Новый швейцарский Робинзон
Шрифт:
Обсудив наше положение, мы порешили на следующий день выступить в море на пинке и приблизиться к кораблю возможно торжественнее.
Остальную часть дня мы провели в снаряжении судна и приготовлении нашей одежды. Мы собрали некоторое количество лучших плодов и главных произведений нашего острова, намереваясь поднести этот запас в дар капитану, чтобы внушить экипажу высокое понятие о нашем могуществе и богатстве.
На следующий день после завтрака мы снялись с якоря. Жак и Эрнест поместились подле заряженных пушек. Фриц, в костюме морского офицера, поплыл вперед на кайяке.
Как только мы завидели английский корабль, который возбудил во всех нас, и особенно в Женни, живую радость, я велел поднять британский флаг, и он стал развеваться с верхушки мачты и с носа судна.
Английский экипаж сильно изумился, увидев судно с распущенными парусами, гордо входящим в залив.
На некотором расстоянии от корабля мы подобрали парус; я с Фрицем перешли на буксированную нами шлюпку и подплыли к кораблю чтобы приветствовать капитана, который, стоя на палубе, обратился к нам с самым дружеским приглашением причалить к кораблю.
Этот достойный офицер принял нас с прямодушием истого моряка, повел нас в свою каюту и предложил распить с ним бутылку старого капского вина, в то же время осведомляясь, вследствие каких событий мы живем на острове, на котором он думал найти только дикарей. Я рассказал ему вкратце историю нашего крушения и водворения на острове, нашу жизнь на нем и встречу с мисс Женни и в заключение спросил, не случалось ли ему слышать что-либо о сэре Монтрозе. Капитан ответил, что по имени знает отца нашей молодой гостьи и слышал, будто сэр Монтроз, прославившись своей экспедицией, счастливо прибыл в Портсмут, а затем переехал в Лондон, где и поселился. Относительно себя самого капитан сообщил, что его зовут Литльстоном и что он командует яхтой Ликорной. Он исполнял поручение, по поводу которого выразил намерение обратиться ко мне впоследствии за некоторыми сведениями. Застигнутый бурей, он очень обрадовался находке прекрасной гавани у острова, который до того времени был ему совершенно неизвестен. Простояв несколько дней на якоре, экипаж корабля был сильно изумлен нашими пушечными выстрелами, которым и отвечал для разрешения загадки.
После этих слов капитана я пригласил его на нашу пинку, чтобы представить ему мое семейство. Он охотно согласился и, сев в одну из корабельных шлюпок с двумя гребцами, переехал на наше судно. Само собой разумеется, что он был встречен здесь изъявлениями живейшей радости, особенно мисс Женни наслаждалась возможностью говорить о своем отце с соотечественником.
Между пассажирами корабля находилось английское семейство, с которым мы тотчас же познакомились. То была семья мистера Уольтона, механика и кораблестроителя, которого здоровье сильно страдало во время путешествия; нежные заботы его жены и двух прелестных дочерей, одной четырнадцати, другой двенадцати лет, мало облегчали его положение; мистеру Уольтону нужно было переехать на сушу. Мы с удовольствием предложили этой семье радушный приют в пещере, где она могла найти удобства, которых нельзя доставить на корабле. Уольтон и его семья с благодарностью приняли наше предложение и в тот же день перебрались в наше жилище.
Трудно описать изумление, поразившее наших гостей при виде всех наших богатств; каждую минуту слышались восторженные восклицания, сильно забавлявшие моих мальчиков. Уольтоны не хотели верить тому, чтобы мы могли произвести все, что поражало их взоры. Вечером изысканный ужин собрал нас всех на галерее пещеры, и вплоть до ночи нашу общую беседу оживляла самая искренняя веселость.
