Новые русские

Рогожин Михаил Владимирович

— Где я могу хоть чуть-чуть поспать?

Артемий молча ведет ее в комнату с мраморными лежанками. Она ложится. Понтифик кладет ладонь на ее лоб, и через несколько минут Элеонора засыпает безмятежным, глубоким сном.

Каждый хоть раз мечтает полетать над этим городом

— Каждый хоть раз мечтает полетать над этим городом… — тупо повторяет Аля, сидя на полу в коридоре. На ней — грязные, засаленные джинсы. Несмотря на зиму, кроссовки одеты на босу ногу. У Али — жестокий отходняк. Ее тошнит, мутит, выворачивает. Каждые пять-семь минут она на четвереньках ползает в туалет. Вера сидит на кухне. Курит, вставив сигарету в свой любимый белый мундштук. Она в панике. Никогда еще не видела Алю в таком состоянии. Не может понять, что с ней происходит. Аля отказывается говорить с Верой. Только когда та решила вызвать «скорую», Аля выхватила трубку из ее рук и закричала: «Не тронь меня! Это мое

дело!» После чего сбросила телефон на пол. Вера ушла на кухню. А Аля отправилась блевать в туалет. Ее пепельно-зеленое лицо с огромными синяками под глазами, перепутанные, свалявшиеся волосы производят жуткое впечатление. Раздражает и дурацкая фраза, звучащая с вызовом и презрением: «Каждый хоть раз мечтает полетать над этим городом».

— Долеталась! Посмотри на себя! — не сдержавшись, кричит ей Вера. И снова повисает напряженное молчание. Разряжает ситуацию приход Макса. Но и он в крайне возбужденном состоянии. Наталкиваясь в коридоре на привалившуюся к стене дочку, он вспоминает, что должен был идти забирать ее из притона наркоманов, адрес которого лежит в кармане. Как он мог забыть?!

Выскользнув из машины Глотова, Макс не соображал, куда его несут ноги. Наталкивался на прохожих, чуть не угодил под троллейбус, пару раз упал в сугроб. Снег слепил ему глаза быстрыми колючими снежинками. Когда пришел в себя — оказалось, стоит на Тверской. Не возле дома Элеоноры. За Триумфальной площадью. В метре от него светилась витрина маленькой забегаловки — «Рюмочной». Он, не раздумывая, кинулся в ее спертое тепло. Там с двумя стаканами — в одном водка, в другом «фанта» — и бутербродом с ветчиной он уселся за круглый столик и попытался собраться с мыслями. Поверить рассказу Глотова о поведении Веры в Иванове значит признаться, что все двенадцать лет ею оплеваны и перечеркнуты. Он, отказавшись от собственной карьеры, делал все, чего требовала от него Вера, а в награду получил рога. К тому же, коль скоро она не постеснялась залезть в постель к его другу, можно быть уверенным, что это не первая постель, в которой она оказалась. Максу стало понятно, почему Вера зачастую отказывалась от интимных отношений. В эти периоды наверняка у нее был любовник, и, возможно, не один. Она эксплуатировала его любовь, принимала, как должное, его пахоту над диссертациями, а сама, смеясь над ним и презирая его, ложилась в постель с кем ни попадя. Ведь ежели объектом ее внимания стал такой набитый дурак и карьерист, как Глотов, то другие были еще хуже? И ради этой дряни он потерял лучшие годы своей жизни.

