Новые приключения парижанина
Шрифт:
Париж.
На углу улиц Монмартр и Сен-Совер, как раз возле винного погребка с вывеской, представляющей сцены из Евангелия, приютилась лавчонка или лучше сказать — крошечная мастерская шириной не более двух метров. На открытой витрине в ожидании починки разбросаны поношенные башмаки, сапоги да ботинки.
За сапожным столом день-деньской хлопочет хозяин: прилаживает союзки, подбивает каблуки.
Над входом — деревянная дощечка:
ФРИЦ РИММЕР
Ремонт по доступным ценам
В сумраке лавочки, словно на картинах Рембрандта, падающий с улицы солнечный луч высвечивает согнувшегося над работой мастерового. Лысый череп, костлявая фигура, осунувшееся лицо. На всем его облике лежит печать неизъяснимой грусти.
Но вот какой-то человек замедлил шаг и остановился у входа.
— Здравствуй, Риммер.
Сапожник оторвался от работы, поднял голову, и тень улыбки скользнула по его губам.
— A-а, месье Фрике! Как дела?
— Хорошо! А у тебя?
— Да что я! — махнул безнадежно рукой сапожник. — Я человек конченый.
— С ума сошел! В твоем-то возрасте! Что, старина, нервишки пошаливают? Пойдем выпьем по чашечке кофе.
Риммер долго отказывался, но прохожий не отставал. В конце концов Фрике зашел внутрь и похлопал Риммера по плечу.
— Перестань ломаться! Не то я схвачу тебя в охапку да вынесу вон…
— Черт побери! Тебе сорок лет, ты маленький, тщедушный человечек! И откуда только силу берешь? Ты вон еще молодцом, а я вот — совершенная развалина…
Наконец Риммер сдался.
Это был крупный, высоченный мужчина, всего-то на два или три года старше своего приятеля.
— Гретли! — крикнул он куда-то в глубь мастерской. — Я отлучусь ненадолго с Фрике… Посматривай тут! Если придут от Мольера, возьмешь двадцать девять су…
Из темноты показалась маленькая кругленькая женщина с желтоватыми волосами и печальным взором.
— Здравствуйте, месье Гюйон, — обратилась она к гостю, протянув пухленькую ручку. — Очень мило с вашей стороны навестить нашего бедного Фрица… Он, признаюсь, совсем зачах и махнул на себя рукой. О, Матерь Божья! Какой удар, какой удар!..
— Перестань! Сколько можно?
— А вы, месье Гюйон, узнали что-нибудь о вашем малыше? О! Ему всегда все было нипочем, из любой переделки выкарабкается. За него можно не волноваться.
— Да, да! Не волноваться… — повторил Гюйон-Фрике и как-то весь передернулся. — Пойдем, Риммер! До скорого, мадам Гретль!
Они пересекли улицу, вошли в винный погребок и уселись за столиком в дальнем углу.
Друзья переглянулись и вдруг в едином горестном порыве склонились друг к другу, взялись за руки и хором произнесли:
— Мой бедный Риммер! Мой бедный Фрике!
Фрике опомнился первым.
— Ладно! Ладно! Что это мы, точно мокрые курицы… Положеньице наше, конечно, никудышное. У тебя — с тех пор как из Камеруна явился этот эльзасец и рассказал, что случилось с твоим сыном, а у меня… тоже не лучше. Вот уж три месяца, как ни единой весточки от Тотора. Однако не стоит отчаиваться!
— Легко тебе говорить! Если нет писем, тому может быть масса причин. Почта оттуда, полагаю, приходит редко и нерегулярно… А в последнем письме твой Тотор сообщал, что отправляется в глубь Африки, где одни только негритянские племена. Какая ж там почта? Письмо может прийти не сегодня-завтра! А вот я… У меня нет больше надежды.
— Почем ты знаешь? Откуда такая уверенность? Петер Ланц видел лишь потасовку, после которой твой сын исчез…
— Но он уверяет, что собственными глазами видел и то, что лейтенант размозжил Жану голову…
— Ну, так уж сразу и размозжил… Голова-то у парня все же не орех, не так уж это и просто…
— О, этот лейтенант! Фон Штерманн… Попался бы он мне… Негодяй и прощелыга! Переметнулся к бандитам, к работорговцам… Кто знает, быть может, когда-нибудь его и поймают…
— Но ведь тот эльзасец не видел Жана мертвым…
— Ну и что же? Если даже он и выжил, то оказался один-одинешенек в этой проклятой стране. Там он обречен на голодную смерть. Либо его разорвут дикие звери… Нет, нет, старина Фрике, не успокаивай меня! Все кончено.
— Для него не более, чем для моего Тотора… Понимаю, неизвестность страшна и невыносима, но надо держаться. В путешествиях я и сам тысячу раз оказывался в безвыходном положении. И тем не менее находил выход! Случай поможет выбраться из трясины, когда уже вроде бы увяз по самую маковку. На то он и случай! Твой сын Жан — крепкий малый… сильный, боевой. Он что-нибудь придумает.
— Хоть бы только его не убили на месте…
— Э-э! Такого никогда не бывает. Воскресают раза по три… Как мой Тотор! Вот уж кто дешево себя не отдаст!
— Куда лучше было бы видеть его здесь, чем знать, что он там.
— Что ты хочешь? Яблоко от яблони недалеко падает. Бродяжничество у нас в крови. Я бы на четвереньках пополз куда угодно, чтобы посмотреть, как он там.
— Ты? В твои-то годы? Сумасшедший!
— Какие еще годы! Мне всего сорок один, а чувствую я себя моложе лет на пятнадцать. Будь в моем распоряжении десять — двадцать негров или папуасов, я не задумываясь снова пустился бы в путь.
— Ты не можешь бросить жену! — заметил Риммер.
Не успел Фрике ответить, как с улицы донеслись шум и крики. Мальчишки-газетчики зазывали покупателей.
— А-а… — протянул Фрике, — приложение к «Нувелисту»… Опять какие-нибудь глупости, чтобы публику одурачить.
Но Риммер вдруг побледнел, выскочил из-за стола и, будто позабыв о своем приятеле, кинулся к выходу.
Минуту спустя он вернулся с газетой в руке и указал на набранный крупным шрифтом заголовок во всю страницу: «ТРЕВОЖНЫЕ НОВОСТИ С ВЕРХОВЬЕВ УБАНГИ: Султан Си-Норосси поднял знамя восстания. Взятие Лаи».