Новый военный гуманизм: уроки Косова

Хомский Ноам

Некоторую дозу реальности в эти трактовки внес «высокопоставленный член администрации президента Клинтона», который заявил, что согласно резолюции мы в итоге должны получить единое командование и контроль под эгидой НАТО и смиренное согласие Объединенных Наций с этой неоспоримой данностью. «Пусть слово „НАТО“ и не упоминается в резолюции, — заявил сей государственный муж, — но в одном из разделов проекта говорится, что операция будет осуществляться заинтересованными международными организациями и государствами, входящими в их состав». Именно так там и говорится, но без указания на особую роль НАТО, а с указанием на то, что за проведение операции ответственна Организация Объединенных Наций; нет в этом разделе и «опущенного примечания», гласящего, что суть договоренностей «понимается НАТО» как «учреждение единой цепочки командования НАТО под политическим руководством» Североатлантического Совета и при условиях соглашения в Рамбуйе, от которых НАТО отказалось чисто формально. В реальном мире, в отличие от мира торжественных договоренностей, «мы уже перешли Рубикон, приняв бесповоротное решение, что ООН не будет руководить

операцией», — объяснил представитель Государственного департамента Джеймс Рубин. Поэтому, что бы там буквально ни гласили положения резолюции, она требует от нас «ввода войск численностью 50 000 человек под командованием НАТО», — сообщает Джон Броудер в материале под заголовком «Оптимизм и новый реализм на переговорах о выводе югославской армии»⁴⁸.

«Милошевич пытается искать в своем поражении зерна победы», — с грозным осуждением говорил британский министр обороны Джордж Робертсон, упрекая сербского лидера в «вероломстве» и «процедурном ловкачестве» и выражая «возмущение американцев и британцев по поводу отказа югославских военачальников принять военные условия НАТО», то есть «безоговорочное» требование, согласно которому именно НАТО должно руководить оккупацией Косова, чтобы там ни говорили подписанные документы. Россия по-прежнему «видимо, поддерживает» попытки сербов «вернуться к договору», сообщалось в прессе, поскольку Россия настаивает на том, что «Совет Безопасности… является единственным институтом, ведающим масштабами, формами и полномочиями международного присутствия» во ФРЮ, «в соответствии с политическими договоренностями и принципами, определенными в Белграде» финским президентом Марти Ахтисаари, представлявшим там требования «большой восьмерки»⁴⁹.

Пусть НАТО действительно не упоминается в резолюции, — кроме текста приложения, воспроизводящего содержание мирного соглашения по Косову, — но под диктатом Вашингтона значение обоих документов получает однозначную трактовку. Относительно «примечания» к соглашению по Косову, опущенного в тексте резолюции (и в тексте соглашения для Госдепартамента), то его содержание вскоре было усовершенствовано: как мы уже видели, из него исчезла еще и фраза «понимается НАТО». Теперь «ключевое предложение из примечания» звучит так: «Это, в свою очередь, означает единую цепочку командования НАТО под политическим контролем Североатлантического Совета». В данных словах (опущенных) текста и заключается то, что «понимается НАТО»; теперь же натовская трактовка превратилась в факт, несмотря на то, что хитрый Милошевич «мог бы использовать такую неконкретность, чтобы не спешить соглашаться с любыми из мер, которые не были расшифрованы в резолюции». Высокий чиновник НАТО предупреждал, что сербы могут не принять ничего такого, «что будет выходить за рамки резолюции Совета Безопасности». Как и в те времена, когда «священный союз Европы» выполнял свою цивилизующую миссию, сербы остаются «восточными людьми, а значит лгунами, ловкачами и мастерами по части отговорок»⁵⁰.