Столики в «Рюмочной» очень удобно отгораживались друг от друга полукруглыми деревянными перегородками. Макс сидел за столиком один и чувствовал свою оторванность от всего мира. Он одурачен. Околпачен. Как жить дальше? Из науки его вышвырнули. И никому он уже не докажет, что имеет право заниматься ею в самых престижных научных заведениях. Он безработный. Мусор общества. Остается убить Веру, и последнее обязательство исчезнет. Махнет после этого на все. Начнет пить с утра, мечтать о старости и пенсии. Один во враждебном ему городе. Да что там городе? Стране! Настоящий «живой труп». Нет ни денег, ни желания их зарабатывать. Думал, что жил любовью, а оказалось — ложью. Он вспомнил совет Артемия постоянно думать о смерти Веры, если хочет, чтобы она умерла. Теперь не пройдет и минуты без представления себе ее предсмертных мук. Но нужно, чтобы, умирая, она знала, кто тот безжалостный убийца. Ее последний обезумевший от ужаса взгляд станет для него наградой. За считанные секунды поймет, насколько изгадила ему жизнь. Макс делает большой глоток водки, запивает «фантой» и приходит к выводу, что не следует ждать или специально подстраивать какой-нибудь несчастный случай, а взять в руки ее крепкую длинную ухоженную шею, которой он так гордился, и сжимать до тех пор, пока голова не свесится, и тело не перестанет дергаться. Пусть его после этого судят, сажают в тюрьму. Все равно жизнь проиграна. Какая разница, где ее заканчивать?.. Макс сделал еще глоток водки. На глаза навернулись слезы. Стало жалко себя. Так нелепо заканчивать жизнь. И вдруг большая светлая мысль возникла в перегретом от напряжения мозгу — он не должен жертвовать собой, потому что существует Элеонора. Макс начинает осознавать, что известие об измене Веры сделало его морально абсолютно свободным. Еще несколько дней назад он не посмел в присутствии Веры позвонить по телефону на Тверскую, а сегодня может творить все, что заблагорассудится. Он вернется домой и первым делом продемонстрирует свою полную независимость. Пусть перед смертью Вера позадыхается от ревности. Макс допил водку и, не притронувшись к бутерброду, вышел на улицу. Вдохнув морозный воздух, оглянулся, почему-то ища сиреневую «вольво» Бориса Глотова. Известие о Вере настолько его потрясло, что он забыл рассказать о сумке и Леве. Надо будет завтра же утром позвонить Борису домой и предупредить, чтобы был с сумкой осторожен. Нехорошо получилось…

С этими мыслями Макс открыл дверь своей квартиры и обнаружил сидящую на полу в коридоре

Алю. Вместо приветствия слышит дурацкую фразу: «Каждый хоть раз мечтает полетать над этим городом». Ему страшно смотреть на Алю. Она его взглядом не удостаивает. Макс осторожно переступает через ноги, заходит в кухню, где сидит перепуганная Вера. При таком раскладе глупо устраивать задуманный скандал. Язык не повернется в присутствии дочери уличать в неверности Веру. Но та сама набрасывается на него с истеричным обвинением:

— Тоже пьяный?! Неизвестно где валяешься! Посмотри на себя, чем ты отличаешься от нее?! Глаза бы мои вас обоих не видели…

Макс от неожиданности теряется. В тишине, как издевка, глухо звучит из коридора: «Каждый хоть раз мечтает полетать над этим городом…» И дальше противное хрипение выворачиваемых спазмами наружу внутренностей. Макс и Вера стараются не смотреть друг на друга. Максу становится совестно. Ради возвращения Али он пошел на вранье с передачей сумки, позволил темной личности использовать свои приятельские отношения с Борисом. А сейчас, когда больная, слабая девочка дома, он собирается выяснять отношения с женой. Ничего не возразив Вере, он направляется в туалет. Аля, скрючившаяся, дрожащая всем телом, лежит возле унитаза. Он берет ее на руки и несет в ванную. Она не сопротивляется, часто и неглубоко дышит, вернее, хватает воспаленными губами воздух. Макс впервые в жизни раздевает Алю. Стаскивает джинсы. Худые, бледные ноги в синяках, грязные трусы в бурых менструальных пятнах. Не раздумывая, срывает их. Потом вытаскивает безвольное тело из негнущегося свитера и кладет в ванну, наполнившуюся прохладной водой. Выливает туда шампунь. Обильная пена скрывает наготу дочери. Аля лежит с закрытыми глазами. Он пригоршнями льет ей воду на голову. Аля не реагирует. Макс осторожно промывает ей волосы. Его тяготит молчание. Необходимо объяснить ей, что он переживал, искал ее, хотел забрать из притона. Ведь она наверняка мстит им за безразличие к ней.

