Новые русские
Шрифт:
Через некоторое время он молча одевается, а девушка вытирает лужу, образовавшуюся из-за перевернувшегося ведра. Самое время, чтобы она ушла. За дверью небось полно народа.
— Можно я от вас позвоню маме в Норильск? — скромно спрашивает Надя.
— Звони, только недолго.
Макс один сидит в приемной. Секретарша, наверное, заболела. Говорят, поехала в больницу. Кабинет Глотова закрыт. Время от времени оттуда раздаются какие-то подозрительные шумы. Наверное, телевизор работает. Странно, Борис всегда точен. Тем более условились. Максу спешить некуда. На кафедре его никто не ждет. Работа над Вериной диссертацией в основном закончена. Больше он помогать не будет. Остается одно — сидеть и терпеливо ждать Глотова. Жалко, что второпях не купил в метро какую-нибудь
Дверь кабинета резко открывается, и неторопливо в приемную выходит Борис Ананьевич. Крутит головой. Должно быть, в поисках секретарши. Макс подходит к нему.
— Твоя секретарша заболела. В больницу поехала.
— Знаю.
При этом Глотов старательно оттесняет своим плотным корпусом Макса от приоткрытой двери кабинета.
— Давай пройдемся в буфет. А то ведь и кофе принести некому, — рассерженно предлагает Глотов и тут же увлекает его за собой в коридор.
Макс идет молча. Он уверен, что буфет еще закрыт. Но не собирается сообщать об этом. В его интересах, чтобы Борис сменил раздражение на свое обычное состояние, отражаемое вежливой улыбкой. Он не знает, с каким трудом Глотов удерживает себя от желания помчаться вприпрыжку по коридору и заорать что-нибудь типа «Эх, хорошо в стране советской жить!». Борис Ананьевич переполнен победой. Чувствует себя героем. Самым ярким, неотразимым, мужчиной. Много месяцев он казался себе стариком; изжитым человеком, привыкал к мысли, что в свои сорок семь пора забыть о тайной страсти к криминальным отношениям с женщинами. И вдруг — полный успех. Его жизнь, состоящая из длинной череды серых будней, озарилась ослепительной вспышкой удачи. Всего полчаса назад он овладел женщиной. Неважно, сколько ей лет, как она выглядит и насколько прекрасна. Завтра он забудет об этой бодрой уборщице. Но испытанное наслаждение будет долго присутствовать в его теле.
Буфет открывается в одиннадцать часов. Глотов удивлен этому факту, хотя привел сюда Макса исключительно из конспирации. Во всем нужно блюсти приличия. Наде предоставлено время спокойно и незаметно убраться восвояси. Необходимость возвращаться в кабинет и с головой включаться в работу изрядно стушевала жеребячий восторг, клокочущий в груди Глотова. Он радуется предстоящему разговору с Максом, как лазейке улизнуть от спешных дел. Они входят в пустой кабинет, и Борис Ананьевич без всяких расспросов о семье и здоровье предлагает Максу выкладывать свои проблемы. Макс не решил для себя, насколько следует быть откровенным. Поэтому между приятелями повисает неловкое молчание. Глотов задумчиво разглядывает окно и улыбается обычной снисходительно-безразличной улыбкой. Макс решается начать:
— Мне всю ночь чудилось, а может, снилось, что умерла Вера. Тебе когда-нибудь снилась смерть твоей жены?
Глотов вздрагивает. Удивленно смотрит на Макса. Тихо произносит:
— Моя жена мне не снится. — И, словно спохватившись, добавляет: — Мы давно живем вместе. Ты же знаешь мое отношение к семье. Дети, жена — это большая часть моей жизни. Мое «я». Они настолько близки мне, что я потерял их зрительный образ. Я сплю без снов.
Максу, в общем, все равно, как спит Борис. Но без этого разговора ему невмоготу носить в себе свое решение. Поэтому возвращается к теме:
— А вдруг она внезапно умрет?
— Кто? — не понимает Глотов.
— Твоя жена.
— Моя не умрет, — как само собой разумеющееся констатирует Глотов. Он начинает понимать, что Макс появился неспроста в неурочное время. О подобных вещах просто так не спрашивают даже друзей. А близким другом Борис Ананьевич Макса не считает. Скорее младшим товарищем. Не из-за пяти лет разницы, а по положению. Но чуткость проявить следует. Поэтому, несмотря на улыбку, участливо спрашивает: — У нее рак? Тебе врачи сказали?
