"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг
Шрифт:
125
Глава 7
ПОЛУЧЕНИЕ ПРИЗНАНИЙ
Допрос обвиняемого в условиях «сталинского правосудия» выступал одновременно и как ключевой
инструмент следствия, и как кульминация человеческой трагедии. Именно в кабинетах оперативных
работников НКВД лицом к лицу сталкивались человек и система, причем физическое и психическое
ничтожество первого должно было склонить голову перед бюрократическим совершенством второй.
Среди исследователей можно отметить два полярных подхода к оценке допроса как исторического
источника. С точки зрения одних, «протокол допроса существует лишь как фальшивка, призванная
психически подавить и обезоружить жертву. Составлению протоколов, как правило, предшествовали
предварительные заготовки, написание сценария будущих допросов. В совершенстве была отработана
методика совместного создания антибиографии жертвы, в которую она должна уверовать как в
подлинную»214.
Согласно такому подходу, допрос не содержит ни крупицы правды, он является иезуитской «легитимацией
лжи», запутывающей следы и уводящей в сторону от реальной канвы событий. Оппоненты считают, что
материалы следствия, в том числе и протоколы допросов, требуют для своей оценки специального
источниковедческого инструментария. Однако они сохраняют значение исторического источника в условиях, когда «нечто лучше, чем ничего». В условиях нашей исследовательской задачи, когда биографии
большинства из нескольких сотен немецких эмигрантов неизвестны нам из других источников, отказ от
использования протоколов допросов стал бы непозволительной роскошью.
Исходным моментом анализа этих материалов является все тот же принцип «экономии сил», следование
которому и позволило органам госбезопасности достичь немыслимых масштабов репрессий в 1937-1938 гг.
Утверждения о том, что в те годы расстреливали без суда и следствия, давно опровергнуты исторической
наукой. При всей абсурдности обвинений в адрес конкретных людей они должны были быть оформлены по
всем правилам (хотя, конечно, «наверху» закрывали глаза на явную спешку в документировании
следственных действий) и содержать в себе обоснование индивидуальной вины (как минимум преступного
умысла). Придумывать все от начала до кон
211 Колязин В. Ф. Указ. соч. С. 258.
126
ца, да еще в такой экзотической для рядовых работников НКВД области, как агентура иностранных
разведок, означало поставить себя под удар начальства, которое делало вид, что знать ничего не знает о
фальсификациях. В результате им приходилось на первом этапе следственных действий собирать кирпичики
правды, чтобы затем построить из них фантасмагорию «государственных преступлений». Рухнув в глазах
любого здравомыслящего человека, эта фантасмагория продолжает содержать в себе некие элементарные
частицы, из которых историк может и должен построить свою реконструкцию прошлого.
1. Начальный этап следствия
Первому допросу предшествовало заполнение анкеты арестованного — обязательного в АСД документа, где
в нескольких десятках пунктов фиксировались основные биографические данные человека и его близких.
Мы знаем, что в горячке массовых репрессий эта работа поручалась стажерам, машинисткам, а в ряде
случаев подследственным приходилось заполнять анкету самостоятельно (хотя это было запрещено
должностными инструкциями). Именно в силу максимальной формализованное™ этого документа, а также
того, что он оформлялся второстепенными лицами в системе органов госбезопасности, анкета арестованного
является ключевым поставщиком информации для нашей базы данных.
В ходе первого допроса человек вновь должен был сообщить о себе биографические сведения, что позволяет
сопоставить их с анкетой арестованного. Расхождения оказываются минимальными — иногда называется
иной адрес или место рождения, крайне редко отличаются друг от друга места работы и должности, которые
занимал человек (как правило, и то и другое соответствовало действительности). Каждое исправление
следовало сопровождать соответствующим примечанием, под которым расписывался подследственный. Там,
где этого нет, можно предполагать злой умысел — как это было в случае одного из арестованных,
национальность которого волей следователя из еврейской была переправлена на польскую215.
Пункт о партийности человека и о его «политическом прошлом» доставлял наибольшие трудности тем, кто
заполнял анкету. У немецких коммунистов не было на руках партбилетов (по крайней мере в АСД нет ни
одного акта об их изъятии), поэтому в ряде случаев сле
5 См. Ватлин А. Ю. Террор районного масштаба. С. 93.
127
дователь отмечал, что информация записывается «со слов обвиняемого» (что было понятно и из сути
анкеты). Сказывалось и давление советских реалий — пребывание немецких эмигрантов в рядах СДПГ
нередко записывалось как членство в «меньшевистской партии». Иногда человек, наслушавшийся
разговоров сокамерников, «раскалывался» при первой же встрече с сотрудниками органов госбезопасности.