В течение ночи жена и я были заняты решением весьма важного вопроса. Нам представлялась возможность возвратиться в Европу — возможность, которой, может быть, суждено было не повториться вскоре. Следовало ли воспользоваться ею? При обсуждении этого вопроса мы спросили себя: зачем покинем мы страну, в которой мы столь счастливы, с целью завязать вновь отношения, давно и совершенно оторванные временем и нашим отсутствием? Жене и мне казалось неблагодарностью к Провидению — покинуть дарованный нам чудный приют, как бы вторую родину. Наконец, не дожили ли мы до лет, когда человек слишком нуждается в покое, чтобы не отдаваться всегда тревожным случайностям перемены жизни?
Мы не хотели нашим решением влиять на намерения наших детей, которым могло хотеться увидеть Европу и родину; однако мысль разлучиться с дорогими нам существами сжимала нам сердце. В странах обитаемых самая согласная семья не в состоянии вообразить себе такого тесного союза, который составлял всю нашу силу и радость в нашем исключительном положении!
Мисс Женни, узнав о возвращении своего отца в Англию, страстно желала свидеться и поселиться с ним. Это желание ей было совершенно естественно.
Я не сомневался в том, что отъезд мисс Женни сильно опечалит моего старшего сына, который не скрывал от меня и матери глубокой привязанности, внушенной ему девушкой. При том же я мог заметить, что это чувство Фрица было разделяемо и мисс Женни.
Жена и я не хотели спешить с решением всех этих вопросов, весьма сложных. На следующее утро капитан и его офицеры навестили нас перед завтраком. Благодаря усилиям Фрица и Женни они могли бы вообразить, что находятся в европейском салоне. За завтраком мистер Уольтон, который от пребывания на суше уже чувствовал значительное облегчение, протянул мне руку и сказал: «Я намерен сделать вам предложение и желал бы, чтобы вы его приняли. Жизнь ваша на этом уединенном острове мне нравиться; среди этой прекрасной природы я оживаю. Старая Европа мне в тягость. Эта юная страна, эта первобытная жизнь обольщают всю мою семью. Весь мир слишком велик; нам довольно этого маленького мира, сосредоточенного и спокойного, и я почел бы себя счастливым, если б вы разрешили мне поселиться на уголке этого острова».
Это предложение возбудило общую радость. Жена была тронута. В ее лице и взорах я читал такую мысль: «Если я покину мир раньше тебя, раньше их, меня по крайней мере не будет терзать боязнь оставить вас в полном одиночестве». Мы высказали мистеру Уольтону все счастье, которое нам обещало поселение его самого, его жены и дочерей, и при этом случае я высказал, что жена и я решились дожить наши дни на нашем прекрасном острове, который я предложил назвать Новой Швейцарией.
— Да здравствует же Новая Швейцария! — воскликнули все сидевшие за столом, высоко подняв тыквенные чаши; наполненные пальмовым вином.
— Да здравствуют и те, которые хотят жить здесь вместе с нами! прибавил Эрнест, Жак и Франсуа.
Заметив молчание Фрица, я легко понял, что ему хотелось сопровождать мисс Женни. Со своей стороны девушка, вероятно, надеялась, что отец согласится на союз дочери с ее спасителем.
Хотя сердце мое жестоко болело от мысли об этой двойной разлуке, однако я подавил свое волнение, чтобы не растравлять горести моей жены, которая с трудом сдерживала свои слезы.
Но бедная мать поняла все так же быстро. Она побледнела. Сердце матери слабее сердца отца: она лишилась чувств. Фриц бросился перед ней на колени.
— Матушка! матушка, я тебя не покину; нет, нет, никогда, хоть бы мне пришлось умереть у твоих ног!
Женни тоже кинулась к моей жене.
— Простите меня! — говорила она всхлипывая, — простите, простите!
Следовательно, и она поняла нашу мысль. Когда жена пришла в чувство, Женни увела ее в свою комнату.
Что происходило между матерью и девушкой? Когда, после этой беседы, жена вышла к нам, она была еще печальна, но уже спокойна. Рукой она охватила стан девушки, которая склонила прелестную головку на плечо своей приемной матери.