— Если бы, — звучит печальный ответ. Максу неважно, что говорит и спрашивает Борис. Он не ждет от него умного совета. Просто необходимо что-то утвердить в себе до конца.
— Если все-таки твоя жена умрет, ты возьмешь другую женщину?
Вопрос о других женщинах вызывает у Глотова подозрения. Неужели в приемной было слышно, что происходило в его кабинете?
— Какая другая женщина? Ты пьян с утра? Не собирается моя жена умирать. Тем более все знают, что у меня нет побочных связей. Мне, слава Богу, не двадцать лет. В моем возрасте женщинами занимаются либо бездельники, либо те, кому в жизни больше нечем утвердиться. Вот они и пытаются стать Дон-Жуанами, Казановами и Ловеласами. Хорошо бы мы жили, если бы все занимались только этим.
— Значит, жена должна быть единственной? — думая о своем, поддерживает разговор Макс.
— А как же. Как только появляется вторая женщина, ты уже не работник. Полдня будешь тратить на размышления об одной из них. Меня Бог миловал. Мне важнее, каким воздухом дышат люди и какую воду они пьют.
В подтверждение своим словам Глотов важно перекладывает на своем письменном столе бумаги. Делает вид, что ему нужно их прочитать. Но не выдерживает и с тревогой спрашивает:
— Погоди, я же вчера разговаривал с Верой. Предложил ей работать со мной. Обещала дать сегодня ответ. Ты с ума сошел! Она мне нужна в команде. На ней будет держаться вся моя экологическая программа….
Макс растерянно улыбается. Он совсем забыл о предложении Глотова. Вернее, не отнесся к нему серьезно. Какая экология? Какая предвыборная кампания? Он считает Глотова неглупым мужиком. Вертким, умеющим приспосабливаться. Но ни разу в жизни Боря не помог ни единому человеку. А тут вдруг собрался спасать целые регионы. Да еще основываясь на научных разработках Веры, которая всю жизнь колупается с сине-зелеными водорослями. Бред какой-то. Если они вдвоем начнут бороться за экологию, придется побыстрее уносить ноги подальше от России. А Верка — дура, надеется благодаря их фонду защитить докторскую диссертацию. Да… дальнейшие разговоры о жене бессмысленны. Попал пальцем в небо. А может, назло им взять и выложить все, как есть?
Глаза Макса азартно блестят. Он смотрит на приятеля с вызовом. На губах такая же снисходительная улыбочка. Глотов настораживается. Он все еще ждет какого-то подвоха. Макс вообще непредсказуемый человек. Взять хотя бы его наплевательское отношение к собственной карьере. Глотов его когда-то предупреждал — не делать глупости. Будучи в парткоме университета, Борис Ананьевич готов был помочь Максу встать на ноги. Для этого нужно было вступить в партию, быстро сварганить кандидатскую и серьезно заняться докторской. В таком случае место завкафедрой светило бы в будущем. Из предложенного Макс не сделал ничего. И что? Одна гордость — остался беспартийным. Глупости. Тогда был никому не нужен, а теперь и подавно. Сколько раз Глотов пытался ему объяснить, что в жизни нужно играть роли, и чем их больше, тем шире репертуар, тем выше к славе поднимается исполнитель. Макс сумел сыграть только одну роль — неудачника. А от неудачников всегда исходит опасность. Лучше побыстрее с ним распрощаться.
Глотов встает, подходит к окну, гладит ладонью подоконник и, не оборачиваясь, сообщает:
— Смотри, солнце припекает по-весеннему. Не успеем оглянуться, пора подарки дарить на Восьмое марта. Я заметил, весной женщины перестают болеть. Потому что ближе к природе. Чувствуют ее. Расцветают вместе с ней. Обновляются. С Верой тоже будет все в порядке. Ей просто не хватает твоей ласки.
— Это почему?
— Потому что она — женщина. Удовлетворить ее научные претензии — полдела…
Подобное слышать Максу? Уж чересчур! Он резко встает и подходит к Глотову.