведь это означает, что кто-то приходил, пока он спал. Тотор же ничего не видел и не слышал…
Он что есть силы ударил себя кулаком по лбу. Надо ж было заснуть так крепко!
Впрочем, что толку злиться?
Факт остается фактом. Нужно ждать, снова ждать.
Но чего? Нет надежды, нет определенной цели, к которой можно было бы устремить все помыслы, на которой стоило бы сосредоточиться. Одиночество, полная тишина, сероватый, мерцающий свет — все это угнетало.
Аппетита не было. Тотору показалось, что некая таинственная сила осудила его на вечное заточение, подобно тем преступникам в Бельгии или Италии, что годами изнывают in pace [61] , мечтая о смерти как об избавлении от томительного одиночества.
От этой мысли его передернуло.
Тотор — само движение, само жизнелюбие. Такая медленная казнь пугала его больше, нежели самые страшные муки.
В отчаянии он схватился за голову и упал на колени возле постели. Главное — не сойти с ума!
61
В мире, в покое (лат.).
Нет, нет, он не хотел сдаваться, не хотел превратиться в жалкого безумца.
— Погоди, погоди, Тотор! Давай разберемся спокойно. Ты же не экзальтированная дамочка, чтобы впадать в истерику. Неужели ты струсил?
Последнюю фразу он произнес очень громко, и слово «струсил» хлестнуло его, точно бич.
Самообладание вернулось к сыну Фрике. Он обругал себя за малодушие, заключив тем не менее, что это всего лишь следствие физического перенапряжения.
Недолго думая, Тотор позавтракал и принялся пядь за пядью обследовать свою темную камеру. Он тщательнейшим образом обследовал стены в надежде найти хоть крошечную трещинку. Тщетно! Цемент был гладок, как мрамор. Стены плавно переходили в пол: ни паза, ни стыка, ни шва.