События шли своим чередом, и «натовские миротворческие войска были введены в Косово» на «вертолетах „Чинук“ с британскими и гуркхскими (непальскими) десантниками на борту», за которыми следовали колонны тяжелого вооружения и пехоты. В беззастенчивом упоминании в этом контексте таких народностей, как чинуки и гуркхи, не удостоившемся ни малейшего комментария, вновь проявилось торжество имперского насилия и этнических чисток. Но «возглавляемая НАТО миротворческая миссия, утвержденная на прошлой неделе Советом Безопасности Объединенных Наций», испытала сильнейший шок, когда «непокорная Москва вновь бросила вызов Западу», несколькими часами ранее направив в Косово небольшой контингент своих войск. «Сегодня всех встревожило… публичное предупреждение высокого чиновника [российского] Министерства обороны о том, что Москва, вероятно, примет одностороннее решение об отправке своих войск в Косово в случае, если НАТО не прекратит настаивать на том, чтобы ему подчинялись все развернутые там силы», — т. е. упорствовать в нарушении мирного соглашения и резолюции Совета Безопасности. Русские «поддержали Белград в его требовании, чтобы миротворцы служили под флагом ООН» в соответствии с формальными договоренностями, но в нарушение корректной интерпретации документов. В связи с этими событиями встал ряд серьезных вопросов о том, «кто решает» в России, и сможет ли все еще опасный медведь по-прежнему жить согласно своим обязательствам, точнее их интерпретации правящими казуистами⁵¹.

Итак, все системы, по-видимому, оказались на своих местах и заработали так скоро, как этого и можно было ожидать, исходя из не столь давних прецедентов. Требования США и НАТО стали фактами, из чего, конечно, не следует, что Сербия не попытается продолжить свою игру, хотя, не имея достаточно власти и силовых средств, она вряд ли преуспеет в этом больше, чем все те, кто в свое время также нарушил волю хозяина.

Пресса же с неизменной корректностью продолжает осуждать сербскую «пропагандистскую машину, которая настроила общественное мнение в пользу войны в Косове», а теперь «готовит сербов к мирной сделке». «В обществе, где все выпуски новостей контролируются государством, между властной риторикой и реальностью пролегает огромная пропасть»⁵². Воистину так, но в связи с этим хочется задать два вопроса:

1) Возможна ли пропасть между риторикой и реальностью в свободных обществах?

2) Какая ситуация сложилась в Сербии перед бомбежками?

Оставим в стороне первый вопрос и перейдем ко второму. Мы обнаружим, что эта пропасть была, конечно, весьма реальной, но доступность для

югославов зарубежного радио и телевещания существенным образом сужает ее. А до того, как «демократическую активность» не «подкосила война», в стране, по сообщению британского филиала Хельсинкской группы правозащитников, было и «несколько оппозиционных газет, а также радио- и телевизионных каналов», и к тому же там «действовали многочисленные неправительственные организации, несогласные с политикой Милошевича и финансируемые из-за рубежа», — большинству из которых после бомбардировок пришлось прекратить работу. В самом же Косове албанская сепаратистская пресса, а также венгероязычные средства массовой информации продолжали открыто публиковать свои материалы в течение всего процесса переговоров в Рамбуйе в феврале 1999 года, сообщая о зверствах сербов и поощряя «готовность [НАТО] применить силу» и «отправить танки и пехотные войска в Косово», где «Сербия может лишиться своего суверенитета»⁵³.

Вероятно, полезно вспомнить, как вели себя американское правительство и средства массовой информации во все периоды войн, когда самим США вообще никакие атаки внешнего врага не грозили, или, если уж на то пошло, и поведение самого свободного и демократичного из всех опекаемых ими государств — Израиля, которому в этом смысле далеко до США, но которое тем не менее весьма репрессивное, значительно превосходящее в этом, например, Никарагуа в пору, когда последнее подвергалось жестоким атакам американцев. Поучительным будет и сопоставление реакций средств массовой информации и аналитиков на свободу прессы, утвердившуюся в 80-е годы в опекаемых США государствах Центральной Америки (где мало упоминалось о жестоких и смертоносных репрессиях), в Израиле (высоко ценимом его покровителями за фактически полное отсутствие сообщений о давлении на прессу) и Никарагуа — которое сурово осуждалось при том, что в нем могла свободно выходить ведущая газета «Ля Пренса», открыто поддерживавшая атаки на Никарагуа и требовавшая их усиления, — немыслимое поведение для клиентских режимов США и самих Соединенных Штатов даже в куда менее тягостных обстоятельствах. Данный факт настолько не укладывается в головах граждан цивилизованных государств, что ему, наверное, никогда не преодолеть барьеров, о которых говорил Оруэлл⁵⁴.