— Хорошо, что вернулась домой. Я искал тебя. Мне дали адрес. Квартира где-то во дворе дома на Тверском бульваре. У меня записано… Там собираются наркоманы. Я не упрекаю тебя, нет. Вера не знает. Она не поймет. Не говори ей. А я понимаю. Я сам выпил, потому что жизнь оказалась совсем не такой, какой нам казалась. Мы никогда не были близки. У тебя есть отец… там, в Америке. А я — неудачная замена ему. Но понимаешь, мы с тобой прожили двенадцать лет. Для тебя это ерунда, а для меня — вся жизнь. Она глупо заканчивается, и, оказывается, кроме тебя, у меня никого нет. Не думай, я не навязываюсь… просто говорю без упреков… Ты как? Плохо тебе?

Аля в ответ еле слышно со стоном просит:

— Принеси стакан водки, иначе я умру… жуткая боль. Печень разламывается… — Приподнимает из воды худую руку со шрамами и точками от игл. — Пойди, там у меня в столе таблетки. Амитриптилин. Принеси две штуки. — Рука бессильно падает в пенистую воду.

Макс не решается выполнить ее просьбу.

— Может, лучше «скорую»?

— Отстань! Уйди! Не трогай меня! — взрывается воплем Аля и пытается вылезти из ванны. Ее угловатая фигура с острыми плечами, с выпирающими ключицами, маленькой неразвитой грудью, напоминает тушку дешевого сине-желтого цыпленка. Макс с силой толкает ее назад в воду. В дверях появляется Вера. С отвращением наблюдает за ними.

— Хороша сценка — пьяный отец купает пьяную дочь!

Макс поворачивается и впервые в жизни орет на нее:

— Уйди, сука!

Возмущенная, она стремительно уходит. Макс продолжает лить воду на голову Али.

— Потерпи. Я знаю, ты колешься… тебя научили, я знаю. Но нельзя… потерпи, пройдет.

— Водки, дай водки, — молит Аля почти в бессознательном состоянии.

Макс идет на кухню. Слава Богу, Вера убралась оттуда. Достает из холодильника разведенный спирт. Наливает полстакана. Возвращается в ванную комнату. Аля пьет жадно, словно простую воду. Шепчет:

— Колеса принеси… колеса в ящике… дай мне уснуть. Я не выживу. Дай мне уснуть.

Макс хватает Верин махровый халат, вытаскивает из ванны Алю. Заворачивает ее, как ребенка, поражаясь невесомости и податливости тела. Несет в комнату. Кладет на диван. Аля в отключке. Перекладывает ее на бок, чтобы не захлебнулась собственной рвотой. Выходит из комнаты, на всякий случай оставив включенной настольную лампу. По пути наталкивается на Веру. Злость и ненависть прут из затемненных стекол ее очков. Ругаться с ней он сейчас не в состоянии. И тем более убивать. Лучше выпить водки. С трудом обходит ее в узком коридорчике. В спину слышит дежурный вопрос:

— Что с ней?

— Ничего, уснула. Завтра понемногу придет в себя. Она молодая, организм здоровый. Не ходи туда. Там тебе делать нечего.

Не успевает он сесть в кресло, раздается звонок. Кто-то пожаловал в гости. Вера открывает дверь. Входят шумный и веселый Туманов в обнимку с нагловатой Надей. Матвей Евгеньевич протягивает Вере одну красную розу на толстой, завернутой в целлофан ножке.

— Прелестнице Верочке, лучшему тумановеду!

— Некстати вы, у нас с Алей плохо, — не взяв протянутый цветок, Вера уходит на кухню.