Новый век начался с понедельника
Шрифт:
– «Как же не тронул, если она вся в пыли и крови?!» – вступилась за пострадавшую «очевидица».
Платон объяснил подробности их конфликта, обратив внимание на то, что оцарапанный палец дворничиха дальше расковыряла сама и измазала его кровью себя нарочно. А её подруги в этот момент там вообще не было.
Приехала милиция. В холле первого этажа началась разборка. Стороны изложили свои версии, и милиционеры предложили участникам конфликта проехать в ближайшее их отделение.
Но
Поскольку никаких письменных заявлений ни от одной из сторон не поступило, понявшие всё милиционеры, для проформы взяв честное слово с Платона и собрав все необходимые паспортные данные с участников конфликта, уехали, пообещав, что если на него будет заявление пострадавшей, то его вызовут.
Тут же предприимчивая Надежда принялась ублажать дворничиху, почистив её одежду, дав помыть руки, наложив на ссадину повязку, и вручив в подарок популярные биодобавки.
Та постепенно успокоилась и ушла, возможно, всё же довольная, оказанными ей помощью и приёмом, а также выказанным вниманием и заботой о пожилой, одинокой, хоть и несколько выжившей из ума, несчастной женщине.
После этого Гудин ещё долго донимал Платона плебейской просьбой:
– «Ну, ты, всё же расскажи правду, как ты ей долбанул по мозгам!».
Платона, конечно, очень удивило и поразило поведение дворничихи, и не сколько во дворе, сколько после конфликта.
На что она надеялась со своим скудным умишком, тварь безмозглая! И такая шваль мешает нормальным людям жить, отвлекая их на всякую херню?! – возмущался про себя морально пострадавший Платон, в сердцах проклиная негодную вместе с её лживой подругой.
Через несколько дней, как-то незаметно для всех, дворничиха и её напарница тихо испарились. Как будто их прибрал кто-то.
Их никто не видел, и никто о них больше даже не вспоминал, в том числе Платон и его коллеги.
Теперь вдруг вспомнив об этом инциденте, Платон подвёл черту: ни габитуса у этих баб не было, ни, тем более, харизмы!
Другой случай произошёл очень жарким летом следующего года.
В обеденный перерыв по пути из магазина, Платон переходил перекрёсток Бульварного кольца и Воронцова поля между Покровским и Яузским бульварами.
Пройдя его половину и подходя уже к последнему светофору, он впереди, слева от себя, почти на середине проезжей части, увидел двух милиционеров, заканчивавших переход к углу Покровского бульвара. Один из них чуть приотстал и остановился на проезжей части.
Платон сразу впился в его фигуру глазами. Что-то пока неуловимое, показалось ему подозрительным
Он почти бросился к офицеру и успел вовремя подхватить того, уже падавшего на спину. В этот же момент обернулся его товарищ, испуганно и удивлённо зыркнув на Платона, как на преступника.
Но тот успел сразу крикнуть:
– «Помогите! У него эпилепсия! Его надо крепко держать!».
Капитана аккуратно опустили на асфальт, подложив под голову фуражку, и вдвоём навалившись на тело, стали держать. А оно уже окаменело.
Платон объяснил поначалу растерявшемуся старшему лейтенанту, что им надо делать, в том числе, может быть и с языком упавшего, дабы не дать тому запасть в глотку и перекрыть дыхательное горло.
Платон тут же попросил прохожих принести из угловой булочной воды.
Вскоре из неё выскочила знакомая продавщица с бутылкой газировки и по просьбе Платона начала брызгать на лицо милиционера. А на улице в тот день была более чем тридцатиградусная жара.
Втроём им удалось удержать первую волну приступа.
Но тут эпилептик приоткрыл безумные глаза и, глядя на Платона, потянулся, ставшей железной рукой к кобуре с пистолетом.
В этот момент Платон не на шутку испугался, ибо уже не мог удержать почти каменную руку.
Тогда он попросил об этом старлея:
– «На! Держи сам! И скажи ему, а то он меня сейчас застрелит!».
– «Коль! Коль! Видишь меня? Это же я!» – успокаивал тот коллегу.
Вскоре приступ приутих. Капитану помогли подняться, стряхнули со спины пыль, надели фуражку и старлей повёл коллегу, но уже в обратном направлении.
– «Ему нужна тень, прохладный свежий воздух, питьё и покой!» – напутствовал их Платон.
– «Спасибо Вам!» – поблагодарил старлей и что-то промычал капитан, на прощание махнув своему спасителю уже ослабшей рукой, минутами назад чуть было не ставшей для Платона смертельной десницей.
Третий случай был менее трагичным и драматичным первых двух, но забавным в своей новизне для Платона.
В одно утро, ближе к обеду, Марфа Ивановна угостила Платона семечками, к которым он был всегда совершенно равнодушен.
Но от нечего делать чего только не попробуешь в своей жизни. Через несколько минут Платон понял, что у него на них аллергия. У него распухли губы, и засвербело в горле, стало дурно.
Тогда Платон решил поправить дело молоком и пошёл в ближайшую булочную. Но по дороге к ней он, может быть и вовремя, был остановлен, бежавшим за ним, по приказу Надежды, Алексеем.