Новый американский молитвенник
Шрифт:
— Можешь меня не перебивать? Слушай. — Он слегка добавил мощности кондиционеру. — Никакого кайфа от добрых дел я не получаю. И даже не пытаюсь делать вид, будто это так. Все, что меня волнует, это эстетика. И еще история. Подъем новой американской церкви. Я хочу стать его частью.
— Ага. Понятно.
Даррен расстроенно вздохнул.
— Одного ты, кажется, так и не понял: новый стиль — это не чушь какая-нибудь. Ты с самого начала не мог этого принять. Так и мотаешься между верой и неверием. Эта двойственность видна на каждой странице твоего «Молитвенника». Потому-то ты так и преуспел. Людям до смерти надоели проповедники, которые делают вид, будто знают ответы на все вопросы. Они не ищут больше человека верующего, они ищут человека сомневающегося. Человека, который скажет им: может быть,это сработает, может быть,вот так правильно. Кого-нибудь, кто предложит им все, что предлагает старая религия. Спасение во всех смыслах, от физического до духовного. Проповедника, который сам грешил — и перестал. Новый текст, другое Евангелие. Им это нравится. Но что их больше всего привлекает, так это твой отказ от ответственности. Ты говоришь им: «Я не знаю. Может быть. Возможно». И они понимают, что ты им не лжешь, и тем быстрее обращаются в твою веру. Ты докопался до самой глубинной жилы американского скептицизма. Ты придумал жульничество, которое публично само себя подвергает сомнению. Ты втянул в это дело сомневающихся всех возрастов, рас и званий и превратил их в верующих, торгуя священным цинизмом. И вот тут-то и наступает самая красота — твой продукт работает. Ты сам — живое подтверждение собственной теории. Ходячая реклама самого себя. И вот почему, черт побери, ты — мой герой.
Может, он ответил на мой вопрос, а может, и нет, но фокус он мне точно сбил: в его простой, незамысловатой речи, похоже, не было ни капли лести, напротив, он как бы подчеркивал, что мое достижение даже менее значительно, чем он говорит, а слова вроде «героя» или «гения» из его уст звучали ясно и недвусмысленно, как диагноз, будто мое достижение казалось ему случайностью, чем-то неважным, героическим деянием муравья, который побрел куда глаза глядят и вернулся в муравейник со следами новой, чудесной пищи на лапках. Теперь, когда мои подозрения отчасти утихли, я спросил, каким образом интрижка Трита с Люси Райнер, женщиной, с которой его время от времени видят на публике, поможет решить мою проблему. Он отмахнулся от меня, сказав, что я сам пойму, как только начнется часть вторая, и замолчал, глядя на пробегавший за окном песок. Время от времени я косился на него, не затем, чтобы завязать разговор снова или посмотреть, все ли с ним в порядке, а просто удостовериться, что он никуда не исчез. Хотя в прошлом от одного его вида меня бросало в дрожь — я, впрочем, не был вполне уверен, что он именно тот человек, которого я встречал в пустыне за «Аризонским безумием», возле мотеля «У Дженни» и в других местах, — теперь, оказавшись с ним рядом, я осознал, что он, в отличие от других людей, кажется каким-то не совсем настоящим. У него отсутствовало тяготение, в нем не было энергетического канала. От него не шли никакие вибрации. Он был как мешок пустоты в человеческом обличье. Мне даже подумалось, что, пока я не смотрю на него, он рассеивается словно туман и только давление моего взгляда заставляет частицы его тела держаться вместе. Едва эта мысль пришла мне в голову, как в ней зароились новые подозрения: уж не сидит ли рядом со мной какой-нибудь псих, или маньяк-убийца, или кто пострашнее. Я живо представил себе, как, притормаживая перед следующим поворотом, открою водительскую дверцу, выкачусь из нее плечом вперед на дорогу и, спешно поднимаясь на ноги, увижу, как мой «субурбан» исчезает в огненном кольце, вспыхнувшем над дорогой.
Когда мы углубились в пустыню миль примерно на двадцать, от основной дороги влево свернула грунтовка. Подчиняясь указаниям Даррена, я поехал по ней и остановил машину через четверть мили. Мы вылезли и прошли пешком еще сто ярдов до вершины заросшего кустарником каменистого утеса, возвышавшегося над полоской рыжевато-коричневого песка, посреди которой лежал плоский розоватый камень, похожий на римское ложе периода упадка, какие показывают в фильмах. В длину он был футов пятнадцать-двадцать. Взглянув с утеса вниз, мы обнаружили, что стоим почти прямо над камнем на высоте примерно третьего этажа.
— Ну? — сказал я.
— Он сейчас приедет.
— Откуда ты знаешь?
— Он всегда так делает. Сначала трахает мисс Люси, потом приезжает сюда и делает свою штуку. — Даррен закурил и с наслаждением выдохнул. — Падай куда-нибудь. Нечего тут торчать, а то еще увидит.
Мы сели лицом друг к другу на каменистой площадке чуть пониже вершины. Ветер стих; на небе ни облачка. Казалось, во Вселенной не осталось ничего, кроме этой скалы, голубого простора над ней да россыпи пыльных кустарников, а мы среди всего этого были как два призрака, которые встретились в следующей жизни, чтобы вести долгий и нудный разговор. Указательным пальцем я отшвырнул несколько каменных крупинок в сторону и начал изучать рисунок камня. Даррен курил. Наконец он сказал:
— Ну что, есть еще вопросы?