Пропасть между риторикой и реальностью в сербской прессе дала повод оправдывать бомбовые удары НАТО по сербскому радио и телевидению, которые наносились с 8 апреля, а 23 апреля при помощи реактивных снарядов наконец сровняли с землей большинство центров телевещания, — «в канун празднования 50-летия НАТО», как писала «Файнэншиал таймс». Мы вновь тактично оставим в стороне все возможные соображения, относящиеся к нашему первому вопросу. Военный представитель НАТО, капитан ВВС первого ранга Дэвид Уилби, обосновывал воздушные атаки тем, что сербские средства массовой информации «заслужили того, чтобы стать их мишенью: они наполняли эфир ненавистью и ложью в течение многих лет», хотя НАТО сначала предложило дать прессе возможность «избежать дальнейшего наказания», если Милошевич «предоставит шестичасовой ежедневный эфир для западного информационного вещания», как это принято в США⁵⁵.

На тех же основаниях натовские силы способствовали закрытию и оказывали иное давление на Сербское радио и телевидение (СРТ) в республике Серпска — «этническом мини-государстве сербов» в составе Боснии. Конкретные обвинения в адрес СРТ сводились к тому, что оно опустило тридцатисекундный фрагмент из заявления Мадлен Олбрайт, «говорившей о своих теплых чувствах к сербам», «не сумело объяснить, что войска НАТО бомбят Югославию с целью положить конец этнической чистке в Косове, и создавало впечатление того, что весь мир против этих ударов». Короче говоря, СРТ отказывалось транслировать откровенно лживую натовскую пропаганду и создавало в основном довольно верные впечатления, хотя они удостоились здесь скудного упоминания. Другая вина СРТ состояла в том, что оно концентрировалось на приоритетных потребностях собственной аудитории, то есть боснийских сербов, а не НАТО. В 1997 году высший представитель в Боснии от Европейского Союза, Карлос Уэстендорп, «арестовал передатчики СРТ» и «передал станцию в руки политиков, выступавших за улучшение отношений с Западом», вместе с ее директором, которого они теперь травят за неповиновение. Седьмого апреля 1999 года Уэстендорп пошел дальше, попросив НАТО «перекрыть источник оскорбительных материалов», т. е. разбомбить государственное телевидение Белграда, что и было сделано на следующий же день⁵⁶.

Стремление к контролю над информационными источниками является неотъемлемой частью более глобальной модели поведения. Красноречивым примером этого служит фактический роспуск ЮНЕСКО, произошедший из-за того, что оно начало рассматривать предложения по демократизации международной системы массовой информации, что дозволило бы сделать ее более доступной для большинства населения мира. Данная инициатива вызвала сногсшибательный поток осуждений со стороны американских прессы и правительства, насыщенный ложью и лицемерием, которые даже после опровержений, редко допускавшихся к публикации, воспроизводились в неизмененном виде. «Потрясающая ирония этого достижения, — заметил академический ученый, историк отношений США и ЮНЕСКО, — состояла в том, что Соединенные Штаты, доказавшие, что в области идей нет места свободному рынку, обрушились на ЮНЕСКО именно из-за ее планов преодолеть такое положение». Более подробный обзор лжи, пропагандируемой средствами информации и властью, публиковался университетскими издательствами, но также остался гласом вопиющего в пустыне. Все эти события дают нам очередную долю поучительных примеров того, как по-разному можно понимать основные принципы свободы и демократии⁵⁷.