Новые русские
Шрифт:
Степан в знак согласия кивает головой, но после последней фразы взрывается:
— Кто решил, что она меня любит?!
Артемий не успевает открыть рот, как в разговор встревает Катя.
— Ах, не я? Может, Элеонора, у которой ты провел ночь? А вчера заезжал еще разок отметиться?!
Степан, судя по выражению его лица, пойман с поличным. Еле успевает спросить:
— Откуда знаешь?
Катя бросается на него с кулаками:
— Откуда? Откуда? Все знают! Вся Москва смеется! Она же шлюха! Шлюха…
Артемий оттаскивает
— Ах какое важное известие. Вы были в интимных связях с Элеонорой? Ах-ах-ах… Она же вампир. Вернее, вампир — Ласкарат, завладевший ее телом… Теперь мне понятно происхождение этой внезапной болезни сердца.
Степан бледнеет:
— Я… я один раз. Нет. Два. Но ничего такого не заметил…
Дальше он не продолжает, потому что в комнату входит Фрина. В руках держит чуть больше спичечного коробка пластиковую коробочку. Артемий берет ее и вручает Кате.
— Береги, как зеницу ока. Без этого порошка Степан не проживет и дня. Идите. Я устал. ДИКСИ. Проводи их, Фрина.
Обалдевшие от всего происшедшего, Катя и Степан уходят в сопровождении Фрины. Из другой двери высовывается голова Иголочкина. Слышится его испуганный шепот:
— Это что, все по-настоящему?
Понтифик оглядывается на него и вдруг заливается громким хохотом. Подходит к фонтану, плещет воду себе на лицо. Продолжает смеяться.
— Тебе понравилось? Говори! Я же знаю, что, агнец мой, ты подсматривал.
— Подсматривал, — соглашается Лева, — но ничего не понял.
— И понимать нечего. Обычный театр. СЭМПЭР ХО-МО БОНУС ТИРО ЭСТ! Согласимся с Марцмалом: «Порядочный человек всегда простак». Сердце у него здоровее наших. Во время прошлого приема я ему устроил дисфункцию, закодировал, довел до предынфаркта, а сегодня полностью восстановил работу сердечной мышцы. Представляю физиономии профессоров в Бакулевском институте. Такого они еще не видели.
— А петух? — все еще шепотом спрашивает Иголочкин.
— Петуха жалко, — продолжает смеяться Артемий. — Но что поделаешь, обряд есть обряд. Без петуха он бы не поверил.
Иголочкин переключается на веселый настрой понтифика:
— А я, дурак, поверил всему. Но ты же дал порошок?
Артемий пожимает плечами:
— Обычная марганцовка. Кстати, остальное зависит от тебя. Втолкуй Аслану, что на Кипре, как только деньги Леденева поступят на счет фирмы, нужно выкрасть эту коробочку у Кати.
— И что будет? — спрашивает Лева, предполагая ответ.
— Ошибаешься. Он не умрет. Просто сойдет с ума от страха смерти. Ему будет уже не до своих капиталов.
— Аслан не сумеет. Лучше поручить кому-нибудь другому.
Артемий задумывается. Становится серьезным. Кладет руку на плечо Иголочкину:
— Прав. Я поручу. А ты давай быстро в фонд. Пусть готовят подписание, и оттуда в Бакулевский, за Степаном и Катей. Чтобы сегодня все было подписано! А послезавтра в самолет и на Кипр. Все понял?
— А билеты? Визы? — сопротивляется
— Шепни Темирову, что нужно торопиться. Иностранный партнер в любой момент может окочуриться. Думаю, и билеты, и виза появятся сами собой. Я все сказал. ДИКСИ.
Иголочкин выходит в коридор с безликими, тускло мерцающими окладами, а за дверями продолжает смеяться Артемий.
В таком непривычно веселом настроении понтифика застают вызванные к нему Матвей Евгеньевич и Надя. В душе каждый из них догадывается, для чего понадобились Артемию. Влюбленный Туманов надеется отстоять свое право на девушку, а Надя с облегчением считает, что ее испытательный срок закончился и впереди — более шикарная и балдежная жизнь.
Встреча начинается с заботливых расспросов Артемия о здоровье Матвея Евгеньевича. Выбранная тема малоприятна Туманову, тем более что перед Надей он старается держаться молодцом. Артемий нарочно напирает на его возраст. Матвей Евгеньевич не выдерживает подобной дружеской экзекуции.
— Артемий, перестань! Далось тебе мое здоровье! Я влюблен в эту милую, прелестную девушку и даже подумываю соединить наши жизни.
— Неужели ты бросишь Лизу?! — притворно возмущается понтифик.
— А кому мешает Лиза, безвылазно сидящая в Майори? Иногда, конечно, придется ездить туда. Но здесь я куплю нам с Надюшей небольшую квартирку. Начну снова концертировать, повожу ее по миру. Мне как раз предложили дать три концерта в филармоническом обществе города Биля. Это в Швейцарии. Сам посуди, не с Лизой же мне туда ехать?
Понтифик пристально глядит на Надю:
— Ты хочешь в Швейцарию?
— Мне все равно, — честно отвечает она. Ей действительно никуда не хочется ехать с Тумановым.
Артемий усаживает Матвея Евгеньевича на диван.
— Агнец мой, не мне тебе напоминать, что в нашем возрасте следует пользоваться правилом: «НОН ОМНЭ КВОД ЛИЦЕТ ХОНЭСТУМ ЭТС — не все, что дозволено, достойно уважения». Поверь, отвел душу и хватит.
Матвей Евгеньевич краснеет, его нижняя челюсть начинает непроизвольно дергаться. Густые черные брови взлетают домиком. В глазах — боль и обида. Из холеного, жизнерадостного стареющего мужчины, до сих пор считающего себя ребенком, он вдруг превращается в жалкого злобного старика, готового дрожащими руками вцепиться в отбираемую у него последнюю надежду.
Артемий встает, подходит к фонтану. Долго ополаскивает под струей воды руки. Обращается к Наде:
— Я не смею быть разрушителем вашего счастья. Если тебе лучше с моим другом Матвеем Евгеньевичем, живи, Бог с тобой. В таком случае я отнимаю от тебя свою руку.
Надя подбегает к Артемию, огибает фонтан, чтобы заглянуть в его холодные глаза.
— Послушайте, я же выполняла ваше поручение!
— Какое поручение?! — надтреснутым голосом возмущается Туманов.
— Обычное, — бесстрастно отвечает понтифик. — Вспомни, как ты не хотел вносить в кассу пятьсот долларов.