Новый сладостный стиль
Шрифт:
Что-то стало брезжить сквозь фразеологический туман проекта. Пещера в горах Южного Афганистана недалеко от пакистанской границы. Там моджахеды держат советских пленных. Главная достоверность возникает в судьбах трех восемнадцатилетних пацанов. Один из них сибиряк, второй волжанин, третий – питерский уличный шкет из гитаристов. Эй, да ведь это может быть что-то вроде той старой когда-то нашумевшей повести о трех мальчишках – «Билет к звездам», что ли, нет, «Звездный билет», вот именно. Сколько копий тогда было сломано над этой нехитрой штучкой! А видимо, не зря Партия, Смердящая Дама со своим комсомольчиком-сутенерчиком, так ярилась. Мне было тогда двадцать два, но я все-таки отождествлял себя с восемнадцатилетними героями романа. Эй, да ведь я тогда познакомился и с автором. Он жил где-то возле метро «Кропоткинская». Атаки Партии сделали его знаменитым. Однажды Сашка его увидел. Парень с детской коляской
Послушай, да что ты сейчас притворяешься, двадцать шесть лет спустя? Как будто ты не сталкивался с ним много раз в чердачно-подвальных компаниях, как будто у вас не было массы общих друзей, как будто ты не знаешь, что этого ВА Степанида Властьевна тоже вытолкнула из своей пробздетой хаты еще за два года до тебя. Как будто тебе неведомо, что он где-то здесь живет в Джорджтауне и читает курс в университете-сопернике. Как будто ты не попал к нему в новый роман в качестве главного героя.
Так или иначе, моя история может стать парафразой «Звездному билету». Пафосом той книги было бегство, она даже показывала направление – Запад! Комсомол по заданию партии накачивает «романтику» на Востоке (там нужны «трудовые подвиги»), «звездные мальчики» удирают на Запад, пусть всего лишь в Эстонию, то есть в пределах СССР, но все-таки в готику, к остаткам Балтийской Ганзы, откуда до Готланда рукой подать. Персонажи «ЗБ» были мальчиками из интеллигентных семей, герои нашего фильма будут детьми советского охлоса; убежать от зрелого социализма они могут только в бутылку или в анашу. Границы пересекаются ими только в танках и боевых машинах пехоты. Солдат в бою – это, по сути дела, возврат в горизонтальную позицию, отказ от первичного творческого акта людей. Только разгром и плен заставляет их снова взглянуть на небо. Из проема высокогорной пещеры за фигурами стражников в блиновидных шапках они впервые видят свое отечество не как СССР, а как наплыв созвездий.
Предельное одиночество. Постоянный сжигающий страх перед какой-то чудовищной пыткой, скажем, кастрацией. Надеяться не на что и не на кого, если только не на полковника авиации Дмитрия Денисова, который катапультировался из нетронутого самолета прямо в руки моджахедов. Идея бегства на Запад приходит из 1961 года, но это уже не идеология и не каприз, а чисто экзистенциальный момент. Полковник Денисов знает, что советским вертолетчикам отдан приказ при любой возможности уничтожать советских пленных. Что такое капитуляция в подсознательном смысле, спрашивает он юнцов, в которых видит себя и своих друзей двадцать шесть лет назад. Сдающийся – это не до конца озверелый, это тот, кто рассчитывает на малую толику человеческого в сердце врага. Чем дальше идет война, тем меньше остается этого наивного расчета. Остается лишь Запад, вечно манящая страна свободы. В конце концов они бегут и добираются до своей цели; все, кроме полковника, очевидно. Его время уже окончательно прошло. Охляне, как он их называл в пещере, бредут по Елисейским Полям, но это уже похоже на вторую серию.
Обнаружив экзистенциальный смысл идеи бегства, Александр без труда написал «аутлайн», отослал странички в Лос-Анджелес и вскоре получил первый пятизначный чек от «Чапски продакшн». Мотор начал набирать обороты. Штефану, который теперь чуть ли не ежедневно звонил из самых неожиданных мест на земном шаре, нравился корбаховский начальный замысел с двумя знаменателями. Полковник, которого, конечно, сыграет сам Саша, представляет полный разрыв с иллюзиями послесталинских поколений. Тема нынешнего поколения молодежи может ошеломить Запад, зрители увидят, что советские солдаты вовсе не загадочные фанатики коммунизма, а такие же, как их западные собратья, члены мирового охлоса, бубнящие свой рок и помешанные на аудио– и видеообразах своего жалкого гедонизма.
