Новый скандал в Богемии
Шрифт:
– Знаешь, не надо. Я прекрасно вижу тебя… с такого расстояния, – пробормотала я с некоторым удивлением.
Он улыбнулся, и у меня на глазах его лицо приняло новое замечательное выражение. Я никогда не видела никого ни так близко, ни так четко.
– Тебе все еще дурно? – заботливо спросил он. – У меня есть немного бренди.
Бренди. Только опьяняющих напитков мне сейчас не хватало!
– Мне просто… немного трудно… дышать.
Он опустил взгляд, и его трепещущие ресницы почти лишили меня чувств.
– Я также позволил себе смелость слегка ослабить воротник твоей блузки. Западная одежда такая тесная, это вредно для здоровья.
Я кивнула, действительно чувствуя непривычную легкость в области горла. Когда Квентин говорил, по моей коже будто скользил легкий теплый ветерок. Ох! Его дыхание!
– Ты очень бледная, – заявил он, нахмурившись. – Всему виной эти жуткие корсеты, в которые вы, женщины, запихиваете свои внутренности! Не будь мы в купе общественного поезда, я бы избавил тебя от этих пут.
– О, – сказала я, удивительным образом взволнованная подобной идеей или, во всяком случае, тем уверенном тоном, которым она была озвучена. – Я привыкла к подобным ограничениям, но… у меня вообще-то есть шелковое платье от Либерти в восточном стиле, к которому корсет не требуется.
– Правда? – сказал Квентин, развеселившись. – И откуда, скажи на милость, оно у тебя?
– От Ирен.
Его глаза сузились.
– Боюсь, что она оказывает на вас очень плохое влияние, мисс Хаксли, – проворчал он.
– А я на нее – самое хорошее!
Квентин искренне рассмеялся, и я не могла не улыбнуться в ответ. Левой рукой он ласково погладил край моего расстегнутого высокого воротника.
– Как же я рад снова тебя видеть, Нелл, – сказал он мягко, но с таким пылом, что я моргнула. Он улыбнулся: – И мечтаю поглядеть на тебя в шелковом наряде «Либерти».
И в этот самый интересный момент поезд въехал в глубочайший туннель. Мы нырнули в темноту – так гаснет свеча, горящая слишком жарко, – и я была очень рада, что Квентин не мог видеть моего лица.
Десять дней спустя я сидела в гостиной в Нёйи, скручивая мотки пряжи, которые Люцифер превратил в перепутанную кучу-малу всех цветов радуги.
Звук подъезжающей кареты заставил меня поднять голову, но я подождала, пока Софи откроет дверь. Я услышала теплые голоса, радостные приветствия и приближение к порогу моей комнаты двух людей, чувствующих себя в коттедже как дома.
Передо мной стояли Ирен и Годфри, сияющие, как новенький пенни, излучающие здоровье, радость и мудрость, – два чрезвычайно красивых человека.
– Нелл, ты само очарование домашнего уюта! – воскликнула Ирен, спеша меня поцеловать. Ее щека была все еще холодной с улицы, но горела нежным рубиновым светом.
– По всей видимости, в Вене есть пара портных, – не могла не отметить я.
Ирен радостно покружилась, чтобы продемонстрировать свой последний наряд: дорожное платье из небесно-голубой шерсти с контрастным бархатным верхом и рукавами. Под темно-синей бархатной шляпкой, оттененной серебристыми страусовыми перьями, густые рыже-каштановые волосы Ирен были собраны в низкий узел на затылке – очень девичий стиль, который она любила не меньше, чем Казанова любил виноград.
– Месье Ворт не одобрит, но я же пока что не его эксклюзивная модель. Нужно заставить его придумать мне что-нибудь необыкновенное для свадьбы Алисы Гейне, когда я буду там петь. Я должна ей оказать эту услугу хотя бы за то, что она познакомила меня с маэстро модного дома Ворта.
Годфри вручил свою шляпу и трость Софи, а затем сел на стул рядом со мной и тоже принялся сматывать клубки.
– Как поживали твои подопечные, пока нас не было? – спросил он.
– Ужасно. Казанова линяет – повсюду перья.
– Надеюсь, ты их не выбросила? – встряла Ирен. – Они будут божественно смотреться на шляпке.
– Одобрит ли месье Ворт?
– Он, вполне возможно, даже захочет сделать из них платье.
– У меня как раз есть птица, которую можно целиком пустить на это дело, – проворчала я.
Обсуждаемая птица из стоящей рядом клетки тут же пропела несколько нот из вагнеровского хора пилигримов, и такой удачный выбор приветственного гимна для возвратившихся Ирен и Годфри заставил меня простить крапчатую голову Казановы.
– И Люцифер тоже линяет чудовищно.
– Ага! – сказал Годфри. – Из его шерсти можно связать шаль для Ирен.
Ирен добродушно погрозила мужу и уселась в кресло.
– А как твоя дикарка Мессалина?
Я на секунду прекратила свое механическое занятие.
– Мессалина принадлежит Квентину. Я всего лишь приемная мать. Она проказничает, как обычно, но хотя бы оставляет клоки шерсти только в саду.
Годфри посмотрел на Ирен:
– Хочешь и их присвоить?
– Нет, мех я оставляю иностранкам. Итак, Нелл, – подруга пристально посмотрела на меня, как Люцифер, когда он выслеживает Казанову, – как прошло твое возвращение домой?
Я вздохнула и положила пряжу на колени.
– Как ты и обещала. Долгое, но скучное, непримечательное путешествие.
– Непримечательное? – Ирен выпрямилась в своей самой по-королевски требовательной позе. – Ничего не произошло?
– Разумеется нет. Ровным счетом ничего.
Не часто мне доводилось видеть, как Ирен теряет дар речи от моего остроумия.
– Ничего? – повторила она, глядя на Годфри огромными глазами. – И ты никого?..
– Конечно, – добавила я скучным тоном, – меня крайне удивила и обрадовала новая встреча с Квентином Стенхоупом, и я очень оценила твою предусмотрительность, раз ты устроила мне такое сопровождение. Я вполне понимаю необходимость соблюдать осторожность, так как Квентин рассказал мне, что снова работает шпионом на Министерство иностранных дел. Он пояснил, что считаться погибшим – огромное преимущество в подобной работе.