Новый Библейский Комментарий Часть 2 (Ветхий Завет)
Шрифт:
34:1 — 36:32 Противостояние Иеремии
34:1—22 Обещание отпустить рабов
Повествование возвращает нас к периоду осады Иерусалима и к другому обращению Иеремии к Седекии (1—5). В целом послание не отличается от 21:3–7; 32:3–5. Добавления, сделанные здесь (4–5), позволяют царю питать некоторую надежду на смягчение приговора, в то время как в другом высказывании не так ясно выражена судьба, уготованная ему лично. Смысл заключается в том, что он погибнет не на поле боя и будет погребен как полагается (по контрасту с судьбой Иоакима в 22:18; но также см.: 52:11). Ст. 6–7 указывают на неизбежность падения города, и из них видно, что кроме Иерусалима еще только два других города продолжали сопротивляться вторжению врага. Большая часть Иудеи уже была побеждена.
Следующий инцидент, связанный с освобождением рабов, послужил темой очередного пророчества, направленного против Седекии. Описание самого случая предоставляет интересную возможность увидеть жизнь Иудеи изнутри, в то время, когда она находилась в смертельной опасности. В Израиле рабство было узаконено в случае исполнения определенных условий. Эти условия, упоминаемые в ст. 14, перечислены в Исх. 21:2—11; Лев. 25:39—55 и Втор. 15:12–18. Как видим, обычай рабства был введен для тех, кто окончательно впал в нищету, вероятно, из–за долгов или гибели урожая, и предусматривал для них возможность вновь стать независимыми. Подразумевалось, что преуспевающие люди не должны быть эгоистами, однако в действительности этим обычаем просто злоупотребляли.
В самый разгар осады Седекия объявил о том, что освобождает всех рабов, причем все рабовладельцы поддержали его решение. Со стороны царя, который на протяжении всей осады выказывал свою слабость и нерешительность, это могло быть своего рода попыткой хоть как–то исправить свои ошибки прежде, чем станет слишком поздно. Тем не менее, вероятно, указ вызвал неудовольствие, и господа стали брать своих рабов обратно (11). В свете сложившейся ситуации, когда все могло погибнуть, это действие было совершенно неразумным, но свидетельствовало о людской слепоте и служило ярчайшим примером отказа принять Божью волю, а затем и наказание. Иеремия именно в этом обвинил иудеев (ср.: 21:9).
Проявление жестокосердия послужило поводом для еще одного предсказания о суде. Мотив свободы (которую вначале даровали рабам, а затем вновь отобрали) иронически обыгрывается в словах о дарованной им Богом свободе подвергнуться наказанию (17). Фактически, такова суть односторонне объявленной Богом свободы — разочарование, которое может привести только к гибели.
Ритуал, который упоминается в ст. 18–20, включал в себя жертвоприношение животного, которое символизировало завет. Прохождение между рассеченными частями тельца могло означать некого рода самопроклятие, то есть «пусть такое же (а именно, смерть) случится со мной, если я не сохраню свой завет» (ср.: Быт. 15:17; 3 Цар 19:2). Возможно, таким же ритуалом сопровождалось заключение завета Седекии с рабами. Господь как бы говорит: «Что ж, так тому теперь и быть!»
Глава заканчивается уже знакомым описанием гибели города и всей страны (21–22).
35:1—19 Верные рехавиты
Следующие две главы возвращают нас в период правления царя Иоакима. Таким образом, повествование развивается тематически, а не хронологически. Основные темы — это сопротивление завету с Господом и близкая угроза Вавилона. В ст. 11 говорится о наступлении вавилонских полчищ в 605 г. до н. э.
