Новый порядок
Шрифт:
— А чем плохо? — притворился удивленным Артур.
— Да как тебе сказать, ты с азером с глазу на глаз о чем-то базаришь. Он приходит. Уходит. Как, елки, проходной двор тут у нас… Как, ты думаешь, это выглядит?
— Не понял?
— Да все ты понял, Артур, елки, я ж тебе говорю нормальным русским языком, без этих всех «уважаемый джан-шман». Ты что, перестал человеческую речь понимать? И потом, ты помнишь, когда мы рынок громили?
— Ну?
— Где был ОМОН?
— А тебе что, ментов не хватало? — удивился Артур. — И кстати, если ты не знал, омоновцы приехали.
— Только на разбор шапок, — уточнил Томичев. — Па разбор шапок, Артур. Понимаешь? Им до рынка ехать пять минут. Они, при желании, бегом могут добраться быстрее. А мы успели все разгромить, елки, и слинять успели…
— А тебе не нравится? Ты бы предпочел на нарах париться? Или забыл, как кровью ссал после дубинок ментовских?
— Не забыл, — покачал головой Леха.
— Так какого же тебе надо? Сделали дело, ушли целыми. Как люди отработали. И не в накладе…
Томичев настороженно прищурился: Не в накладе?
— А что?
— Ты сказал, не в накладе.
— Ну и что? — Артур встал и прошелся по комнате. — Ну сказал…
— Я не понял, что это значит. — Тон Лехи был на редкость спокойным, и это не предвещало ничего хорошего. — Ты, может быть, пояснишь мне…
— Да не время сейчас! Что за разговоры, блин?! Твои ребята, вообще, готовы? Или что, будем языками чесать, пока азеры свою собачатину тухлую на прилавке разложат? Я чего-то не понял, Леха…
— А когда мои ребята были не готовы? — поинтересовался Томичев. — Когда? Ты мне другое расскажи, раз уж о ребятах базар пошел…
— Ну…
— Не нукай, не запряг, — взорвался Леха. — Ты мне расскажи, как у черных «бабки» брал! Ты мне расскажи, о чем ты тут с этими Ашотами базар ведешь? Что за дела творятся, Артурчик?! Ты с кем корешишься?!
— Ладно орать! — гаркнул Литвинов.
Томичев убрал ноги со стола, встал, отошел к зарешеченному подвальному окошку. Ухватился за перекладину. Подтянулся, коснувшись шеей холодного железа. Спрыгнул.
— В общем, так, Артур, ребята не понимают этих тем. И я не знаю, что им сказать. Потому что я не понимаю тоже.
Литвинов подошел к другу, положил руку на плечо.
— Старик, ты же меня знаешь. Ты пойми, я же никогда не сделаю чего-то, что против наших понятий. Что против Братства.
— Тогда объясни мне. Для начала. С ребятами я поговорю…
— Ладно, — кивнул Литвинов. — Пошли, кое-что покажу.
Он вернулся к столу, открыл ключом верхний ящик, выдвинул. И кинул на стол две сверкнувшие зеленью пачки. С верхней купюры смотрел на Томичева какой-то американский президент. Рядом легла еще одна, потоньше.
— Это, — Артур ткнул пальцем в две первые связки купюр, — за прошлый раз. А эта за сегодня, авансом.
Томичев молчал.
— Мы на этом деле заработаем кучу «бабок», понимаешь? Зал арендуем для ребят. Пусть качаются, как люди. Форму подновим. Тренера наймем, наконец. А то все своими силами, все, блин, на колене делаем. Надо все-таки как люди. А дальше, может, чего-нибудь посерьезнее арматуры прикупим. Чуешь? Это совсем другой уровень, старик… А азеры пусть между собой грызутся! Нам же лучше! Больше…
— Бабла? — прервал его Леха. Во взгляде Томичева появилось что-то неуловимо брезгливое.
— Ты чего? — удивился Артур. — Нам же нужны деньги. Эти…
— Баксы, — договорил Томичев, прищуриваясь. — Артур, ты взял доллары у армянина.
— И что?
— Артур. Ты взял деньги, нет, хуже, ты взял доллары у черного. Ты хотя бы понимаешь, на что это похоже?
— Блин, Леха. — Артур отвернулся, досадливо смахивая пачки банкнот в ящик. — Ты ни хрена не рубишь. Все мозги, что ли, отбил? Я для себя, что ли, беру?
— Если бы ты для себя брал, я и слова не сказал бы. Хочешь американцев кормить, твое дело. Хочешь с чернозадыми якшаться, твоя беда. Бросай Братство и иди на рынок гнилыми яблоками торговать. Это твой личный выбор, Артур. Но ты взял деньги у армян как Отец Братства. Ты всех ребят…
— Ну? — Литвинов обернулся. — Ну, давай! Гони пургу дальше, раз начал. Я всех ребят запятнал. Бросил тень на всю белую расу! Ну, чего ты остановился? Тебе больше нравится, когда мы с ребят по рублику берем, чтобы какой-нибудь сраный управдом на нас в ментовку не капнул? Или когда они тут мешки с песком вместо штанг толкают? Что, Леха? Что я сделал не так? Черные друг с другом дерутся. И нам отстегивают. Это их разборки. И если есть возможность кому-нибудь из них насолить, то чем плохо? Эти Кешищяны в Армении сидят. Сюда не лезут. С Бероевыми у них вражда. Чем плохо нормальным людям помочь?
— Кешищяны, говоришь?
— Ну.
— А рынок мы на кой черт громим?
— Леха, ты меня удивляешь. Бероев уберется отсюда…
— А Кешищяны придут? И тебе еще станут «бабок» давать, по старой памяти, чтоб ты их ларьки не трогал? Так что ли? Ты когда это нанялся чужие каштаны из огня таскать?
— Слушай, Леха, ну чего ты гонишь? — Литвинов пнул мешок с песком, висящий около дверей. — Какие, блин, каштаны? Ну, чего ты гонишь? Мы азеров бьем? Бьем! Чего тебе еще надо?
— Мне надо, чтобы на нас пальцем не показывали! Как на собачек прикормленных! Кинули кусок баков и вперед. Братство, голос! Гав! Гав! Наша борьба — идейная. Мы белые, потому что чистые! Понял! И нечего грязью этой марать нас! Это понятно?
Артур молча смотрел поверх головы Томичева:
— Все сказал?
— Все!
— Именно поэтому, Леша, ты не Отец. И давай все-таки я буду решать, что и куда. Хорошо?
Томичев молчал.
— И еще. — Литвинов чувствовал, как немеют скулы. — Когда садишься, ноги на стол не клади. А теперь пойди к ребятам и гони их на рынок. Работаем по старой схеме. Что непонятно?
Леха молча вышел.
«Даже дверью не хлопнул, — подумал Литвинов. — Хотя лучше бы он мне в морду дал…»