Новый мир. Книга 1: Начало. Часть вторая
Шрифт:
— Мы ведь будем теперь вместе, Дима? — спрашивала шепотом моя первая любовь, щекоча меня своими шелковистыми каштановым волосам. — Будем жить вместе, да?
— Я хотел бы этого, Дженни, — шептал я в ответ. — Очень хотел бы.
— Я уверена, что Роберт все устроит. Он сам говорил мне, что устроит. Ничего, что мы в разных вузах. Будем жить вместе в студенческом городке, как когда-то мечтали.
— Да, — шептал я в ответ, хотя не мог пока представить себе всего этого в тот момент.
— А этим летом ты поедешь со мной в Перт, я познакомлю тебя со своими родителями. Пожалуйста, не спорь. Они вовсе не так плохи, как ты думаешь. А когда
— Ну, если ты этого хочешь, — неопределенно пожал плечами я, хотя знакомство с четой Мэтьюзов было сейчас одной из последних вещей, о которых я думал.
Мы с ней не виделись так долго, что Дженни вновь казалась мне не совсем знакомым человеком. Я с некоторым удивлением рассматривал ее, гадая, действительно ли это моя девушка. Вот она, оказывается, какая — утонченные, аристократичные черты лица, замечательное истинно-британское произношение, достойное ведущей теленовостей, холеная бледная кожа с милыми веснушками, и спокойно-прохладное английское обаяние, которое иногда может взорваться ярким пламенем страсти. Староста своей группы в университете, форменная отличница, девушка с сильной общественной позицией и весьма сильным характером, расчетливая, собранная, но с хорошо сдерживаемым огоньком внутри, которая намерена стать и непременно станет хирургом — именно о такой девушке все, наверное, и мечтали.
Я был счастлив. Или, во всяком случае, должен был быть.
Глава 7 (завершающий фрагмент)
— С тобой все в порядке, милый? — прошептала мне Джен этой ночью, когда мы с ней лежали вместе под одеялом в спальне в квартире Ленца, который любезно согласился приютить нас на несколько дней перед нашим отъездом в Перт к родителям Джен.
Мы прекрасно провели вечер, расставшись с друзьями за полночь, и этот день должен был оставить после себя лишь приятные воспоминания, но надо мной словно нависла какая-то тень, и нет ничего удивительного, что мое состояние не укрылось от девушки.
— Да. Наверное.
Мне сложно было объяснить ей, что я чувствую. Я был рад, что Дженни прожила счастливую жизнь в спокойствии и достатке. Однако такая жизнь отложила на ней свой отпечаток, создала между нами пропасть, которая не позволяла ей полностью понять, что творится у меня в голове и в душе.
Дженет Мэтьюз была хорошей девушкой, неравнодушной к чужим проблемам. За свои школьные и студенческие годы она участвовала в добром десятке волонтерских движений — начиная от помощи бездомным животным и заканчивая ухаживанием за одинокими пенсионерами в домах престарелым по выходным. Но это было тем, что в больших корпорациях принято называть «социальной ответственностью». Добрыми делами, которые ты делаешь для успокоения своей совести, из чувства долга. Я не пытаюсь приуменьшить значение этих дел или тем более не считаю себя б`oльшим альтруистом, чем она (скорее наоборот). Просто знать о проблеме и понимать ее важность — это не то же самое, что почувствовать ее на своей шкуре.
«Есть вещи, которые просто очень сложно отпустить, Джен», — подумал, но не произнес я. — «А еще есть те, что отпустить невозможно». Ночи напролет в одиночестве в четырех стенах с искусственным освещением, когда тебе насильно вкачивают в голову чужие мысли, относятся к первой категории. Лицо матери,
— О чем ты думаешь, Дима? — девушка ласково погладила меня по груди.
— Ни о чем.
Я часто думал при ней, но не говорил, не желая делиться своими сокровенными переживаниями. Не знаю даже, почему. Может быть, мне казалось важным соответствовать в ее глазах образу крутого парня, которому все нипочем. А может, причина была другой. Иногда я чувствовал себя виноватым перед ней. Винил себя в том, что не даю ей шанса. Не верю, в глубине души, в ее способность понять и проявить искреннее сочувствие. Но я не мог перебороть себя и открыть перед ней свое сердце. По крайней мере, пока еще.
— У тебя кто-то есть, да? — она подозрительно сощурилась. — Та девушка, с которой ты говорил?
— Да брось. Ты о Рине Кейдж?! — я усмехнулся так широко, будто это предположение и впрямь было совершенно смешным, почувствовав при этом легкий укол совести. — Ну ты даешь!
— Прости, — Дженни стеснительно улыбнулась, давая понять, что и сама сознает, что сморозила какую-то глупость. — Глупости, конечно. Просто я чувствую, что ты не здесь, не со мной.
— Дело вовсе не в тебе, Джен. Просто…
Я просто потерялся, Джен. Не могу понять, где я нахожусь. Пятнадцать лет жизни, исполненной смысла, в которой я имел и понимал свое место, исчезли, от них не осталось даже осколков. А то, что было после, это и жизнью назвать тяжело. Я здесь чужой. И всегда буду чужим.
— «Просто» что?
— Даже не знаю. Наверное, я просто немного устал, — как всегда, улыбнулся я, прижав девушку к своей груди и протянув руку к ночнику.
Папа скинул не меньше десяти килограммов и постарел лет на десять. Я даже не сразу узнал его: кожа да кости, роба висит на нем мешком, грязные и спутанные седые волосы и борода. Глаза, полные боли и отчаяния. Он сидел, повесив голову на грудь, привязанный к стулу, стоящему на маленьком клочке освещенного пространства посреди темной комнаты. Папины запястья были стянуты веревкой так сильно, что на них остались кровавые раны. На лице были многочисленные ссадины, синяки и кровоподтеки.
— Папа! — позвал его я. — Папа, очнись! Ты слышишь меня?! Папа!
Он не слышал меня — так и сидел, привязанный к стулу, совершенно лишенный воли и эмоций. Он дышал тяжело, совсем тихо, словно жизнь едва-едва теплилась в нем. Глаза его были закрыты.
— Папа!
Я бросился к нему, намереваясь помочь, но кто-то вдруг схватил меня сзади так крепко, что я не мог даже пошевелиться.
— Ну что ты, парень, — прошептал мне на ухо Чхон. — Ты же решил не делать этого, правда?
— Отпусти меня! — брыкался я. — Я должен ему помочь!
— Это я тебе говорил, что ты должен ему помочь. Но ты посчитал, что это тебе не нужно. Разве не так?
— Вовсе нет!
Вдруг кто-то с силой вылил ведро ледяной воды прямо папе на голову. Он вздрогнул, открыл глаза и застонал, задышав тяжело и изможденно. В его глазах было испуганное и затравленное выражение лица, которого я никогда прежде не видел — это были глаза сломленного и отчаявшегося человека, который знал, что никто не придет, чтобы освободить его от страданий.
— Отпусти меня! — ревел я, тщетно пытаясь высвободиться из объятий. — Папа! Папа!