Иеремия использует рехавитов в качестве примера верности, противопоставляя ее обычной неверности Иудеи. Почти все, что нам известно о рехавитах, изложено в настоящей главе. Их предок Ионадав, сын Рехава, поддерживал царя Ииуя в искоренении культа Ваала в Северном царстве — Израиле (4 Цар. 10:15–27). Если в 1 Пар. 2:55 говорится о том же Рехаве, то получается, что его семья произошла из колена Иуды (ср.: 1 Пар. 2:3), родственные узы связывали их с племенами кенеев (1 Пар. 2:54—55), которые вели кочевой образ жизни, но были дружественно настроены по отношению к Израилю (1 Цар. 15:6). Ионадав установил для своего клана определенные правила, которые включали в себя элементы кочевого образа жизни и предписывали воздержание от любого рода опьяняющих напитков (6–7). Неясно, состояли ли рехавиты исключительно из потомков Ионадава, или же это была более открытая община, сродни гильдии.
Тем не менее здесь говорится не об уставе и правилах рехавитов, но об их верности своим правилам. В отрывке не дается никакой оценки этому правилу, самое главное то, что рехавиты остаются ему верны. Иеремии было велено совершить символическое действие, поставив перед ними чаши с вином и предложив выпить, зная, что они должны воздерживаться (2). Все происходило в боковой комнате Храма, и вполне возможно, что при этом присутствовали важные храмовые деятели. Вновь Иеремия обращался к средоточию власти страны.
Рехавиты, как должно, отказались пить (6), и тогда Иеремия пояснил значение символического действия (12—16). Упрек Иудее был выражен в знакомой форме (15; ср.: 25:4–6), однако контраст между поведением иудеев и рехавитов придал ему новое звучание. За упреком последовало слово о суде (17; ср.: 11:11). В самом конце рехавитам была обещана долгая жизнь (18–19) в выражениях, которые прямо напоминали обещание о царе из рода Давидова (19б; ср.: 3 Цар. 2:4). В этом была некоторая доля иронии, поскольку несостоятельность иудейских царей как раз и ставила под угрозу продолжение династии.
36:1—32 Царь Иоаким отвергает послание Иеремии
В период правления царя Иоакима Иеремия столкнулся с наибольшим противостоянием власть имущих его проповеди в Храме (гл. 26). Настоящая глава в какой–то мере является следствием того инцидента и возвращает нас к теме официального отказа прислушаться к словам пророка. В самом деле, пророку строго запретили появляться на храмовой территории (5), что, несомненно, было компромиссом между сторонниками пророка и его жестокими противниками. Запрет был очень серьезным, поскольку препятствовал общению Иеремии не только с придворными, но и с огромным количеством простого народа, который стекался сюда по праздникам.
Тогда Господь повелел Иеремии записать все, что он раньше говорил, на свитке (2), чтобы можно было зачитывать в отсутствие Иеремии. (Кажется, Иеремия просто вспомнил все свои пророчества, судя по изумлению сановников [17–18] и приведенному здесь ответу Варуха.) Скромная роль Варуха в качестве писца при пророке теперь привела к тому, что он был вынужден заменить пророка перед огромной толпой, чтобы повторить отповедь Иеремии, произнесенную им во время храмовой службы (6—10; 26:2—6; ср.: 7:1—15). Таким образом, когда возникла необходимость, второстепенная роль Варуха потребовала от него такого же мужества, как и от его господина. И вновь семья Сафана приняла участие в том, чтобы слова Иеремии были донесены до народа (10; ср.: 26:24).
Немедленные последствия прочтения свитка поистине замечательны, поскольку слова его произвели мощное впечатление на некоторых из высокопоставленых придворных, и вновь это произошло благодаря одному из членов семьи Сафана. Конечно, написанный текст мог усилить впечатление, а может быть, их поразило само количество собранных вместе пророчеств (15–18).
В ужасе придворные зачитали свиток в третий раз, на этот раз перед самим царем. Его реакция и реакция придворных, наиболее приближенных к нему, очень отличалась от поведения тех, кто принес ему этот свиток. Подчеркивается, что его вопиющее неуважение к словам пророка было воспринято как нечто небывалое (24; ср.: ст. 1б). То, что свиток был предан огню, привело в ужас Елнафана, Гемарию и Делаию, которые увидели в этом кощунство. Что касается царя, то его поступок может указывать скорее не на безразличие, а на суеверную попытку уничтожить силу слов.