— Вопросы, говоришь? Ну конечно есть. Море вопросов, — ответил я. — Например, кто был тот чокнутый сукин сын, который придумал кредитные карточки?
— Один бухгалтер из Нью-Йорка, который сам ничего за свое изобретение не получил.
— А эти новые двадцатидолларовые бумажки, с желтизной? Как по-твоему, уродские они или нет?
— Ну конечно, уродские.
— Ладно. Теперь про Бена Аффлека и Дженнифер Лопес. Сначала они расходятся, потом оба получают лицензию на ношение огнестрельного оружия, потом вместе появляются в казино «Ред сокс», потом снова расходятся. Что это за игра такая? Правда ли, что мы чуть не стали свидетелями первого в мире преступления, совершенного суперзвездами?
— Два отпетых придурка пытались наколоть друг друга. И потом, это далеко не первый случай. — И он раздраженно шмыгнул носом. — Вообще-то я имел в виду вопросы о Боге Одиночества.
Меня охватил холод. Как в «Стар-треке», [48] когда капитана телепортируют на планету и он медленно распадается на тысячи сверкающих частиц, так же медленно охватил меня этот холод. Смотреть на моего спутника мне не хотелось, но я все же смотрел. Он протянул мне сигарету. Я взял ее, приложил кончиком к его горящей сигарете, а потом затянулся, пока табак не разгорелся.
48
«Стар-трек»(«Звездный путь») — знаменитый фантастический телесериал 1966–1969 гг., возобновленный в 1980-е гг.; также выходило несколько полнометражных фильмов.
— Не мог же ты не заметить сходства, — сказал он и медленно повернул голову в профиль.
— Больше всего ты напоминаешь вардлинита.
— Но я не вардлинит, и ты это знаешь.
— Может, тогда сам скажешь, кем ты хочешь, чтобы я тебя считан?
— Мне все равно, просто я думал, что, может, тебе интересно будет об этом поговорить. — И он щелчком отправил сигарету за край утеса. — Но доказать все равно ничего не возможно. Это мы уже выяснили.
— Опять ты мне мозги паришь, — сказал я.
— Еще бы, такой соблазн.
— Так, по-твоему, я деревенщина? Болван?
— Вот именно, деревенщина. Хоть и знаменитая, но все же деревенщина. Правда, и это тоже неважно.
Пару минут я курил молча.
— А кем ты сам себя считаешь?
— Помнишь, в Библии говорится, что Бог создал человека по своему образу и подобию? Большинство людей верят, будто это значит, что Бог выглядит как гоминид, у которого большие пальцы рук противопоставлены остальным, на самом же деле это означает, что наш разум создан по тому же принципу, что и Божий. Может, он и слышит, как пердит самый мелкий воробышек и знает самые потаенные наши мысли, [49] но понятия не имеет о том, какова его собственная природа. В точности как мы с тобой.
49
Ср.: «Не два ли воробья продаются за ассарий? И ни один из них не упадет на землю без воли Отца вашего» (Мф 10:29).
— Умно, — сказал я. — Ловко ты вывернулся. Только меня на это не купишь.
— На что «на это»?
— На то, что ты якобы Бог Одиночества.
— Ну… — Незнакомец вытряхнул из пачки следующую сигарету. — Хотя бы в отрицательном смысле, но ты все же это признал.
— Хочешь новость, Даррен? Никакой ты не бог.
Он закурил сигарету, и налетевший неизвестно откуда ветерок подхватил струйку дыма.
— И даже сейчас? Знаешь, это странно, потому что у меня такое чувство, будто именно я тут все и контролирую.
Я разрывался между желанием бежать без оглядки и кинуться на него с кулаками, и в результате остался сидеть, как сидел.
— Чтобы во что-то поверить, надо от этого опьянеть, — сказал он. — Это как с любовью. Пока от нее не опьянеешь, в нее не поверишь.
Я предпочел не отвечать. «Я справлюсь, — мысленно твердил я себе, — чем бы это ни кончилось. А потом поеду домой и снова заберусь в тот мир, где мы с Терезой жили вместе». Каменистый выступ, на котором мы сидели, был изрезан десятками параллельных бороздок, как будто, когда он был еще совсем новый и мягкий, по нему протащили какое-то существо с большим количеством усиков. Вглядевшись в них, я вдруг обнаружил армию крохотных, даже в микроскоп не видимых тварей, которые бродили там, сбившись с пути и умирая от голода, недоступные ничьему восприятию, кроме моего. На миг их трагедия захватила меня целиком. Взглянув вверх, я заметил, что воздух наполнился прозрачным блеском. Впечатление было такое, как будто мы сидим внутри кристалла или снежного шара, где небо засушливо и вместо снега песок. А вместо солнца пылающий циркониевый куб, утонувший в небесном сиянии. Над нашими головами парил цифровой гриф. Мои мысли метались туда и сюда, как выпущенные из садка кролики, которые не знают, куда им идти и зачем, и пугаются этой огромной новой беспредельности. Все соседние кусты кишели торопливо жующими тварями, которых я прежде не замечал. Я спрашивал себя, как звучало бы дыхание паука, будь он в пятьдесят раз больше человека. И тут же мне представилось, будто я слышу торопливый прерывистый свист. Я уставился на свою еще не докуренную сигарету, понимая, что чувствую себя куда более счастливым и беззаботным, чем следовало бы.