Основные российские «флашбэкс» мы будем снимать за Ай-Си. Какой айси? Ну, Iron Curtain, «железный занавес». Пошлем экипу через третье лицо под видом съемок фильма о красотах земли русской, а потом подмонтируем их кадры к павильонным. Ну, в общем, гони коней, не сдерживай! Излишки твоего воображения мы потом сдадим в музей и под это дело произведем списание с налогов. Никогда не выбрасывай черновиков, Сашка, сдавай их в музей, а стоимость списывай с налогов! А как ты вообще-то себя чувствуешь? Тебе ничего не надо еще? Ну я не знаю, какие-нибудь сверхдорогие витамины. Конечно, такие есть в природе. Ты думаешь, все витамины выставляются в аптеках? Ошибаешься, некоторые витамины не выставляют в аптеках, чтобы не раздражать публику. Нет, я таких не видел, но я точно знаю, что половина Голливуда живет на сверхдорогих витаминах. Иначе был бы полный маразм, мой дорогой!
Александр знал на примере друзей да и из собственного богатого опыта, что режиссерство или, скажем, в случае Чапского продюсерство вырабатывает какое-то странное, проститутско-сутенерское сознание. Режиссер-продюсер как бы влюбляется в того, с кем работает. Он живет его (ее) интересами, заботится о быте, вникает в сложности личной жизни, может потратить целый день на поиски каких-то сверхвитаминов или запчастей для машины обожаемого сотрудника. Влюбленность эта немедленно испаряется, как только человек отработан. Ты можешь к нему разлететься, как прежде, а там уже новая любовь. Стойкости чувств в режиссере не ищи, а если он будет на них настаивать, знай, что это притворство. Впрочем, он и настаивать не будет.
6. Идейные ухабы
«С кем это ты все время говоришь по телефону?» – однажды спросила Нора. У нее, разумеется, был свой ключ от квартиры «Сашки», и этот факт, похоже, доставлял ей удовольствие. Приходишь без всякой подготовки, просто по наитию, сюрпризом, находишь любимого в естественной позе, в естественном настроении. Даже если и любит посидеть с русским журналом в отдаленном чуланчике, то ведь это тоже часть его естества. На основе взаимности она и ему предлагала ключ от своей квартиры, но он отказался. Не вижу смысла. Ваш швейцар все равно стукнет тебе по телефону, пока я доберусь до дверей, и ты успеешь спровадить любовника, какого-нибудь бугая из защитной линии «Краснокожих», ты столкнешь его на свой бастион, а оттуда он уже перепрыгнет на соседнюю крышу.
Нередко она его теперь заставала валяющимся на тахте с телефонной трубкой под ухом и со сморщенной, как от головной боли, частью лба. «Ну, – периодически мычал он, – ну, знаешь… уверен?.. серьезно?.. куда?.. а, туда…» – такой красноречивый участник явно содержательного диалога.
Однажды, повесив трубку, он ответил: «Да это, знаешь ли, по поводу фильма. Фильм затевается». – «Что же ты молчал?!» – вскричала она как-то так, что и самой не понравилось: имитация чего-то там, радости, что ли. «Ну…» – он встал с софы и пожал плечами. «С кем?» – спросила Нора, исправив свою псевдорадостную интонацию на псевдосухую. «С Чапским», – сказал он. «О!» – сказала она, и разговор о фильме на этом закончился.
Так они, не понимая, что делают, расставляли друг другу маленькие ловушки. Увы, сударыня, люди часто не могут найти мотивировок нарастающему раздражению, сваливают все, скажем, на чрезмерную высоколобость сожителя или, наоборот, на низколобость, на грубости секса или, наоборот, на недостаток грубости, на несовместимость по зодиаку, ну и так далее, однако, увы, мой друг, мы знаем с вами, как много зависит от детской гордости и обидчивости. Ну, вот, скажем, Александр Яковлевич начинает катить на свою любимую: она думает, что я сам ничего не могу добиться, потому что это она, а не я потянула ниточку моего сомнительного успеха. А Нора тем временем злится на АЯ: он не хочет со мной говорить о своем успехе, потому что все приписывает моим связям как дочки богатых родителей, он лелеет в себе образ затравленного эмигранта, непризнанного таланта, ну и не буду его ни о чем спрашивать, если такой дурак.
Однажды ей все-таки пришлось заговорить. Вот ты не пошел со мной на прием в The Bertran Russell Human Rights Memorial, [171] а у меня там был неприятный разговор о тебе. Вернее, о фильме Чапского, ну, и о тебе в этой связи. Это правда, что вы делаете фильм о русских военнопленных в Афганистане? А правда, что все это происходит под зонтиком Администрации, Пентагона и ЦРУ? Как странно! Я всегда считала Чапского талантливым парнем, в достаточной степени независимым среди нынешнего коммерческого маразма, и вдруг он впадает в политический маразм! Я понимаю, что вы оба ненавидите тоталитаризм – кто его любит? – но разве нужно для этого… Для чего? Н у, не придирайся к словам! Разве обязательно для борьбы за права человека смыкаться с нашими ультра, с махровыми солдафонами, с беспринципными спуками [172] из нашей разведки, насквозь разъеденной цинизмом? Какое это отношение имеет к искусству?
171
The Bertran Russel Human Rights Memorial… – Мемориал прав человека имени Бертрана Рассела (англ.).
172
…спуками… (от англ. spook – привидение).